Идущий за "Нью-Орлеаном" тяжелый крейсер "Пенсакола", избегая столкновения со своим мателотом, покатился влево и получил торпеду, от взрыва которой вспыхнули цистерны с мазутом, и крейсер превратился в огненный ад.
Следовавший за "Пенсаколой" легкий крейсер "Гонолулу" резко положил руль вправо, чтобы не столкнуться с горящей "Пенсаколой" и выйти из освещенного пожаром пространства. Крейсеру удалось избежать предназначенной ему торпеды, уклонившись в северо-западном направлении.
"Нортхэмптон", идущий концевым в колонне крейсеров противника, мало что мог сделать, не обойдя своих горящих товарищей. Вначале он пошел за "Гонолулу", но видя, что японские корабли идут западным курсом, также пошел в этом направлении, открыв огонь из своих 8-дюймовых орудий. Ведя огонь почти вслепую, "Нортхэмптон" не добился попаданий, но получил в левый борт две торпеды, вызвавшие страшный взрыв боезапаса. Охваченный пламенем крейсер стал погружаться в воду.
Израсходовав торпеды, эскадра Танака полным ходом стала уходить на северо-запад, оставив за собой горящего и ошеломленного противника. "Гонолулу" оказался единственным крейсером противника, избежавшим повреждений в этом бою. В темноте и суматохе крейсер открыл огонь по эсминцам собственного арьергарда "Ламсону" и "Ларднеру". Перестрелка продолжалась около 15 минут, после чего эсминцы скрылись в темноте.
Отойдя на 50 миль от Гуадалканала, адмирал Танака приказал своим оставшимся семи эсминцам доложить о повреждениях и потерях. Никаких повреждений и потерь в личном составе его корабли не имели. Казалось просто невероятным, что удалось нанести такой ущерб противнику ценой потери всего одного эсминца. Но адмирал Танака был в мрачном настроении. Он переживал потерю "Таканами" и угрюмо молчал весь путь обратно в Рабаул. Адмирал подумывал даже вернуться и снова вступить в бой с противником, а заодно поискать спасшихся из экипажа "Таканами". Четыре его эсминца израсходовали все свои торпеды, один - половину, а два эсминца вообще не израсходовали торпед, поскольку находились на невыгодном угле относительно цели. Поэтому Танака дал приказ возвращаться в Рабаул.
Командование было крайне недовольно таким решением адмирала Танака, хотя тот уверял, что потопил линкор и два крейсера, повредив еще четыре крейсера. Хотя Танака несколько преувеличивал свои успехи, факты тоже выглядели впечатляюще: Танака утопил один и серьезно повредил три тяжелых крейсера противника, потеряв только один эсминец. Но эта статистика мало интересовала командование. Главное заключалось в том, считали в штабе Объединенного флота, что Танака так и не доставил груз на Гуадалканал, столь необходимый сухопутным войскам.
Поэтому вскоре после этого боя адмирала Танака перевели в Сингапур, а затем - в Бирму. Этот перевод в глубокий тыловой район, безусловно, спас жизнь адмиралу, но лишил боевые соединения флота одного из наиболее способных командиров, нехватку которых мы уже остро чувствовали. Весь остаток войны Танака уже больше не командовал боевыми соединениями в море.
Через пятнадцать лет после этого боя я нанес визит адмиралу Танака на его ферме вблизи Ямагучи. Вспоминая бой у Тассафаронги, Танака сказал мне: "Я слышал, что американские военно-морские специалисты очень высоко оценивают мое командование этим боем. Я не заслужил такой чести. Эта не моя заслуга, а прекрасная боевая подготовка и доблесть моих моряков обеспечили нам победу в том сражении.
Что касается меня, то я скорее заслуживаю критики, поскольку, ввязавшись в бой, не выполнил главной задачи - не доставил армейские грузы на Гуадалканал. Конечно, я должен был вернуться и выполнить задание. Это произошло потому, что я не имел точной информации о силах противника. Я полагал, что американцы имеют четыре эсминца в авангарде и еще четыре, следующие за крейсерами, а потому не рискнул возобновлять бой со своими семью эсминцами, на которых уже фактически не было боезапаса, а палубы были завалены грузами. Если бы я знал, что у противника в строю остался всего один крейсер и четыре эсминца!.."
Слезы потекли у него по щекам, когда адмирал заговорил об эсминце "Таканами": "Нам удалось нанести сокрушительный удар по кораблям адмирала Райта только благодаря подвигу эсминца "Таканами". В самый важный момент начала боя он принял на себя весь огонь противника и прикрыл всех нас. А мы ушли, так ничего и не сделав для его доблестного экипажа. Никого не искали и не подобрали".
