Вам безразлично, пройдут или не пройдут эти немецкие подкрепления.
От замешательства Данбэр побагровел и ответил, заметно оробев:
–- А почему нельзя сделать завал в другом месте? Разве нельзя просто разбомбить склон горы или само шоссе?
–- А слетать еще разок на Болонью не желаете? Это было сказано вполне спокойно, но вопрос прогремел, как выстрел. В комнате нависла неловкая, грозная тишина. Стыдясь самого себя, Йоссариан горячо молился, чтобы Данбэр держал язык за зубами. Данбэр опустил глаза, и подполковник Корн понял, что бой выигран.
–- Кажется, вы не испытываете особого желания еще разок навестить Болонью? — продолжал он с нескрываемым презрением. — Учтите: мы с полковником Кэткартом приложили много сил, чтобы получить для вас этот "полет за молоком". Но если вам больше хочется лететь на Болонью, Специю и Феррару, то это мы можем организовать в два счета. — Его глаза угрожающе поблескивали за стеклами очков без оправы, на квадратном тяжелом подбородке темнела щетина. — Только дайте мне знать, и я вам это тут же устрою.
–- Я готов, — бойко откликнулся Хэвермейер и опять хвастливо заржал. — Мне нравится летать на Болонью, прямо с горизонтального полета заходить на цель, засунув башку в прицел, и слушать, как вокруг рвутся снаряды, Мне только весело делается, когда после полета на меня набрасываются с руганью и обзывают всякими похабными словами. Даже рядовые до того распаляются, что костерят меня на чем свет стоит. Того и гляди, двинут в зубы.
Подполковник Корн, не глядя на Хэвермейера, ласково потрепал его по щеке и сухо обратился к Данбэру и Йоссариану:
–- Клянусь вам всеми святыми, никто больше нас с полковником Кэткартом не переживает из-за паршивых итальяшек, что живут в той деревушке. Не забывайте: войну начали не мы, а Италия. И агрессорами были не мы, а Италия. Продолжайте инструктаж, Дэнби. И позаботьтесь, чтобы они уяснили себе всю важность получения на снимках кучного узора бомбометания.
–- О нет, подполковник, — выпалил майор Дэнби и часто-часто замигал. — Для данной мишени это не годится. Я приказал им класть бомбы на расстоянии двадцати метров друг от друга, чтобы перекрыть дорогу на всю длину деревни, а не в одном только месте. При рассеянием бомбометании завал получится более эффективным.
–- Завал как таковой нас не волнует, — сообщил подполковник Корн. -Полковник Кэткарт хочет получить хорошие, четкие фотоснимки, которые не стыдно будет послать в вышестоящие инстанции. Не забудьте, что генерал Пеккем прибудет сюда на основной инструктаж, а вы ведь знаете, как он неравнодушен к узору бомбометания. Кстати, майор, вам бы следовало поторопиться и убраться отсюда до его прихода. Генерал Пеккем вас не выносит.
–- О нет, подполковник, — услужливо поправил майор Дэнби, — это генерал Дридл меня не выносит.
– Генерал Пеккем вас тоже не выносит. Фактически вас никто не выносит. Кончайте свое дело, Дэнби, и исчезайте. Инструктаж проведу я.
–- ...Где тут майор Дэнби? — спросил полковник Кэткарт, прибывший на основной инструктаж вместе с генералом Пеккемом и полковником Шейскопфом.
–- Едва завидев вашу машину, он попросил разрешения уйти, — ответил подполковник Корн. — Он подозревает, что генерал Пеккем его не любит. А инструктаж все равно собирался проводить я. У меня это получится лучше.
–- Чудесно, — сказал полковник Кэткарт. — А впрочем, нет, -секундой позже поправился он, припомнив, как выступил подполковник Корн в присутствии генерала Дридла на инструктаже перед налетом на Авиньон. — Я буду инструктировать сам.
Полковник Кэткарт вбил себе в голову, что он один из любимцев генерала Пеккема. Взяв руководство инструктажем в свои руки, он швырял в лицо чутко внимающих ему подчиненных отрывистые фразы с бесстрастной, твердой, грубоватой интонацией, заимствованной им у Дридла. Он знал, что, стоя на помосте в своей рубашке с расстегнутым воротником, черными с проседью волосами, он выглядит весьма колоритно. Он несся по волнам собственного красноречия, непроизвольно утрируя свойственные генералу Дридлу отдельные неправильности в произношении, и его нисколько не пугал неизвестный полковник, прибывший вместе с генералом Пеккемом, пока он вдруг не вспомнил,что генерал Пеккем ненавидит генерала Дридла. Тут его голос осекся, а всю его самоуверенность как ветром сдуло. Сгорая от конфуза, он еле ворочал языком и едва соображал, что говорит. И тут он вдруг безумно испугался полковника Шейскопфа. Еще один полковник на этом участке фронта означал нового соперника, нового врага, еще одного ненавистника. А этот к тому же был,очевидно, жесткий малый. Страшная догадка осенила полковника Кэткарта: а вдруг полковник Шейскопф уже успел подкупить всех находящихся в зале, чтобы они застонали хором, как тогда, перед налетом на Авиньон? Удастся ли ему утихомирить их? Какими синяками и шишками все это чревато? Полковника Кэткарта объял такой страх, что он уже был готов призвать на помощь подполковника Корна. Кое-как он сумел взять себя в руки и провести сверку часов. Сделав это, он понял,что выиграл свой бой, поскольку теперь он мог закончить инструктаж,когда ему заблагорассудится. Критический момент остался позади. Ему хотелось с торжеством и злорадством рассмеяться в лицо полковнику Шейскопфу. Он с блеском вышел из трудной ситуации и завершил инструктаж вдохновенным эпилогом, который — он ощущал это каждой клеточкой своего тела — явился мастерской демонстрацией красноречия и хорошего тона.
