До нее донесся запах его одеколона. Мужчины, подобные ему, без одеколона не обходятся. Для них это лучший способ заявить о своей чувственности, подумала Сара. Адвокат на некоторое время застыл перед Белиндой, утверждая в ее сознании свой образ, заставляя запомнить запах одеколона. Вот дерьмо, мелькнула у Сары мысль, а ведь этот тип опасен.
– Изнасилование, – между тем продолжал адвокат, – это ужасное, бесчеловечное преступление, не так ли? Мы все это хорошо знаем. – Голос звучал приглушенно-ласково, как в спальне.
– Да, – с кивком головы едва слышно согласилась Белинда.
– В данном случае я, видимо, чего-то недопонимаю. Может, вы согласитесь помочь мне, вспомнив некоторые детали?
Белинда вновь кивнула; Саре захотелось крикнуть: «Остановись! Он морочит тебе голову!» Но такие, как он, уже долгие годы морочили Белинде голову. А в клинике еще не создали специализированного центра помощи влюбчивым идиоткам.
– Так вот, правда ли то, что накануне известной ночи вы провели какое-то время в обществе моего клиента – в приватной обстановке, несколько часов, в течение которых вы вели с ним доверительную беседу, просили его помощи и наставлений? Правда ли то, что вы делились с ним своими самыми сокровенными мыслями – теми, что до этого не делились ни с кем?
– Да, – ответила Белинда.
– В таком случае было бы, по-видимому, справедливым охарактеризовать ваши отношения с моим клиентом как очень близкие, дружеские, не так ли?
– Да.
– А затем вы пригласили его к себе домой на ужин, верно? – Голосом своим адвокат владел в совершенстве. Даже Сара ощутила на себе его гипнотическую силу.
– Да, но при этом присутствовали и другие. Тогда мы не были наедине, – уточнила Белинда. По контрасту с его голосом ее звучал растерянно-тихо.
– Я понимаю это, мисс Пэрри. Я также стремлюсь понять историю ваших взаимоотношений. Как я уже заметил, кое-что приводит меня в недоумение. Теперь, в известную ночь вы вновь пригласили моего клиента к себе домой, так?
– Нет. То есть да, но это была его идея. Он позвонил мне и попросил разрешения прийти.
– Я понимаю. И все же вы сказали «да».
– Я… да, я сказала, что он может прийти.
– Отлично. А затем вы постарались принарядиться, зажгли свечи, словом, создали в доме атмосферу праздника, я не ошибаюсь?
– Да, – ответила Белинда, опуская глаза. Господи, подумала Сара, у нее же вид воплощенной вины.
– Благодарю вас, мисс Пэрри. Вы сняли некоторые мои вопросы. У меня все.
Белинда выглядела сбитой с толку; в широко раскрытых ее глазах Сара видела вопрос. Полная обескураженность – но Сара не могла винить ее за это. Такой противник Белинде был не по силам – как, собственно, и все мужчины его типа. И все-таки именно они и привлекали Белинду больше всего. В другой ситуации она сама подошла бы к такому.
Судья объявила пятнадцатиминутный перерыв, и Сара, взяв Белинду под руку, вывела ее из зала. В коридоре по-прежнему толпились люди; перед глазами подруг покачивались вырезанные на ладонях кресты, Сара заметила врача из клиники, который осматривал Белинду, увидела его и сама Белинда.
– А он здесь зачем?
– Видимо, тоже вызван в качестве свидетеля, – ответила Сара. – Нам нужно ехать домой, Белинда, тебе все равно не разрешат слушать чужие показания.
Она разговаривала с подругой, как с маленьким ребенком, – она и сама понимала это, – но ведь Белинда выглядела такой потерянной, такой беззащитной. За руку Сара повела ее к лифтам.
Когда они подошли к автостоянке, залитой раскаленным воздухом центра, Белинда едва слышно спросила:
– Ну, что ты думаешь об этом?
Сара сделала глубокий вдох, пытаясь выиграть время, подобрать нужные слова.
– Я думаю, что тебе следует быть очень осторожной. У Филлипа отличный адвокат. Не дурак, красив и… Я думаю, Белинда, что тебе стоит завязать глаза и вообще не смотреть на него.
Дипломат из меня, конечно, никакой, подумала Сара. Она задыхалась от злости – не на Белинду, на непостижимый случай, который в безбрежной Вселенной свел все эти характеры вместе.
– Слушай меня, это очень серьезно. Его задача – завалить тебя. И сделать это он в состоянии. У тебя же есть опыт общения с ему подобными – они же трахали тебя, как хотели. Помни об этом, хорошо?
Пытаясь найти нужную им автостраду, они заблудились; Сара совершенно не ориентировалась в центре. Белинда была абсолютно спокойна, она смотрела сквозь ветровое стекло на невообразимую путаницу улиц с односторонним движением.
– Все будет хорошо, – проговорила она.
