Из аудитории не вышел никто. Те, кто не задавал вопросов, слушали.
- А ведь у вас не только талант исследователя, - сказал ему вчера Николай Иванович, переходя, как это с ним часто бывало, на вы. - У вас еще и преподавательский дар. Так что оставайтесь, голубчик, у нас, у себя, в МГУ, в "Биотехнологию" убегать не советую. Там, кстати, тоже с реактивами не ахти, хотя, конечно, получше, чем у нас: все-таки они - производство.
- Да я и не собираюсь никуда бежать, - благодарно ответил Олег. - Так, мелькнула было мыслишка...
Знал бы Николай Иванович, где его ученик будет завтра. И в качестве кого, главное. А будет его ученик, смазав нос оксолином, стоять в Лужниках, за самодельным прилавком, в жидкой вонючей грязи, в шуме и гаме непрерывно текущей мимо толпы, подложив под ноги дощечку - а они все равно дико мерзнут, - стесняясь "кричать свой товар" (выражение Гены), изо всех сил карауля его - "а то сопрут", - неумело и поспешно пересчитывая деньги, путаясь в новых, непривычных купюрах, больше всего на свете боясь, что кто-нибудь из студентов, преподавателей, просто знакомых его увидит.
В воскресенье же, когда его сменит закутанная в сто одежек, с непременным термосом Рита, он, преодолевая желание спать, спать, спать, заставляя себя забыть про боль в гудящих ногах - а теперь еще и боль в пояснице, - отправится в Медицинскую библиотеку, в отдел новых поступлений, и до закрытия будет читать и выписывать то, без чего жить не может.
***
- Относись к этому как к игре, - утешая мужа и почему-то чувствуя себя виноватой, сказала Рита. - Надо же познавать жизнь, правда?
- Познавать жизнь... - невесело усмехнулся Олег. - Если уж на то пошло, так как раз биологи-то ее и познают.
- Я имею в виду не жизнь в высоком, философском и биологическом смысле слова, а простую, каждодневную, обыденную, - после мгновенного замешательства нашлась Рита. - Настоящую!
- Эти самые Лужники и есть, по-твоему, настоящая жизнь?
Олег смотрел на жену серьезно, задумчиво и печально.
- А что? - подбоченилась Рита. - Нормальная жизнь, человеческая. Люди борются за кусок хлеба. Весь мир сейчас делает бизнес.
"Откуда у нее эта манера? - не отвечая, думал Олег, глядя, как стоит перед ним подурневшая от раздражения Рита, вызывающе уперев руки в бока. Кто ей сказал, что мир - это большая толкучка?"
- Тебе надо пореже встречаться с Валей, - подумал он вслух.
- Она моя лучшая подруга, - возразила Рита. - И она меня учит компьютеру.
"Не только", - хотелось сказать Олегу, но он промолчал.
- Скорее бы затопили, что ли, - тоскливо вздохнула Рита.
- Скоро затопят, - обнадежил ее Олег и включил рефлектор:
Рита сидела, закутавшись в одеяло, И не отводила взгляда от наливающихся красным светом пружин.
- Вот уже и теплее, - опасливо приблизился к ней Олег. - Ты бы позанималась, Ритусь. А то не успеешь оглянуться - и сессия.
- Да пошла она!.. - вскричала в бешенстве Рита. - География, география... Кому она нужна, твоя дурацкая география?
.
Она упорно смотрела на раскаленные добела пружины несчастными, злыми глазами, и губы ее кривились.
- Ну конечно, еще Митрофанушка говорил, - попробовал пошутить Олег, но, взглянув на Риту, растерялся и замолчал.
- Надо было поступать на юридический, - как в бреду бормотала Рита. Или выучиться на бухгалтера.
Олег сел рядом, обнял жену, но она дернула, плечом, сбросила с себя его руки, плотнее закуталась в одеяло.
- Что ты говоришь, Рита, - мягко сказал Олег. - Вспомни, как ты работала, и твоя курсовая...
