..
- А что, что было в шестьдесят четвертом?
- Ты разве забыла? Тогда по-тихому, по-семейному сняли Хрущева. Тоже отдыхал на море. А они собрались своей теплой компанией - Политбюро - да и сняли. Но сейчас мы этого не допустим! Дураков больше нет! Пусть подтвердят врачи, что Горбачев действительно болен! Покажут его, если он, конечно, не при смерти! Сам пусть скажет, что с ним такое произошло!
Олег шагает размашисто, широко. Говорит нервно и взвинченно. Рита еле за ним успевает.
- Смотри, танки. И бэтээры...
- Но я не понимаю, - беспомощно бормочет Рита. - Как ты их различаешь?
- Они в самом деле похожи...
Олег взглядывает на Риту и впервые за это утро чуть улыбается - нежно и снисходительно.
- Ах ты, дурочка! - обнимает ее за плечи. - Танк - это когда есть дуло. Понятно?
- Понятно.
У Александровского сада стоит целая танковая колонна. Крыши люков откинуты, торчат мальчишеские головы в шлемах. Танкисты "запирают" своими машинами Красную площадь., Олег подходит к первому танку.
- Ну что, ребята, в матерей стрелять будете? - резко и неожиданно спрашивает он, "Не так, не так, - в смятении думает Рита. - Тот же, с машины, сказал: "Не делайте из них врагов!" И, смягчая жесткие слова Олега, жалобно просит:
- Вы уж, мальчики, против нас не идите.
И неожиданно один из танкистов им отвечает - тихо и не очень уверенно:
- Да мы и не собираемся. Не беспокойтесь.
- Сынок, я понимаю: у вас приказ, - вмешивается в разговор стоящий рядом прямой старик с выправкой кадрового военного. - Но можно выполнять формально.
Что он имеет в виду? Непонятно. А мальчик в танке кивает.
"Невероятно: танки у Александровского... Сколько мы здесь сидели, отдыхая от Ленинки. Или просто так, у тюльпанов. Ждали друг друга, читали, целовались с мальчишками. И вдруг - танки..."
Между тем на Манежной под мелким дождем начинается митинг. Над грузовиком развевается российский флаг, на который все то и дело поглядывают, к которому еще не привыкли, и вот смотрят - не налюбуются, за него радуясь, им гордясь. Никогда Риту не трогала эта символика: флаги, гимны, гербы. Почему же теперь у нее на глазах слезы?
- С нами - депутаты России, - кричит в рупор с грузовика человек. - С нами - представители демократических партий. Где президент? Что с ним?
Мы требуем, чтобы он выступил перед народом! Мы объявляем бессрочную политическую забастовку!
Дождь все сильнее, и Рита, спохватившись, раскрывает зонтик.
- Мы - к вам.
Под зонтик ныряют две девушки, прижимаются к Рите.
- Стойте здесь. Я сейчас.
Олег шагнул ко второму танку.
- У нас присяга, - не дожидаясь никаких слов и призывов, говорит белобрысый, с худой, цыплячьей шеей мальчишка. Сколько же ему лет? Совсем, ну совсем пацан. - Мы ведь не сами...
- Вы давали присягу защищать свой народ и правительство, - перебивает его Олег. - А правительство - это сейчас Ельцин, потому что Горбачев неизвестно где. Нужно защищать Ельцина, а не путчистов.
И тут вмешивается наконец командир.
- Идите, идите отсюда, - нервничая, говорит он. - Сейчас пойдут бэтээры.
- Но я стою на тротуаре, - возражает Олег. - Зачем мне уходить? Они же не по тротуару пойдут. - И снова поворачивается к танкистам:
- Думайте, ребята, думайте! Поддержите хунту - всем нам жить в фашистской стране.
- Скажешь тоже - "фашистской"! - совсем разнервничался командир. Хватит нас агитировать!
Но Олега неожиданно поддерживает какой-то казах в огромной, мохнатой шапке.
- В своего, русского, палить будешь? - недоумевает он и почесывает в затылке, сдвигая шапку на лоб.