Саре жутко, до отчаяния хотелось ей верить. Было в тоне голоса Белинды нечто такое, что вызывало вопросы, требовало разъяснения. Но какие это должны быть вопросы, Сара и сама не знала. Наконец она заметила указатель на Санта-Монику.
– Слава Богу, – сказала она, – нашли-таки. Теперь мы уже не заблудимся. Вот она, дорога домой – прочь из этого гиблого места, туда, где воздух почище.
В дорожном знаке ей хотелось видеть знамение, ведь попался он ей на глаза в тот самый миг, когда Белинда сказала, что все будет хорошо. И все же Сара отлично знала, какая опасная и ненадежная штука эти знамения. Люди всегда думают, что им явилось знамение, в то время как на самом деле перед ними всего лишь зеркальное отражение их собственных желаний.
19
Белинда
С подступавшей к ней время от времени депрессией Белинда боролась самым простым средством – мыла волосы. Бог знает по каким причинам процесс намыливания головы отгонял прочь скопившиеся над нею мрачные тучи. Если хандра все же не проходила, Белинда приступала к окраске волос – вот почему цвет их на протяжении года менялся столь часто. Депрессия для Белинды была постоянной угрозой, но так плохо ей еще никогда не было. Даже после рождения и потери ребенка (оба акта в мозгу ее были связаны воедино) выпадали дни, когда отчаяние ослабевало, дни, когда она видела, что может находиться на противоположном конце неизбывной печали. А вот в последнее время облегчения не наступало. Подавленное настроение тянулось и тянулось – долгая, грустная дорога, ведущая в царство еще больших страданий.
Спустились сумерки. Это время дня – приближение ночи – стало для Белинды любимым, поскольку она получала возможность опустить шторы и сделать вид, что мира за пределами ее домика не существует. Свечей она больше не зажигала – только лампы. Пламя свечей будило воспоминания – отвратительные, а к тому же Белинда считала, что у язычков огня нет таких прав плясать столь беззаботно. Разве не этим же занимались они в тот злосчастный вечер? Ее насиловали при свечах. Она собиралась вышвырнуть их из дома все – маленьких восковых предателей, пропитанных сладкими благовониями.
Несмотря на то, что волосы она вымыла уже дважды, облака так и не расходились, желудок превратился в ледяной комочек.
Когда во второй половине дня они вернулись из суда, Сара захотела остаться у подруги, но Белинда отказалась от ее общества. В последние дни она в нем почти не нуждалась. Высушив волосы, она принялась листать записную книжку, вычеркивая имена, адреса и телефоны людей, которые для нее исчезли. Таких набралось немало. Некоторые оказались к тому же учениками Филлипа – они дали ей свои номера, когда кому-то пришла в голову мысль организовать еженедельные курсы медитации. Вполне возможно, что идея эта осуществилась. Белинда представила себе, как они сидят где-то и медитируют – о ней, о ее предательстве. Имя и телефон Филлипа она тоже вычеркнула, но в этом было мало толку – и то и другое навсегда отпечаталось в ячейках ее памяти. Вот и сейчас, когда жирная чернильная черта рассекла пополам его номер, цифры продолжили в ее мозгу свой бег, назойливые, как строчка рекламы, – раз услышанная, она начинала жить своей самостоятельной жизнью.
Звонок от Айрис раздался в тот момент, когда Белинда добралась до буквы «У». От Айрис она узнала, что предварительное слушание прошло так, как и предполагалось. Суд назначен через пять недель. Судья (чернокожая женщина) постановила, что Филлип «будет держать ответ».
«Будет держать ответ» – повторила про себя Белинда, глядя, как на телефонной трубке конденсируется влага от ее дыхания.
– Это звучит так невинно, – сказала она.
– Юридический термин, – ответила Айрис. – Как бы там ни было, сегодня ты выглядела великолепно. Все очень убедительно и никаких перегибов. Мне понравилось. Ну хорошо, поговорим через пару дней.
Сейчас день представлялся Белинде полным абсурда – телекамеры, зал суда, ее собственные показания – как будто она была актрисой из какого-нибудь бродвейского театрика. Мир, обустроенный средствами массовой информации, – она загнана в него, как в ловушку.
Белинда достала из морозильника бутылку «Столичной», плеснула из нее в стакан. В морозильнике она держала ее вовсе не потому, что так делают все настоящие ценители, – она просто не хотела, чтобы бутылку увидела Сара. В последнее время Белинда пила слишком много и сама знала об этом. Однако это еще не причина для того, чтобы прекращать пить. Эффект от выпитого она едва ощутила, наверное, само по себе это было неким предупредительным знаком – тело оказывалось слишком бесчувственным для того, чтобы понять, что его отравляют. По крайней мере в дневное время она все же не пьет. А вот ночами становилось хуже. Ночь заставала Белинду в кухне – стоящей у морозильника и льющей слишком большую порцию в слишком большой стакан.