- Плевать я хотела на курсовую! - окончательно разъярилась Рита. Кому она, к черту, нужна?
Жрать мне ее, что ли?
Показалось ему или нет, что Рита чуть-чуть не выругалась по-настоящему, лишь в последний момент заменив грубый мат более-менее нейтральным словом?
Нет, наверное, показалось.
Олег все-таки обнял жену - почти насильно, - привлек к себе, покачал в объятиях, утешая.
- Милая моя, дорогая, - шептал он, - что уж ты так кручинишься? Генка же устроил нам приработок, продержимся как-нибудь.
- А я не хочу "как-нибудь", - снова сбросила его руки Рита. - Не хочу быть бедной! Не желаю ходить в тряпье!
- Почему в тряпье? - оскорбился Олег. - Екатерина Ивановна все время что-то привозит.
Уж лучше бы он этого не говорил. Рита вскочила, нервно заходила по комнате. Дымчатые волосы развевались, глаза сверкали. Но теперь она уже не казалась Олегу красивой. Да и как может быть красивой женщина, когда злобой искажено лицо?
- Мне уже третий десяток, - в отчаянии кричала Рита, - а я все маменькина дочка! А ведь вроде бы есть муж. - Она враждебно покосилась на Олега. - И не какой-нибудь, а со степенью. Жаль, что степени сейчас никому не нужны!
- Вроде бы... - усмехнулся Олег.
- Не придирайся к словам, - отмахнулась Рита. - А что, не правда? - не удержалась она. - От твоей степени - как от козла молока.
Олег оцепенел: это же прямое, настоящее оскорбление, без всякого, даже видимого, соблюдения приличий, без флера. А он-то хотел посоветоваться, у кого попросить денег на реактивы. Нет уж, лучше он сам как-нибудь. Но как? Все его друзья такие же неимущие, все бедствуют. Значит, у Генки? Так ведь он протреплется, той же Вале протреплется, а Валя - Рите. Нет, у Генки просить нельзя. И потом, теперь, говорят, дают под проценты, а если рубли, то с возвратом по курсу. Он, Олег, тогда вообще пропадет.
Остается, значит, Екатерина Ивановна.
При мысли о теще сразу стало тепло. "Ах, конечно, - скажет она, и тонкие пальцы взлетят в неподражаемом, легком движении в воздух. - О чем вы, дружок, говорите? Нет-нет, раз вы просите, я никому ничего не скажу. И не думайте вы об этих дурацких деньгах! Когда-нибудь отдадите..." Олег даже голос ее услышал, уловил знакомые интонации. И ведь вправду никому ничего не скажет - даже дочери, особенно дочери, - и условий никаких не поставит, ни о чем никогда не напомнит. А он отдаст, расшибется в лепешку - отдаст! А у Геночки просить нельзя ни за что, вдруг понял Олег. И не только потому, что выдаст всенепременно. Что-то на их фирме не так, не по правилам, похоже, не только магнитофонами они занимаются. Как же это было в одну из суббот? Он сначала не понял.
- Ну что, прибыли? - едва шевеля губами, негромко спросил огромный детина с развернутыми плечами спортсмена, подойдя к Олегу чуть не вплотную.
- Вы о чем? - моргая ресницами, недоуменно спросил Олег.
И тут же, как из-под земли, откуда-то вынырнул Геночка, крепко взял за плечо парня, повернул к себе, побелев от бешенства, что-то прошептал в самое ухо.
- Так я ж не знал. Это ж место, - непонятно оправдывался парень.
- Ты торгуй, торгуй, - кинул Олегу Геночка, и его глазки метнулись в сторону. - Твое дело - сторона.
Вечером заплатил чуть ли не вдвое больше.
- Что так? - обрадовался Олег.
- Премиальные, - хохотнул Геночка. - Холодно больно, а ты - молодцом! " - Он клещами сжал Олегу руку - так, что она вмиг онемела. - Ты, слышь, наука, нашему Витьку про сегодняшнее - ни полслова.
