Эскортные корабли медленно вошли в порт, который выглядел тихо и мирно. Я спустил моторный катер с призовой партией примерно в тридцать человек, приказав им захватить все малые суда, буксиры и катера, которые они обнаружат в порту. Через несколько минут на пирсе появились сотни две американских солдат, которые открыли огонь по моему катеру. Сигнальщик закричал:
- Катер обстрелян! Есть раненые!
Я немедленно приказал открыть огонь по пирсу. Действительно повторялась вся шанхайская история, причем повторялась настолько топорно, что я всегда ругаю себя, вспоминая о ней.
Наши шесть 120-мм орудий грохнули залпом. Ни один снаряд в противника не попал, но причал, разумеется мгновенно опустел.
- Прекратить огонь! - приказал я, но раздался второй залп. Один из снарядов угодил в небольшую цистерну с бензином, находящуюся примерно в 50 метрах от причала, и все вокруг заполыхало огнем.
Признаться, я растерялся, и из уверенного в себе командира эсминца превратился в зеленого новичка, не знающего, что делать дальше. Между тем на эсминец вернулся катер, на котором оказался один убитый. Это был унтер-офицер 2-го класса Тсунео Хори - первый из моих подчиненных, погибших в этой войне. А проклятая цистерна горела еще три дня и три ночи.
Вскоре пришли сообщения о жертвах на других японских эсминцах. Было очевидно, что корабли, принимавшие участие в операции против острова Уэйк, действовали еще хуже, чем мы в Давао.
11 декабря эсминец "Кисагари" был потоплен самолетами морской пехоты США, базировавшимися на острове Уэйк. В тот же день американская береговая батарея на Уэйке потопила еще один эсминец - "Хаяте". Но и это было еще не все. Эсминец "Синономе" подорвался на мине и затонул у побережья острова Борнео. В секретном рапорте по этому случаю говорилось, что так и не удалось разобраться, чья это была мина: японская или голландская?
Я буквально пришел в ярость, узнав, что там же, у Борнео, был торпедирован подводной лодкой и потоплен эсминец "Сагири". Это произошло 24 декабря! Но как на эсминце, чья главная задача уничтожать подводные лодки противника, могли подобное допустить?! Позднее удалось выяснить, что успеха добилась голландская подводная лодка "К-16".
Даже в нашем дивизионе не обошлось без неприятностей. Эсминец "Курошио", тот самый, что передал сообщение о потоплении им подводной лодки, 23 декабря, будучи в полной уверенности, что самолетов противника уже не существует в природе, внезапно подвергся атаке с воздуха. Вынырнувший из-под солнца на малой высоте бомбардировщик "В-17" сбросил целую серию бомб, одна из которых попала в эсминец, серьезно ранив четырех матросов.
Конечно, обо всех этих печальных событиях ничего публично не сообщалось. Тогда их просто не замечали на фоне блестящих успехов нашего внезапно начавшегося наступления на всех фронтах. Но я, узнав о первых потерях, не мог уже отделаться от беспокойства. Как говорят, война - это серия последовательных ошибок, совершенных обеими сторонами. Кто совершит их меньше - тот и победит. Но Япония никак не могла позволить себе такого количества ошибок.
4 января 1942 года четырнадцать наших крупных боевых кораблей, составляющих почти все наши надводные силы в этом районе, стояли на якоре в небольшом порту Малалаг на западном побережье бухты Давао. Вход в порт был очень узким, и командующий соединением приказал перегородить его противолодочными сетями.
Я завтракал, когда услышал голос сигнальщика:
- Воздушная тревога!
Выскочив на мостик, я увидел высоко в небе девять четырехмоторных американских "летающих крепостей" "В-17". Ошибиться было невозможно, поскольку единственным японским четырехмоторным самолетом в те времена была летающая лодка "Каваниси" ("Эмиль").
Прервав завтрак, все разбежались по боевым постам. Но что мы могли сделать? Зажатые в узкой акватории маленького порта корабли были совершенно беспомощными, а выход в море был перегорожен сетями.
Другими словами, мы не были в состоянии что либо сделать. Зенитный огонь не доставал до противника, идущего на высоте около 10 000 метров, а ни одного японского истребителя в воздухе не было.
Мне оставалось только молиться, когда я увидел, как бомбы, отделившись от самолетов, полетели вниз. К счастью, американские бомбардировщики, вылетевшие очевидно с острова Ява, не несли много бомб, да и прицел у них был не очень удачным. Тем не менее, одна 100-килограммовая бомба угодила в башню главного калибра No 2 тяжелого крейсера "Миоко", стоявшего в центре гавани. 23 человека при этом были убиты и 40 - ранены. Осколки этой бомбы ударили по гидроавиатранспорту "Читозе", стоявшему в 500 метрах от крейсера, повредив пять самолетов на его палубе.