–- Итак, - воззвал он, — сегодня у нас весьма почетный гость, генерал Пеккем из специальной службы, человек, который снабжает нас бейсбольными битами, комиксами и развлекает нас выступлениями концертных бригад ОСКОВ. Генералу Пеккему посвящаю я предстоящий налет. Идите и бомбите — во имя меня, во имя родины, во имя бога и во имя великого американца генерала Пеккема. И позаботьтесь влепить все ваши бомбы в пятачок!
30. Данбэр.
Йоссариана больше не волновало, куда упали его бомбы, хотя он и не позволил себе зайти так далеко, как Данбэр: тот сбросил бомбы в нескольких сотнях метров от деревни и вполне мог угодить под военно-полевой суд, если бы кому-нибудь удалось доказать, что он сделал это преднамеренно. После этого налета Данбэр, не сказав ни слова никому, даже Йоссариану, смылся в госпиталь. Пребывание в госпитале внесло в его душу не то просветление, не то полную сумятицу — трудно сказать, что именно.
Теперь Данбэр смеялся редко и производил впечатление человека конченого. Он вызывающе рычал на старших по званию, даже на майора Дэнби. С капелланом он держался угрюмо, грубил и богохульствовал. Капеллан, который тоже казался конченым человеком, стал побаиваться Данбэра. Поход капеллана к Уинтергрину не привел ни к чему. Уинтергрин был слишком занят, чтобы лично принять капеллана. Его помощник — малый с нахальной рожей — вынес капеллану краденую зажигалку "Зиппо" в качестве подарка и снисходительно сообщил, что Уинтергрин по горло занят фронтовыми делами и не может тратить время на такие пошлые пустяки, как норма боевых вылетов. Капеллана сильно беспокоило состояние Данбэра, а еще больше, особенно после исчезновения Орра, -состояние Йоссариана. Капеллану, который жил в мрачном одиночестве в просторной палатке с остроконечной крышей, казавшейся ему по ночам крышей гробницы, было непонятно, как это Йоссариан предпочитал жить один, без соседей по палатке.
Снова назначенный ведущим бомбардиром, Йоссариан летал с Макуоттом. В этом было единственное утешение, хотя все равно Йоссариан чувствовал себя абсолютно беззащитным. Ведь в случае чего он не мог бы ни отбиться, ни отстреляться. Со своего кресла в носовой части он даже не видел Макуотта и второго пилота. Единственное, что он мог видеть, — это лунообразную физиономию Аарфи. Из-за этого напыщенного идиота Йоссариану в конце концов изменила выдержка и были минуты в полете, когда его охватывали судорожная ярость и отчаяние и он жаждал, чтобы его понизили в должности и перевели на ведомый самолет. Там бы он сидел перед заряженным пулеметом, а не перед этим совершенно ему не нужным прицелом точного бомбометания. Будь у него мощный, тяжелый пулемет, он в порыве злобной мстительности схватил бы его двумя руками и разрядил во всех тиранивших его демонов: в темные, дымчатые клубки зенитных разрывов; в невидимых с воздуха немецких зенитчиков, которым он не причинил бы ни малейшего вреда своим пулеметом, даже если бы ему хватило времени открыть огонь; в Хэвермейера и Эпплби, что сидели в ведущем самолете,за их бесстрашный лобовой заход на цель с горизонтального полета во время второго рейда на Болонью,когда Орру в последний раз разнесли один из двигателей и его машина зарылась в море где-то между Генуей и Специей незадолго до того, как разыгрался короткий шторм.
На самом же деле он и тяжелым пулеметом мало что мог бы сделать -разве зарядить его и дать несколько пробных очередей. Проку от пулемета было не больше, чем от бомбового прицела. Он мог бы разрядить обойму в немецкие истребители, но немецкие истребители больше не показывались. Он не мог даже развернуть пулемет и наставить дуло в жалкие физиономии Хьюпла и Доббса, чтобы заставить их повернуть домой и бережно посадить самолет, как он это уже однажды проделал с Малышом Сэмпсоном. Именно так он и хотел поступить с Доббсом и Хьюплом во время их жуткого первого налета на Авиньон в тот момент, когда понял, в какой фантастический переплет попал; он находился тогда в ведомом самолете с Доббсом и Хьюплом, а звено вели Хэвермейер и Эпплби. Доббс и Хьюпл, Хьюпл и Доббс — да кто они вообще такие? Какая дикость — нестись в воздухе на высоте двух миль, когда от смерти тебя прикрывают всего лишь один- два дюйма металла и судьба твоя вверена двум неумелым, скудоумным, жалким и совершенно чужим тебе людям, таким как безусый сопляк Хьюпл и психопат Доббс.