- О чем? - искренне удивился Олег, разминая после дружеского рукопожатия пальцы. - Что-то я ничего не понял.
- Вот и ладушки, что не понял.
Геночка облизнул толстые губы, подогнал джип, уложил в него остатки товара и исчез, только его и видели.
На "премиальные" Олегу купили ботинки, а Рите - зонт. И больше никаких таких типов к Олегу не подходило. Но слова Геночки, а главное - его тревога, оказывается, врезались в память.
Глава 8
Бывают поздней, ненастной осенью - в октябре - удивительные, прекрасные дни. Уплывают куда-то тучи, унося с собой осточертевшие всем дожди, синим и ясным становится высокое чистое небо, золотыми - деревья, и то же золото шелестит под ногами. В воздухе тишина. Умиротворенно и ласково греет по-летнему солнце, летят невесомые, редкие паутинки. Это сама природа так прощается с летом, раскрывая всю себя на прощание.
- Дочура, взгляни, какие у меня букеты! - радуется Екатерина Ивановна. - Вся комната в красном и золотом. А вот тут, видишь, я оставила зеленый листок, для контраста.
- Они же вянут! - раздражается Рита.
- Не скажи! - живо возражает мать. - И потом - я их через день меняю. А последние, когда задуют холодные ветры и они полетят, полетят, полетят, проглажу теплым утюгом, и будут они стоять всю зиму.
- Ты бы еще стихами заговорила, - ворчит Рита. - Делать тебе, как я погляжу, нечего! Собирает какие-то дурацкие листья, когда от поклонников некуда ставить букеты.
- То другое, - смеется Екатерина Ивановна.
"Кто из них мать, а кто дочь?" - смотрит на них, покачиваясь в кресле, Олег и тихонько вздыхает. Рите бы эту необыкновенную легкость матери, умение радоваться пустякам, чужим и своим успехам, милую привычку шутя переносить неудачи, смиряться с потерями - об Аркадии Семеновиче, с тех пор как пропал, ни полслова. Будто его и не было.
- Да она его не любила! - скажет в ответ на осторожное недоумение мужа Рита. - Она вообще любит только себя и свое сопрано.
- Не правда, - вступится за тещу Олег. - Ты же рассказывала, что с ней творилось, когда умер твой папа!
- Да, верно, - нехотя согласится Рита. - У те тогда даже пропал голос. Потом, правда, восстановился. С тех пор она его особенно бережет, прямо молится на свой голос.
- И еще она любит тебя, - скажет Олег фразу, которую - он знает! - так ждет Рита.
- Не уверена, - упрямо ответит Рита. - Сколько помню себя, вечно она мной недовольна. Может, потому, что я не певица и не художница? Природа отдыхает на детях!
Олег промолчит. Что он знает, в конце концов, об этой семье? Все только со слов Риты, остальное - предположения. Но с Екатериной Ивановной у них теперь общая тайна: она помогла ему с реактивами, да осталось еще на субстраты - как только появятся, ему отложат: он уже оплатил.
- Ну, ты орел! Орел, да и только, - повторял в потрясении Николай Иванович, не находя подходящих к случаю слов, и глаза его блестели от радости. - Теперь держитесь! - погрозил он кулаком невидимым конкурентам и сразу организовал Олегу "режим наибольшего благоприятствования": освободил от семинаров.
- Что это ты такой веселый? - подозрительно спросила Рита, когда Олег вернулся в тот день домой.
- Я теперь всегда таким буду! - объявил Олег и обнял, закружил по комнате Риту, совсем как в старые времена, когда-то, давным-давно, больше года назад, когда вместе, плечом к плечу, защищали они от путчистов Белый дом, символ новой России. - А давай сходим на Краснопресненскую? загорелся он великолепной идеей, радуясь всему на свете - Рите, солнцу, золотым и багряным листьям. - И мультики заодно посмотрим на Баррикадной.