Мой "Амацукадзе" стоял настолько близко к берегу, что у меня не было даже дюйма для маневра уклонения от бомб. Хорошо еще, что повезло, и в корабль попала только одна бомба. Я не помню, чтобы когда-либо чувствовал себя столь гнусно, когда наблюдал с мостика, как тяжелый крейсер "Миоко" (12 374 т), входивший в состав нашего соединения с первого дня войны, выполз из бухты Давао и поковылял в Японию на ремонт.
4
В январе 1942 года я принял участие во вторжении в Голландскую Ост-Индию, обеспечивая поддержку высадке десантов в Менадо и Кендари.
В обоих случаях сопротивление местных гарнизонов можно было назвать ничтожным, но уже тогда бросалась в глаза исключительно слабая поддержка высадки с воздуха, что было грозным предзнаменованием.
Японский флот не имел достаточного количества самолетов, чтобы должным образом прикрыть морские десантные операции. А те немногочисленные самолеты, что были выделены для этой цели, комплектовались совершенно неопытными пилотами. Этим недостаточно обученным летчикам постоянно мерещились корабли, которых не существовало, они то и дело бомбили китов, приняв их за подводные лодки и даже сбивали свои же транспортные самолеты.
Мой собственный опыт охоты за подводными лодками тоже нельзя было назвать удовлетворительным. В ночь на 31 января, эскортируя транспорты с десантом на остров Амбон в бухте Билла, я обнаружил подводную лодку в надводном положении, попавшую в луч прожектора. Мы успели дать по ней три залпа, но не попали, и лодка ушла.
Хотя акустики ничего не сообщали о контакте с подводной лодкой, я успокоился только когда около часа ночи мы подошли к месту высадки.
Высадка началась в 01:20 1 февраля 1942 года без предварительной бомбардировки занятого противником побережья с кораблей, хотя планом высадки такая бомбардировка была предусмотрена. После моего неудачного боя с подлодкой, противник должен был знать о нашем приближении и привести свои части в боевую готовность, и мне казалось, что необходима артиллерийская поддержка десанта.
Тем не менее, приказа на предварительную бомбардировку дано не было. После войны адмирал Танака объяснил мне, что он отменил бомбардировку, полагая, что даже предупрежденный противник не окажет сильного сопротивления. Кроме того, добавил Танака, с первого дня войны он имел строжайший секретный приказ экономить боеприпасы всеми возможными способами. Для американцев это может звучать смешно, но для Японии это была мрачная реальность. И в течение всей войны нам постоянно напоминали, что мы должны быть "экономными" буквально во всем: в расходе боеприпасов, горючего, продовольствия и многого другого. В то же время американцы своими ковровыми бомбежками и многодневными бомбардировками с моря наглядно демонстрировали, что бедным странам нужно хорошо подумать, прежде чем браться за оружие.
Как я и предполагал, десантники были остановлены на урезе воды огнем противника. Командовавший высадкой капитан 2-го ранга Коносуке Иеки в 02:00 сообщил:
"Мы прижаты к земле, высадка срывается".
Стоя на мостике "Амацукадзе" я был вне себя от раздражения и злости. Обстановка во всех отношениях складывалась самым гнуснейшим образом. В 03:20 десантники сообщили, что им удалось захватить небольшой плацдарм на берегу. Но самое трудное еще было впереди.
В 05:00 поступила радиограмма: "Огонь тяжелых орудий противника крушит наши фланги". К полудню пришло сообщение, что капитан 2-го ранга Иеки погиб.
Какое идиотство! Как это все могли допустить! Предварительная бомбардировка легко могла подавить большинство огневых точек противника, сохранив жизнь Иеки и многих других. Я рычал от злости и бил кулаками по ограждению мостика.
Вскоре после известия о гибели командира десанта последовал приказ вице-адмирала Танака: "Всем кораблям подойти к берегу и принять на борт раненых". "Амацукадзе" принял на борт 30 убитых и 90 раненых.
А между тем, никакого прогресса в сражении на берегу не было. Теперь мы уже не могли вести огонь, поскольку совершенно не знали там обстановки. Наконец, на рассвете следующего дня гидросамолеты с авиатранспорта "Читозе" поднялись в воздух, чтобы атаковать артиллерийские позиции противника. Больше самолетов в нашем распоряжении не было, хотя была обещана воздушная поддержка с авианосцев "Сорю" и "Хирю".
Однако летчики гидросамолетов оказались молодцами. Они не только разбомбили укрепленные позиции противника, но умудрились отогнать от острова голландские бомбардировщики и даже сбить два из пяти.
Наконец, гарнизон острова, состоявший примерно из двухсот голландских и австралийских военнослужащих, капитулировал. Из показаний пленных мы узнали, что у южной оконечности острова Амбон выставлено около 70 мин, заграждающих вход в порт. Наши тральщики потратили неделю, очищая акваторию острова от мин. Три тральщика при этом подорвались и погибли вместе с экипажами.