- Задавишь кого - век себе не простишь, - скорбно качает головой женщина в пестром платке.
- Можно стрелять в воздух, - думает вслух прямой старик. - Вроде бы подчинился...
- Да уйдете вы или нет? - истерически кричит командир. - Мы сейчас разворачиваемся - ив казармы, ясно?
- Чего это вы нас гоните? - возмущается в ответ лохматый дед в промасленной куртке. - Я по этой тропе еще в детский сад топал.
Общий хохот разряжает накаленную атмосферу. Ничего себе - тропа! И когда это он, интересно, топал-то в детский сад? В прошлом веке, что ли?
Дождь превращается в косой, с ветром, ливень.
Танкисты ныряют в люки, с грохотом захлопываются тяжелые крышки мальчики рады ретироваться с достоинством. Дождь барабанит по крышам.
- Уходим, уходим, - повторяет командир.
- А зачем тогда приходили? - спрашивает женщина в платке.
- А я знаю? - неожиданно и печально отвечает военный, и наступает тишина: все задумываются.
Дождь льет и льет.
- Ладно там Карабах, - размышляет на прощание казах. С мохнатой шапки стекают струйки дождя. - Но в своих...
Поддержал, называется. Ну уж, что думал, то и сказал...
Олег, мокрый, разгоряченный первой победой, возвращается к Рите, ныряет под зонтик, сильными большими руками по-хозяйски обнимает незнакомых девушек, и Рита чувствует укол ревности. Но Олег, конечно, ничего такого не замечает.
- Ух ты, троллейбусы! - радуется он. - Какая-никакая, а техника!
А Рита и не заметила, как подошли и встали у "Москвы" и "Националя" троллейбусы. На крыше одного - тоже оратор. Значит, с нами? За нас? Ура!
Ораторы сменяют друг друга. Все, что они говорят, давно всем известно, но пусть, пусть говорят: с ними как-то увереннее.
- Пора к Белому дому, - решает Олег. - Говорят, на Калининском тоже танки.
И в самом деле, на проспекте стояли танки. Да еще выглядывало длинное дуло с Садовой. Ах, сволочи!
- Вы откуда, ребята?
- Рязанские мы. Подняли по тревоге, ночью. Утром смотрим - - Москва.
- Вы уж нас не давите, ладно? Никогда этого не забудете и себе не простите.
- Разговорчики! Задраить люки!
Этот командир порешительнее.
***
- Вот он. Белый дом...
Действительно, белый. И очень красивый. А вокруг море людей, и, что странно, полным-полно пожилых.
- Шестидесятники, - говорит Олег, и Рита не смеет переспросить: ничего-то она не знает. Олег решит, что она просто дурочка.
- Что это? - ахает Рита.
На глазах растут - никогда не думала, что увидит своими глазами, самые настоящие баррикады.
Где-то рядом, как видно, стройка, потому что полно бетонных кубов и каких-то длинных железных прутьев. Двое парней торжественно, но не без юмора тащат панцирную, от кровати, сетку, а еще двое - железную скамью - из тех, что уродуют скверы.
- Становись!
И вот уже Олег с Ритой стоят в длинной - не видно конца - цепочке, передавая из рук в руки булыжники.
- Кто будет дежурить у пятого подъезда?
- Мы! - говорят они вместе.
Баррикады все выше и выше. Рите кажутся они беспредельными, несокрушимыми.
- Ах ты, дурочка, - ласково говорит Олег. - Для танка это совсем не преграда.
- А что преграда? - пугается Рита.
- Мы, - просто отвечает Олег. - Ты и я. И этот старик. И та женщина. Все мы - преграда.
Рита смотрит на Олега во все глаза. Не может быть, чтобы она, такая глупая, ничего в серьезном не понимающая, ему действительно нравилась. Господи, какая чепуха лезет в голову! "Решается судьба, будущее нас всех, а я..." Лязг гусениц прерывает сумбурные мысли. Медленно и неукротимо ползет к Белому дому танк - вблизи он кажется таким огромным! - и перед ним - что это? - разбирают только что выстроенную баррикаду.