Вчера телефон зазвонил за несколько минут до полуночи, и Белинда сняла трубку, не успев окончательно проснуться. На том конце провода она услышала лишь чье-то дыхание, и все же, вместо того чтобы положить трубку на место, продолжала вслушиваться – лежа в темноте. Она была уверена в том, что это Филлип, но неужели ей так хорошо знаком звук его дыхания? Разве по дыханию можно узнать человека? Или оно подобно отпечаткам пальцев – нет на свете двух одинаковых вдохов или выдохов?
Другими ночами до слуха Белинды доносился снаружи шум чьих-то шагов. Во всяком случае, так ей казалось. Шаги были мягкими, таящими угрозу, едва слышимыми, вряд ли громче, чем удары ее сердца, – как в детском кошмарном сне.
Как-то вечером, направляясь в магазин, Белинда вышла на улицу, и тут же ее ослепил яркий свет фар припаркованной у самых ворот машины. Белинда замерла от ужаса, в мозгу позади глаз разливалась чудовищная боль. Уже после того как она добралась до супермаркета и стала расхаживать вдоль прилавков, ее неотступно преследовало ощущение того, что со стороны за ней кто-то наблюдает. По дороге домой Белинда внимательно посматривала в зеркало заднего вида: все время казалось, что чьи-то фары держатся уж больно близко к ее машине. В тот вечер водка подействовала, только вместо того чтобы охладить разум, она, похоже, устроила в нем настоящий пожар.
Сегодня Белинда включила единственную небольшую лампу, усевшись там, куда лучи света уже не достигали. Пробивавшегося сквозь разрез штор слабого мерцания фонаря над крыльцом было вполне достаточно, чтобы различить, сколько водки еще оставалось в стакане. Во втором за вечер стакане. Вдруг вспомнился сон, увиденный несколько ночей назад. На ней лежит Филлип – не насилующий, нет, движения его неторопливы, нежны. Белинда проснулась оттого, что в горле комом застряло его имя, и ей тут же захотелось вернуться в сон; когда же из этого ничего не вышло, она заплакала – впервые за несколько недель. В снах он посещал ее и раньше, несколько раз, и она не знала, получается ли так само по себе, или же он делает это намеренно. Неужели он настолько всемогущ? Ответа Белинда не находила.
Однажды кто-то из знакомых рассказал Белинде о гадалке, известной точностью своих предсказаний будущего. Она решила было уже пойти к ней, но тут приятельница предупредила:
– А примерно через неделю она начнет являться тебе во сне.
И Белинда тут же отказалась от своего намерения. Мысль о чужаке, вторгающемся в ее сны, ужаснула ее.
Когда Белинда поднялась, чтобы добавить в стакан водки, послышался стук в дверь. Может, Сара… Но тогда за стуком последовал бы ее голос: «Это я» или что-то в этом роде.
– Кто там? – громко спросила Белинда, но получилось у нее «Убирайтесь вон!» Сгорбленная старуха, пьющая за опущенными шторами водку и криками отпугивающая посетителей, – в этом образе было мало утешительного.
– Это Марк.
Спрятав стакан в книжный шкаф, Белинда подошла к двери. Никогда раньше не замечала она, как Марк и Сара похожи друг на друга. Собственно говоря, Сара являла собой смягченную, более женственную копию своего брата – те же высокие, выдающиеся скулы, тот же крупный рот и слегка выпяченная нижняя губа.
– Привет, Марк. Вот так сюрприз! Заходи.
При ходьбе Марк заметно прихрамывал, и шрам на его лице, почти невидимый под висевшим на крыльце фонарем, сразу бросился в глаза, после того как Белинда зажгла еще одну лампу.
– Прошу прощения за неожиданный визит. У меня нет твоего телефона – я просто запомнил, где ты живешь, еще тогда, когда мы заходили к тебе с Сарой. Она и понятия не имеет, что сейчас я у тебя. Мне хотелось кое о чем поговорить с тобой, и я решил, что лучше это сделать без нее.
– Ну и хорошо. Садись. Выпьешь чего-нибудь?
– Нет, спасибо, со мной все в порядке.
Марк уселся на кушетку, и Белинда постаралась не думать о том, когда в последний раз в ее доме был мужчина и что он делал в этой самой комнате. Она села рядом с ним, подумав при этом: неужели точно так же она сидела рядом с Филлипом? Вспомнить эту деталь ей никак не удавалось.
– Белинда, то, о чем я хотел с тобой поговорить, может оказаться для тебя сейчас не особенно приятным, если принять еще во внимание предстоящий суд. И все же я советовал бы тебе подумать о возбуждении гражданского иска – вне зависимости от исхода суда.
– Гражданский иск? – Белинда попыталась собраться с мыслями.
– Даже если его признают виновным и он окажется в тюрьме, ты сможешь предъявить ему иск. И это не только твое право, это еще одна возможность законным образом развенчать его авторитет, лишить его власти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44