Как бы не оценивал свои действия адмирал Танака, вот что пишет о бое у Тассафаронги американский военно-морской историк контр-адмирал Самуэль Морисон:
"Всегда в случае поражения некоторым утешением служит понимание того, что твой непосредственный противник был лучшим из всех на вражеской стороне. Что касается адмирала Танака, то он не просто был лучшим. Он был лучшим из лучших. Он был просто превосходным. Действуя без своего надежного флагманского крейсера "Дзинтцу", с палубами, заваленными контейнерами армейских грузов, с половинным запасом торпед он потопил тяжелый крейсер и почти на год вывел из строя три других, потеряв лишь один эсминец. Во многих боях этой войны ошибки, совершаемые американцами, нейтрализовались японскими ошибками. А в бою у Тассафаронги адмирал Танака не совершил ни единой ошибки".
8
Новую попытку доставить грузы на Гуадалканал Танака предпринял ночью 11 декабря, подойдя к острову с девятью эсминцами. Ему удалось сбросить в море 1200 контейнеров. Атака с воздуха по его кораблям оказалась неэффективной, но торпедные катера поразили двумя торпедами его флагманский корабль "Теруцукй". "Теруцуки" был объят пламенем. Экипаж героически боролся с огнем, но все их усилия оказались тщетными. Пламя подошло к погребам с глубинными бомбами, и страшный взрыв отправил корабль на дно. Раненному адмиралу Танака удалось перенести свой флаг на другой эсминец, на котором он и вернулся на базу. Как ни печален был факт потери "Теруцуки", еще печальнее было известие, что из 1200 сброшенных контейнеров со снабжением армии удалось выловить только 220.
Адмирал Танака был госпитализирован в Рабауле. Находясь в госпитале, адмирал составил меморандум на имя высшего командования, в котором он рекомендовал эвакуировать наши войска с Гуадалканала. Вместо ответа Танака получил приказ отправляться в Сингапур. Рекомендации адмирала были отвергнуты, хотя многим было уже ясно, что остров не удержать. Комбинированными усилиями эсминцев и подводных лодок на Гуадалканал удавалось доставить лишь малую толику того, что требовалось для обеспечения двадцатидвухтысячного гарнизона.
В эти волнующие дни я продолжал находиться на Труке. Мне было жаль адмирала Танака, но помочь ему, конечно, я ничем не мог. Мне не удалось получить новый эсминец и оставалось только наблюдать за восстановительным ремонтом "Амацукадзе". Наконец эсминец залатали настолько, что 15 декабря я смог выйти с Трука и направиться в Японию для завершения ремонта. Пятисуточный поход прошел без всяких событий. Когда мы проходили остров Сайпан, я увидел в небе несколько наших самолетов и начал беспокоиться, как они отреагируют на появление "Амацукадзе". К моему удивлению, никто даже не побеспокоился хоть как-то нас опознать. Как всегда бывало, в то время как боевые части истекали кровью на Соломоновых островах, в тылу все умирали от лени и скуки.
Надо признаться, что я и сам почти забыл о войне, когда эсминец вышел на обширный рейд нашей родной военно-морской базы в Куре. Чайки с громкими криками приветствовали нас, когда мы малым ходом прорезали штилевые воды залива, где каждый уголок был знакомым до слез.
Как это все отличалось от смертельно опасных вод Соломоновых островов. Даже не верилось, что столь непохожие места находятся на одной и той же планете!
"Амацукадзе" был поставлен в док, план и график ремонта составлены, и мне удалось получить неделю отпуска.
27 декабря я приехал к себе домой в Камакуру. Неделя в кругу семьи пролетела мгновенно. Все было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Я особенно был счастлив тем обстоятельством, что мне удалось встретить с семьей Новый год.
Но война все равно так или иначе напоминала о себе. В один из дней моя жена вместе с другими женщинами организовала сбор железных и медных вещей для нужд обороны. На мое удивление, старшая дочь сказала:
- Папа, ты, наверное, забыл, что идет война? В тот же вечер мне позвонил из Токио мой старый приятель и однокурсник капитан 2-го ранга Ко Насагава, который служил в управлении личного состава флота.
- Я не по делу, - сразу предупредил он меня, - так что не беспокойся. Завтра по случаю Нового года решила собраться вся наша группа училищных времен. Праздник Боненкай, все-таки (Новый год - И. Б.). Мы выбрали для встречи ресторан Исогоген в Иокогаме. Это хорошее место на полпути между Токио и Йокосукой. Совсем близко от твоего дома. Так что мы рассчитываем тебя увидеть.
Вечером следующего дня я прибыл на указанное место, где был встречен своими старыми сокурсниками. Кроме Насагава был еще и капитан 2-го ранга Инпей Каноока, служивший офицером по связи с флотом при премьер-министре Тодзио. Я даже удивился, что при своей загруженности по службе он выбрал время для встречи с сокурсниками. Поскольку я сидел на банкете рядом с ним, то спросил:
- Наверное из-за событий на юге тебе служить сейчас при премьере совсем не сладко?
