Сравнение было явно не в нашу пользу, и я был сражен этим обстоятельством.
Мы часто сталкивались за обедом с генералом Пустовойтенко. Однажды, выйдя из-за стола, он обратился ко мне:
- Полковник, зайдите ко мне вечером.
Я не замедлил явиться в срок и удостоился сердечного рукопожатия генерала. От сердца отлегло, мое лицо, до этой минуты мрачное, просветлело.
- Полковник, - сказал Пустовойтенко, - вы удивлены вашим внезапным отзывом?
- Ваше превосходительство, я до сих пор спрашиваю себя, в чем меня упрекают?
- Ни в чем. Произошло досадное недоразумение. Плохая расшифровка телеграммы вызвала здесь неудовольствие вами, а вы знаете, что повсеместная нервозность - плохой советчик.
- Счастлив, что вы сообщили об этом, ваше превосходительство, у меня с души словно камень упал. Могу ли я возвратиться на Юго-Западный фронт, где меня ждет генерал Духонин?
- Добавлю, что по согласованию с генералом Алексеевым мы решили направить вас в Париж, на этот раз с официальным титулом представителя первого генерал-квартирмейстера. Вы будете руководить разведслужбами всех фронтов.
- Не могу выразить, ваше превосходительство, как я польщен знаком столь высокого доверия.
- Вы его заслужили. Можете встретиться с генералом Духониным и сообщить о вашем новом назначении.
Прекрасный штиль после бури! Все изменилось в несколько минут. Какая странная жизнь! Вчера меня подозревали, а сегодня хвалят! По дороге домой я еще раз поразмыслил на эту тему. Действительно, у себя я нашел записку начальника личной охраны государя, генерала Воейкова37, в которой говорилось, что государь удостоил меня чести быть приглашенным на следующий день к обеду.
Известно, что великий князь Николай был назначен командующим русскими войсками на Кавказе. Это перемещение удивило всех, поскольку все знали преимущества великого князя в военном деле. Верховный главнокомандующий хотел все держать в своих руках - как руководство войсками, так и снабжение армии продовольствием и боеприпасами. Это было логично. Двойственность командования привела к поражениям. Генштаб в Петрограде был не способен заниматься военными операциями, а министры не проявляли ни рвения, ни нужной компетентности, чтобы удовлетворить бесконечные запросы армии. Велась подспудная борьба. Государь, которого я не могу судить, считал, что правильно сделал, приняв это нелогичное решение. Он послал великого князя командовать другим, весьма второстепенным фронтом, и решил лично отправиться к войскам. Увы, ошибки, которые хотел исправить великий князь, вновь повторились и усилились, и общий развал возрос. Государь проявил себя нерешительным и слабым в тот момент, когда были нужны сильный кулак и несгибаемая воля. Его половинчатая позиция явилась причиной его гибели и нашего полного поражения со всеми вытекающими последствиями.
На следующий день в небольшом скромном зале, похожем на провинциальный, собрались главы иностранных военных миссий, несколько генералов и высших офицеров, прибывших с фронта. Все были в полевой форме, без наград. Государь, о прибытии которого не объявлялось, появился также в военном мундире. Очень простой, сердечный, со слегка наклоненной головой, словно ее тяготили многочисленные заботы, он пожал руку каждому приглашенному, сказав ему несколько любезных слов, и сел за стол. Обед проходил без всякой торжественности, без многочисленных смен блюд; он закончился очень быстро и походил на солдатский завтрак.
Перед этой нарочитой простотой я вспомнил о строгом протоколе, которому должен был подчиняться каждый приглашенный, входящий во дворец в Петрограде, о многочисленных высших сановниках в парадных мундирах, которых встречало несчетное число лакеев с каменными лицами. Когда император появлялся в сопровождении свиты, каждый ему низко кланялся. Ни одного слова, ни одного непредусмотрительного жеста. Суверен, являющийся одновременно духовным владыкой, жил в баснословной роскоши. Стол, покрытый великолепными скатертями, уставленный драгоценной посудой, старинным серебром, был необыкновенно изобильным; за спиной каждого приглашенного стоял лакей. Царил этикет.
Видя скромность нашего походного обеда и наблюдая спокойствие императора, я сказал себе, что он кажется счастливым оттого, что избавился от тяжести всех этих старинных обычаев и ненадолго стал самим собой, похожим на остальных людей.