Да, конечно, летать с Макуоттом было куда спокойнее. Но и с Макуоттом летать было опасно: он слишком любил летать, и, когда они с Йоссарианом возвращались с тренировочного полета, Макуотт повел воющую машину в дюйме от земли. Макуотт хотел выдрессировать нового бомбардира из резервного экипажа, истребованного полковником Кэткартом после исчезновения Орра. Учебный полигон находился в другом конце Пьяносы, и, возвращаясь на аэродром, Макуотт едва не касался горных вершин брюхом лениво ползущего самолета. Перевалив через хребет, он нажал на всю железку и вместо того чтобы набрать высоту, к удивлению Йоссариана, на предельной скорости, накренив самолет, пустил его вниз вдоль склона горы, и самолет, весело помахивая крыльями, с густым, надсадным, грохочущим ревом помчался над бегущими навстречу скалами и впадинами, словно ошалелая чайка над дикими, бурыми волнами. Йоссариан окаменел. Новый бомбардир сидел рядом с ним, завороженный, с застенчивой улыбкой и только присвистывал: "Фюить!" Йоссариану хотелось трахнуть его по идиотской морде. Сам он шарахался из стороны в сторону при виде бугров, валунов, веток деревьев, маячивших где-то впереди и по бокам. Все это проносилось прямо под самолетом, сливаясь в расплывчатые полосы, и исчезало позади. Никто не имел права подвергать его жизнь такому страшному риску.
–- Вверх, вверх, вверх! — истерически кричал он Макуотту, жгуче ненавидя его.
Но в переговорном устройстве слышалось только задорное пение Макуотта, который, по всей вероятности, ничего не слышал. Йоссариан, пылая яростью и чуть не плача от бессильной злобы, кинулся в лаз, сражаясь с земным притяжением и инерцией, добрался до главного отсека, влез в пилотскую кабину и, дрожа всем телом, стал позади Макуотта. Он мечтал, чтобы сейчас под рукой у него оказался вороненый пистолет, чтобы, не мешкая, размозжить Макуотту затылок. Но пистолета не было. Охотничьего ножа — тоже. И вообще у него не было никакого оружия, которым он мог бы ударить или заколоть Макуотта. Тогда Йоссариан мертвой хваткой схватил Макуотта за воротник комбинезона, резко дернул и заорал, чтобы Макуотт набирал, набирал, набирал высоту. Земля все еще неслась под ними, холмы мелькали слева и справа выше самолета. Макуотт глянул через плечо на Йоссариана и весело рассмеялся, точно Йоссариан пришел порадоваться вместе с ним. Руки Йоссариана скользнули по шее Макуотта,сдавили горло. Макуотт одеревенел.
–- Набирай высоту, — сквозь стиснутые зубы недвусмысленно приказал Йоссариан тихим, угрожающим голосом, — или я придушу тебя.
Настороженно застыв, Макуотт увеличил обороты и начал постепенно набирать высоту. Пальцы Йоссариана ослабли, соскользнули с плеч Макуотта и бессильно повисли. Он больше не сердился. Ему было стыдно. Когда Макуотт обернулся, Йоссариан не знал, куда ему девать руки: он стыдился своих рук, они словно омертвели. Макуотт уперся в него взглядом, в котором не было и тени дружелюбия.
–- Парень, — сказал он холодно, — ты, должно быть, в скверной форме. Тебе бы лучше отправиться домой.
–- Не отпускают, — ответил Йоссариан, пряча глаза, и незаметно ретировался.
Спустившись из пилотской кабины, он уселся на полу, понурив голову. Его мучили угрызения совести. Он был весь в поту.
Макуотт взял курс прямо на аэродром. Интересно, подумал Йоссариан, побежит ли Макуотт в оперативный отдел к Пилтчарду и Рену, чтобы пожаловаться на Йоссариана и потребовать, чтобы Йоссариана никогда не назначали на его самолет, как бегал тайком сам Йоссариан с просьбой избавить его от полетов с Доббсом, Хьюплом и Орром, а также с Аарфи, хотя неизменно наталкивался на отказ. Никогда прежде он не видел Макуотта недовольным — тот всегда пребывал в наилучшем расположения духа. И теперь Йоссариан размышлял, не потерял ли он в лице Макуотта еще одного друга.
Но, выходя из самолета, Макуотт ободряюще подмигнул ему и, когда они в джипе возвращались в эскадрилью, беззлобно разыгрывал легковерного нового второго пилота и бомбардира, хотя ни словом не обмолвился с Йоссарианом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68