Зачем? Почему? - шепчет Рита: от ужаса у нее пропал голос.
- Не бойся, - обнимает ее за плечи Олег. - Этот уже за нас. Видишь российский флаг?
- А не обманет? - сомневается Рита.
- Не обманет. Смотри: в дуле гвоздика.
Рита не может оторвать взгляд от флага. Где-то такой уже видела. Не на Манежной, раньше. Но где?
Когда? Не помнит. "Ельцин, Ельцин", - скандируют люди.
- Не надо Ельцина, - пугается Рита. - Вдруг его тут прямо и схватят?
Олег не успевает ответить. Мощный гул волнами прокатывается по площади: высоко над всеми, на балконе Белого дома, окруженный соратниками, возникает седой, крепко сбитый, уверенный в себе человек.
Это и есть Ельцин.
- Граждане России, - неторопливо басит он, и у Риты сжимается от волнения горло.
Хриплый властный голос медленно роняет чугунные, литые фразы. Этот человек ничего не боится.
Будто и не сидит он сейчас в осаде, и нет на улицах Москвы танков, будто ничто ему не грозит. Второй раз, минуя партийные, государственные структуры, обращается он напрямую к народу, опирается на него.
Второй раз это ему удается.
Кто-то сует Рите листовки.
- Идите теперь домой. Ночью женщинам здесь делать нечего. Вот клей. Ей дают маленький карандашик, каких Рита еще не видела. - Расклейте по дороге листовки. Надо, чтобы "спальные районы" Москвы знали: с завтрашнего дня - забастовка.
Рита читает листовку: "Нет - хунте! Объявляем всеобщую политическую забастовку. Все - на защиту Белого дома! Спасем нашу юную демократию!"
- Иди, - мягко говорит Олег и ласково проводит рукой по мокрым Ритиным волосам. - Вот тебе ручка: о забастовке можно писать и на объявлениях.
Будь осторожна. Приходи завтра. Наш подъезд - пятый, помнишь? Расклей все до темноты.
- Иду, сейчас... Я осторожно... И ты... Хороню?
Что с ней такое? Что в ней происходит? Она вся - как натянутая струна и так остро чувствует, что они с Олегом теперь вместе. Он заботится о ней, он о ней беспокоится... Как, оказывается, ей этого не хватало!
Рита чуть не плачет от счастья. На столбах, заборах, домах расклеивает призывы, чувствуя себя такой важной, необходимой, единой с теми, кто остался на площади. На объявлениях - о дискотеках, продаже щенков, обмене квартир - приписывает несколько слов о завтрашней забастовке. И еще дает листовку танкисту. Он молча кивает, прячет листовку за пазуху.
- Дай и другим почитать, - просит Рита. - А то у меня их мало.
Танкист снова кивает.
Как странно и хорошо! Неужели все это происходит с ней? Неужели на дворе год девяносто первый, а не, например, пятый или семнадцатый? Неужели это она строила под дождем баррикады, а теперь расклеивает листовки? Сон... Все - как сон. Когда спишь и знаешь, что видишь сон и ничего с тобой не случится.
Те, трое, попавшие потом под танк, тоже, наверное, так думали...
Рита промокла насквозь. Но ей почему-то совсем не холодно"
Глава 4
- Где ты была? - спрашивает мама, мельком взглянув на Ритино отражение в зеркале. Она сидит на маленьком пуфике перед трельяжем и накручивает на золотистые волосы крупные бигуди. - Представляешь, я сегодня прослушала все "Лебединое озеро", по телевизору, от начала и до конца. Давно нас так не радовали! Такое глубокое наслаждение... Нет, что ни говори, а лиричнее Чайковского композитора нет. Да, кстати, тебе звонила твоя Валя. Кажется, на что-то обижена.
Рита стоит, уставясь матери в спину. Она, что ли, ничего не знает? Но этого не может быть! Не только же "Лебединое..." показывал телик.