После обеда, в ходе которого велась весьма непринужденная беседа на разнообразные темы, император отвел меня в сторону и доверительно, тихо сказал:
- Полковник, генерал Алексеев сообщил мне о вашем назначении. Вы незамедлительно получите приказ посетить штабы всех фронтов, чтобы договориться с ними. После этого я хочу вновь с вами встретиться. Сразу же известите генерала Воейкова о вашем возвращении.
Я вернулся из поездки в армию в конце октября. В ожидании обещанных инструкций я неоднократно приглашался за стол Его Величества и имел возможность слышать некоторые высказывания, которые меня поразили. В нашей семье со стародавних времен все были верны царю, беззаветно преданы императорской фамилии. Поэтому я думал, что все лица его окружения разделяют подобные чувства, которые только еще больше усиливались из-за его обаятельной простоты, его сердечной манеры дать каждому чувствовать себя в своей тарелке, которые запали мне в сердце. Однако неоднократно я слышал даже среди офицеров слова недовольства, что было опасным симптомом. Может быть, некий дополнительный церемониал, связанный с твердой волей, предписывающий всеобщую подтянутость, был бы более предпочтительным Офицеры страдали от того, что видели и что каждый день укоренялось на фронте, и винили за это Верховного вождя, который мог бы предупредить все бедствия. Но никто не осмеливался остеречь императора о неверно выбранном направлении. Почтительность и страх парализовали все языки. Нужно было бы, чтобы монарх, подобно Гаруну аль-Рашиду, переодевшись в чужое платье, мог ходить повсюду и все слышать. Но только не его собственные министры могли предложить подобное переодевание они были заинтересованы в первую очередь в том, чтобы царь ничего не знал.
Каждый раз, когда государь видел меня, он спрашивал, готов ли я выехать, и не забывал мне напомнить, что хочет переговорить со мной до отъезда Однажды вечером, в конце октября 1916 года, после ужина, простившись с приглашенными, он сказал мне:
- Не хотите ли проводить меня в мои апартаменты?
Я последовал за государем в небольшой рабочий салон-кабинет, дверь которого он тщательно закрыл. Затем пригласил меня сесть, уселся сам в кресло за письменным столом и начал разговор.
- Полковник, считайте, что имеете дело с одним из ваших генералов, с которыми поддерживаете постоянные и дружеские отношения. Разговаривайте со мной, как вы разговаривали бы с ними. Это облегчит дело, поскольку мы о многом должны переговорить и сделать обзор положения. Важность этого вы вскоре поймете. Прежде всего, скажите мне, что вы думаете о Германии и Австрии?
- Германия, ваше величество, оказывает сопротивление, непонятное для многих людей. Она имела преимущество в вооружениях до объявления войны, однако тяжелые потери, которые понесла Германия, уменьшили ее мощь. Ее разгромили бы довольно быстро, если бы с началом боевых действий союзники могли скоординировать свои действия и назначить единое командование38. Германия использует соперничество, которое при каждом удобном случае сама и разжигает между державами Антанты когда одна из них наступает, другая стоит с винтовкой у ноги. Германия пользуется этим для переброски армий с Востока на Запад, в зависимости от обстановки, благодаря своим великолепным железным дорогам и массе войск, которую концентрирует на фронте, сковывая любое усилие.
- А снабжение?
- Население силой принуждается к самоограничению. Кроме того, Германия снабжается за счет нейтральных стран, в основном через Голландию, а сама Голландия все получает из Англии.
- А что думает германский народ?
- Он пассивно терпит свою судьбу, подчинившись военной касте, и все еще верит в свою избранность. Может быть, после ряда поражений он изменит свою позицию.
- Да, но когда? А Австрия?
- Мне было гораздо легче иметь контакты с этой страной. Я думаю, что ее руководители отдают себе отчет в том, что натворили, согласившись с германскими директивами об объявлении войны, и теперь хотят выйти из коалиции, однако боятся своего соседа; они также чувствуют, что лоскутная Австро-Венгерская империя не сможет сохраниться. Чехо-Словакия, Трансильвания, Хорватия, Герцеговина, Босния потребуют и уже требуют независимости39. Империя, следовательно, может сохраниться только в том случае, если они одержат победу, поэтому ее правители так отчаянно цепляются за Германию Франция и Англия не жалеют слов для тех народов, о которых я только что упомянул, а Италия требует установления естественных границ.
- Значит, война затянется? Что же будет с нашей бедной Россией? А Болгария?
- Ваше величество, вам известны имевшие место переговоры и их провал. Болгария против нас.