- Мне не пять лет, чтобы смотреть в какой-то забегаловке всякую муть, - отрезала Рита. - А уж как мы мокли, дурачки, под дождем...
Она не договорила: все вспомнилось так отчетливо ясно, что перехватило дыхание. Площадь - единая, как один человек, горящие праведным гневом, уверенностью в победе лица, ощущение собственной силы и правоты, могучий голос с балкона: "Граждане россияне!" Слово "Россия", принадлежавшее, казалось, истории, вдруг ожило и вернулось, и таким оказалось кровным, родным, что вызвало даже слезы. Неужели прошел только год? Всего лишь год? Как же все за этот год изменилось! Власти, конечно, сорвали куш, а они, защитники, победители? Что получили они?
Безденежье, неуверенность не то что в завтрашнем, в сегодняшнем дне и тревогу - выматывающую, постоянную.
Все это выкрикнула Рита своему незадачливому, не приспособленному к новой жизни мужу, словно он был во всем виноват.
- Ну скажи мне, скажи, что получили мы? - кричала Рита.
- Мы получили свободу, - спокойно ответил Олег: он уже научился гасить Ритин крик таким вот, неестественным почти, спокойствием.
- Какую еще свободу? - горько спросила Рита.
- Свободу вообще, - неопределенно ответил Олег и, понимая, что ответил смутно, попытался, как мог, разъяснить:
- Свободу информации - раз, общения с коллегами, со всем миром - два, свободу выезда.
- Если есть деньги, - едко вставила Рита.
- Естественно, - невозмутимо подтвердил Олег. - А смотри, сколько возникло фирм, независимых предприятий...
- Что ж ты-то не в фирме?
- А я, знаешь ли, в университете, - выпрямился Олег, и такое достоинство, даже гордость прозвучали в его словах, что Рита, в некоторой растерянности взглянув на него, умолкла.
Они сидели с Валей и Геночкой в новом, с иголочки, кооперативном кафе и наслаждались жизнью. Это для них пригасили свет - прочие столики пустовали, - для них звучала тихая музыка, их бесшумно обслуживали стройные мальчики-официанты в черных брюках, отутюженных белых рубахах, с галстуками-бабочками.
Валя, в коротенькой кожаной юбочке и кожаной, с "молниями" и замочками куртке, в туфлях на высокой платформе, сияла: она гордилась Геночкой. Рита рядом с ней казалась чуть ли не оборванкой, хотя на ней были кофточка из Парижа и яркая турецкая юбка, после долгих колебаний купленная на рынке. Раскрасневшийся Гена - тоже весь в кожаном и цепочках - правил бал.
- Выпьем, девочки! - поднял он фужер с водкой. - Считай, Риток, что компьютер ты в общем и целом освоила. В случае чего Валентина поможет. И другие девчонки. Не робей, с нашими не пропадешь!
- Но я еще не решила...
- Да, говорю, не робей! - Гена говорил все громче и громче. - Витька я беру на себя: скажу - "Надо!" - и все дела. Что ж вам - с голоду подыхать?
Принесли еще закусок: какие-то невиданные салаты с кусочками ананаса, белую рыбу и красную, обложенную аккуратными ломтиками лимона, розовых крабов и даже устриц со льдом и серебряными щипчиками. Официант, покосившись на фужер, незаметно поставил еще одну рюмку для водки. Первую клиент как бы и не заметил.
- Ну, Алька - хрен с ним, - разглагольствовал, не заметив и вторую рюмку, Гена. - Что-то он там сочинил в своей биологии. Может, сделает какое открытие и.., прощай, Россия-матушка! Отвалит в Штаты, к этому, как его?
- Рику, - подсказала Рита.
- Вот-вот, к Рику, - вступила в разговор Валя. - А что будешь делать ты? Кому нужна твоя география? Вон Сашка, Танькин двоюродный брат, окончил в Ленинграде знаменитую корабелку, практику проходил на Севере, в океане.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16