Через два дня после капитуляции гарнизона, транспорт, стоявший на якоре перед входом в заминированный порт, поднял сигнал: "Атакован торпедами со стороны моря". Так оно и оказалось. К счастью, торпеды прошли мимо, но я решил действовать немедленно. Я был уверен, что эти торпеды были выпущены той самой подводной лодкой, что одурачила меня три дня назад.
В течение следующих пяти часов "Амацукадзе" прочесывал море, следуя, как улитка, на 11 узлах. На большей скорости наш гидролокатор работал очень ненадежно. Агрессивный командир подводной лодки в подобных условиях вполне мог превратиться из дичи в охотника и сам атаковать такую тихоходную цель. Я невольно вспомнил эсминец "Сагири", потопленный подводной лодкой у Борнео в декабре.
Часы шли, нервы у всех были напряжены, но ничего обнаружить не удавалось. И только в 21:34 раздался радостный вопль с гидроакустического поста:
- Подводная лодка! Дистанция 2400 метров, пеленг 10 градусов с левого борта!
- Приготовиться к атаке глубинными бомбами! - приказал я. - Серия из 8 бомб. Установить взрыватели на глубину 50 метров!
В этот момент последовал новый доклад акустиков - более спокойным голосом: "Подлодка, 1800 метров, пеленг 40 влево".
Через минуту новый доклад: "Лодка в 1300 метрах, пеленг 50 влево. Похоже, что она тоже разворачивается влево".
Я развернул "Амацукадзе" на новый курс.
В 21:53 гидроакустики сообщили, что потеряли контакт с лодкой.
Акустики доложили об этом с нескрываемым разочарованием, но я выслушал эту новость с полным спокойствием, быстро сообразив, что лодка, видимо, вошла в "мертвую зону" между эсминцем и лучами гидролокатора. Значит "Амацукадзе" и подводная лодка должны сейчас следовать одним курсом. Все это пронеслось в моей голове вместе с необходимыми расчетами и вылилось в команду:
- Подводная лодка прямо по курсу, следует на 9 узлах на дистанции 1000 метров. Установить бомбы на глубину 30 метров!
Увеличив скорость до 21 узла, мысленно представляя свой курс и курс лодки, я в 21:58 приказал сбросить серию из восьми глубинных бомб, полагая, что лодка находится прямо под эсминцем.
Развернув "Амацукадзе" на обратный курс, я сбросил еще одну серию глубинных бомб. С поверхности моря в полной темноте повеяло сильным запахом дизельного топлива. Мы ничего не видели, но запах солярки становился все сильнее. Мы хорошо были осведомлены о "тактике скунса", применяемой подводными лодками при уходе от преследования надводных кораблей, когда подводники выпускают на поверхность какое-то количество солярки, чтобы имитировать собственную гибель. Поэтому мы продолжали поиск еще в течение двух часов, но ничего больше не обнаружили.
Я доложил о вероятном потоплении подводной лодки, и, поскольку в течение следующих нескольких дней не поступало никаких донесений о действии лодок противника в этом районе, я склоняюсь к мысли, что та лодка, за которой мы охотились, была все-таки потоплена.
9 февраля я снова вышел к Давао, эскортируя транспорт "Киришима-Мару", и доставляя туда раненых и убитых при штурме острова Амбон.
В Давао, ко всеобщей радости, нас ожидали несколько огромных мешков с письмами и посылками от родных.
По прибытии на базу мне удалось первый раз за двадцать дней насладиться горячей ванной. Многие из экипажа делали то же самое. Была открыта корабельная лавка, где матросы могли купить ликер, сладости и много разных необходимых для себя вещей. Ликер на борту продается с личного разрешения командира.
Моя маленькая каюта размером два на три метра была лучшим помещением на эсминце. В эти шесть квадратных метров были втиснуты: койка, умывальник, шкаф для обмундирования, стул и стол, на котором стояла фотография моей семьи.
Рассыльный принес мне пачку писем.
Последнее письмо от жены было датировано 4 января. Она писала, что дети здоровы, все идет хорошо. Однако в конце письма была приписка, где как бы между прочим сообщалось, что когда жена с детьми ездила к родственникам в Токио, наш дом в Камакура обокрали, сломав замок.
Я расстроился. Моя жена была очень субтильной женщиной и просто терялась, сталкиваясь с подобными сторонами, жизни. Чтобы успокоиться, мне пришлось выпить несколько чашек саке.
Но следующее письмо, присланное братом, еще более меня расстроило. Брат сообщил мне, что его старший сын, двадцатипятилетний Сигоеси Хасимото, офицер 4-й армейской дивизии, умер в декабре от туберкулеза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37