- Болгария! Кто из вашей семьи смог бы предположить, что Болгария осмелится напасть на Россию? Я уверен, что болгарский народ не симпатизирует предателям: царю с его бессмысленными амбициями и коррумпированными советниками. Впрочем, что может сделать народ? Он исполняет приказы. Ну, ладно, мои доблестные армии покажут, какой опасности болгары подвергаются, выступая против нас.
Император был разгневан и возмущен. Предательство болгар, всем обязанным России, выводило его из себя. Однако он успокоился.
- Скажите мне, полковник, как вы организовали вашу разведслужбу во время пребывания во Франции?
Я назвал имена моих агентов-групповодов и перечислил их подвиги.
- Молодцы, - сделал вывод император, - с ними вы делали и будете делать хорошую работу. Этот путь усеян многочисленными шипами, но я знаю, что вы не отступите ни перед какими препятствиями.
- Ваше величество мне льстит.
- Вы - Игнатьев, и этим все сказано. А какие чувства питают союзники к России? Вы слыхали различные высказывания на этот счет от офицеров, которые зачастую отражают мнение их начальников? Очевидно, союзники не могут понять, какой тяжелый материальный и политический кризис переживает наш народ. А может быть, союзники иногда не по своей воле создавали нам трудности?
- Нисколько, ваше величество, Франция, например, всем сердцем с нами; она оплакивала наше поражение под Танненбергом40, и если бы она могла легко с нами сноситься, мы получали бы все, чего нам не хватало, а ей посылали все то, что она за столь дорогую цену покупает в Соединенных Штатах. Франция всегда вела себя по-рыцарски. Что же касается Англии, то у меня было мало контактов с ее разведывательными службами, тем более с Интеллидженс Сервис, деятельность которой весьма сомнительна. У этой организации совершенно четкие и специфические задачи, которые держатся в строгом секрете. Не придерживаясь никаких моральных соображений, она шпионит как за союзными разведками, так и за вражескими, и противодействует усилиям и тех и других в соответствии с секретными указаниями. А в остальном руководители и офицеры британской разведки предельно вежливы со мной. Что касается Италии, то с ее стороны я получал ценную помощь.
- То, что вы рассказываете, полковник, малоутешительно. Поговорим теперь на другую тему, которая сильно ранит мое сердце. Что вы думаете о слухах, циркулирующих в Париже, Лондоне, а также в иностранной печати, согласно которым я и императрица якобы хотим заключить сепаратный мир41?
- Действительно, ваше величество, я слыхал об этом, не придавая большого значения слухам: мало ли какая ложь в ходу!
- Императрица очень задета подобными инсинуациями. Это гнусная клевета. Я позволяю повторить мои слова всем, кто будет заговаривать с вами на эту тему.
Очень возбужденный, охваченный сильным и глубоким гневом, император расхаживал по кабинету, чтобы успокоиться. Я также встал вместе с ним, поскольку никто не имеет права сидеть, когда стоит император.
- Садитесь, полковник, - милостиво разрешил Его величество, - а мне надо немного подвигаться.
Император долго ходил большими шагами по кабинету, куря папиросу за папиросой. Наконец, немного успокоившись, он возобновил беседу:
- Прошу вас, полковник, по возвращении во Францию провести глубокое расследование, чтобы узнать источник этих слухов. Используйте все ваши связи и не останавливайтесь перед расходами, чтобы добиться результата.
Император добавил несколько указаний политического и военного характера и отпустил меня, пожелав доброго пути.
Направляясь в ноябре в Париж, я сделал остановку в Лондоне, где в то время находился один из моих лучших агентов, человек очень способный и редкого ума. Я приказал ему провести тщательное расследование истоков клеветы, которая возмущала государя. Одновременно я поручил подобное задание агенту из высших лондонских кругов, который имел серьезные связи в политическом мире.
В Париже я рассказал об этом бывшему начальнику 2-го бюро полковнику Губэ. Он возвратился и обещал похлопотать перед цензурой, чтобы была запрещена перепечатка статей из иностранных газет на эту тему.
Вместе с моими подчиненными я приступил к расследованию во всех политических и финансовых кругах. Нигде я не смог получить точных данных. Повсюду отвечали: "Кое-кто говорит", а этот неуловимый "кое-кто" в сто раз хуже, чем прямая клевета. Однако сведения, почерпнутые из французской печати, позволили мне обрести уверенность, что тенденциозные слухи исходят из Голландии и особенно из Швейцарии В последней стране действовало двадцать моих агентов. Полученная информация выводила нас на два мощных германо-швейцарских печатных органа, однако предстояло установить, кто их инспирировал? Вопрос был естественным, поскольку столь серьезные газеты не могли бы придумать подобную гнусность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37