- А у нас спектакль отменили, - продолжает мама. - И завтрашнюю репетицию. Вот отосплюсь!
Рита подходит к матери, садится перед ней на карточки, заглядывает в лицо.
- Мамочка, неужели ты ни о чем не слышала?
- Слышала, слышала, - улыбается мама. - Увидишь, детка, все обойдется. Ну какие они правители, эти.., как их там... Смешное такое название...
- ГКЧП, - подсказывает Рита.
- Вот-вот, - смеется мама. - С такими-то физиономиями... У нас их бы и в массовку не взяли, не то что на главные партии. Жаль, сорвали спектакль, да какой... - И вдруг рука ее замирает, она испуганно смотрит на Риту. Детка, а почему ты вся мокрая? У тебя же есть зонт! Деточка, я надеюсь, ты не была там, на площади? Ты уж туда не ходи, ладно?
- Почему? - вскидывает голову Рита.
Тонкие пальцы матери касаются ее подбородка.
- Потому что ты еще дурочка, - певуче говорит мать, - а это взрослые игры.
- Никакие там не игры, - вырывается от матери Рита. Она оскорблена и возмущена.
- Ну пусть не игры, - легко соглашается с рассерженной Ритой мама. Все равно не ходи. Танки в городе... Подумать только! Что-нибудь да порушат.
- Почему?
- Тесно им потому что, - не очень понятно отвечает мать. - Им подавай широкое поле... Танк в городе - что слон в посудной лавке.
- Ты всегда мыслишь образами, - ворчит Рита.
- Для певицы это не недостаток, - снова смеется мама, но лицо ее тут же становится опять серьезным. - Ты еще только начинаешь жить, доченька.
Дай мне слово, что не пойдешь.
- Не дам! - упрямо вскидывает голову Рита.
На телефонный звонок бросается как тигр: один прыжок - и она уже у аппарата.
- Рит, ты? - кричит Олег. - А у нас подкрепление! Прибыли автобусы, пригнали со стройки кран!
Баррикады теперь высоченные! Вот теперь они, пожалуй, уже преграда... И еще подвезли вагончики.
- Какие?
- Ну-у-у, туалеты... А то представляешь, во что превратится площадь?.. Коммерсанты раздают бутерброды... Но это так, пустяки. Главное - у каждого окна сидит снайпер. Основная защита - внутри...
У Риты от обиды перехватывает горло: такие события, а ее прогнали!
- Але, Рит, але!
- Слушаю.
- Включай "Эхо Москвы"! Ищи на средних волнах! Их то прерывают, то они снова в эфире. Все!
Пока! Бегу на смену.
К "Эху" прислушивается даже мама - правда, она закрутила уже бигуди. "Сегодня ночью возможна атака", - предупреждает радио, и Рита впервые видит, как мама крестится. "Может, не надо было мне уходить, - тревожится Рита. - Так ведь велели!
Начнется что-то серьезное, а мы тут попадаем в обморок,.." И она ставит будильник на шесть утра.
- Я тебя не пущу, - слабо говорит мама, явно не веря в действенность собственных слов.
***
Полночи слушает Рита "Эхо Москвы", положив под подушку приемник. Сообщения тревожные, нервные: в Москву идут новые танки - на смену тем белобрысым мальчикам и их командирам, не очень решительным. Похоже, готовится штурм. "Ах ты, дурочка! Для танка это совсем не преграда, вспоминает Рита. - А что преграда? Мы. Ты и я. И этот старик..." Там, у пятого подъезда, вместе с другими стоит против танков ее безоружный Олег.
- Они не решатся нас раздавить...
Но ведь в Китае решилась. И в Тбилиси. И в Вильнюсе... За прошедший день Рита узнала многое - то, что как-то проходило мимо ушей, скользило по краю сознания. Значит, танки. А в них, наверное, уже не мальчики. И с этими танкистами никто, как с теми, вчерашними, не разговаривал, листовки им не давал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16