- Ты о чем? - не понял Каноока.
- Я думаю ты занят по горло, обеспечивая сейчас взаимодействие между генералом Тодзио, армией и флотом с учетом того положения, в которое мы попали на Гуадалканале?
Он засмеялся:
- Как ты ошибаешься, Хара! Совсем нет. Скорее даже наоборот. Скоро пять месяцев, как генерал Тодзио не задал мне ни единого вопроса, не запросил ни одной справки и не давал вообще никаких поручений. Создается впечатление, что премьера вообще не интересует операция на море. Единственной моей работой за последнее время была организация ночных попоек высших правительственных чиновников. А поскольку я сам не люблю выпивать, то мне было на них и скучно, и грустно. Я вообще боюсь, что подобная обстановка убьет меня. Послушай, Хара, ты же любитель выпить. Не хочешь занять мое место?
Я заметил, что Насагава внимательно прислушивался к нашему разговору. Через некоторое время Каноока был назначен командиром тяжелого крейсера "Нати". Насагава, ведавший отделом кадров флота, отнесся к его словам вполне серьезно.
В остальном банкет проходил тихо и солидно, совсем не напоминая лихие попойки далекой молодости. Всего собралось человек двадцать капитанов 2-го и 3-го рангов. Разговоры, разумеется, шли только о войне. Согда меня попросили рассказать об обстановке в районе Соломоновых островов, я с готовностью согласился.
- Не знаю, - сказал я, - как видится ситуация из Японии, но в зоне боевых действий она представляется кромешным адом. Вы не хуже меня знаете, насколько можно верить официальным сводкам, которые выпускает Главный штаб в Токио. Нам удалось достичь там нескольких тактических побед, но стратегически мы постоянно проигрываем. Нам приходиться использовать эсминцы и подводные лодки в качестве транспортов. А вы понимаете, что это за транспорты. Одно название.
Меня слушали внимательно, но кто-то заметил, что все-таки сегодня праздник. Стоит ли говорить о столь мрачных вещах?
Пили много, но как-то туго пьянели и разошлись гораздо раньше, чем рассчитывали. Прощаясь под прохладным ветерком звездной ночи, хлопали друг друга по плечам, жали руки, повторяя: "До встречи". Но эта фраза звучала как-то не очень убедительно. Так и случилось. Мало кто уцелел в войне из нашей группы.
Генерал Тодзио мог полностью игнорировать своего офицера связи с флотом, но был не в состоянии игнорировать представителей военно-морского командования, с которыми встречался почти ежедневно на стратегических совещаниях. Последнее из таких совещаний имело место 31 декабря в Императорском дворце в присутствии Императора Хирохито. На совещании было принято единодушное решение эвакуировать наши войска с Гуадалканала.
Последние дни отпуска, которые я провел в кругу семьи, пролетели счастливо, но очень быстро. 7 января я вернулся в Куре, а через три дня пришел приказ, освобождавший меня от командования эсминцем "Амацукадзе" и предписывавший мне явиться в распоряжение командира военно-морской базы Йокосука. Новое место службы находилось всего в нескольких милях от моего дома!
Через неделю я снова вернулся в комфорт домашней жизни и почувствовал себя совершенно больным. Врачи посчитали, что моя болезнь явилась результатом переутомления от изматывающей службы в море в условиях военного времени. Не знаю, были ли они правы, но мне пришлось проваляться в постели две недели.
Мои страдания еще более усилились, когда 25 января пришел приказ о назначении меня командиром 19-го дивизиона эсминцев. Согласно этому приказу я должен был через два дня вывести в море на учения четыре только что введенных в строй эсминца. Я позвонил капитану 2-го ранга Насагава и сообщил, что болен. С пониманием старого друга он пожелал мне выздоровления, заверив, что к этому времени будут еще несколько вакантных должностей подобно этой.
Мое выздоровление шло ужасающе медленно. Я никогда не чувствовал усталости в бою. В море мне всегда хватало пары часов сна, чтобы зарядиться энергией, порой на пару суток. Теперь я, наконец, понял, насколько изнуряет морская служба и почему адмирал Нагумо выглядел столь измученным, когда я видел его в ноябре на Труке.
Я полностью почувствовал себя здоровым только в конце февраля и, позвонив Насагава, попросил его найти мне какую-нибудь хорошую должность. Его туманный ответ дал мне почувствовать, что обо мне уже успели позабыть. Я звонил в управление кадров флота почти ежедневно, но лишь в начале марта Насагава сообщил, что я назначен командиром 27-го дивизиона эсминцев.
- Что? - в ужасе почти закричал я. - Почему 27-го?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37