— Сэр Адам? — лукаво переспросил он. — Если мы собираемся работать вместе, Перегрин, мне кажется, вам лучше обходиться без “сэров”, по крайней мере в личной беседе. И вы вовсе не подглядываете. Думаете, стал бы я читать это при вас, если бы хотел сохранить тайну? И потом, все это в свое время печаталось в прессе. Можете почитать, если интересно.
Адам, продолжая улыбаться, протянул Перегрину папку, но тот мотнул головой, опасаясь глупо выглядеть. Впрочем, он ни на мгновение не сомневался, что Адам и не думает над ним потешаться.
— В этом совершенно нет необходимости, — пробормотал он. — Я… мне просто не хотелось, чтобы вы считали, что я злоупотребляю вашей добротой. И потом, если честно, даже если я прочитаю все это, — он мотнул подбородком в сторону папки, — сомневаюсь, что я стану умнее.
— Возможно, и не станете, — с улыбкой согласился Адам. Он выдвинул ящик из правой тумбы стола, убрал в него папку и потянулся за своим пиджаком. — Ну что, идем? Если мне не изменяет память, Хэмфри говорил что-то насчет семги…
Разделавшись с семгой, а заодно с омлетом, ликером и свежей спаржей, Адам устроил Перегрину продолжительную экскурсию по дому. Нынешний Стратмурн-Хаус был не слишком древним; его построили на месте предыдущего здания, уничтоженного пожаром в середине девятнадцатого века, а то, в свою очередь, было выстроено на месте старого монастыря. В своем теперешнем состоянии он представлял собой викторианское переосмысление местной шотландской архитектуры. Проектировал и строил его по наущению деда Адама талантливый местный архитектор по фамилии Форбс. Знатоки из южных графств наклеивали на самобытный стиль Форбса ярлык неоготики; в моменты наименее почтительного отношения к родному крову Адаму дом напоминал любимые иллюстрации к “Ветру в ивах”, особенно дом Мистера Жаба.
Тем не менее успехи Форбса на архитектурном поприще позволили ему в конце концов даже получить рыцарский титул; повсеместно признавалось, что Стратмурн является одним из наиболее характерных примеров его работы. Дом произвел на Перегрина довольно сильное впечатление — не только своей планировкой, но и тем вниманием, которое Форбс уделял мельчайшим деталям. Резные фризы на стенах комнат первого этажа напоминали лучшие образцы готического искусства, а витражное окно часовни, казалось, соединяло идеи эпохи короля Иакова с богатством красок средневековых соборов.
Особенно поразил Перегрина герб на центральном плафоне потолка большой залы: взмывающий из пылающего гнезда феникс, обрамленный традиционным шотландским орнаментом.
— Какой потрясающий герб, — заявил он, заслонив глаза ладонью от света, чтобы получше рассмотреть рисунок. — Это ваш фамильный?
— Да, один из нескольких, — улыбнулся Адам. — Если верить Александрийским мудрецам, феникс бессмертен. Когда он достигает преклонного возраста, он сам сооружает себе костер из благовоний и сгорает в нем, чтобы снова восстать из огня юным и возрожденным к новой жизни.
— Реинкарнация, — задумчиво пробормотал Перегрин. — Вы считаете, такое возможно?
Адам бросил на него проницательный взгляд исподлобья.
— Возможно ли то, что мы рождаемся вновь и вновь в процессе исполнения предначертанной нашим душам судьбы? Не спрашивайте меня. Спросите себя самого.
Перегрин посмотрел на лицо своего собеседника, словно высеченное из камня, вздрогнул и не нашел, что сказать.
Они вышли из залы и поднялись наверх. Постепенно неловкость Перегрина прошла, и, проходя по комнатам северного крыла, он с любопытством оглядывался по сторонам. В двух смежных комнатах в дальнем конце коридора обнаружилась замечательная коллекция игрушек эдвардианской эпохи.
— Когда мои отец и дядя были маленькими, здесь находилась детская, — объяснил Адам Перегрину, склонившемуся над большим, в рост ребенка, заводным пони с тележкой. — Моя сестра говорила, что в детстве для нее было самой большой наградой, когда ее пускали сюда поиграть. А эта игрушка была ее любимой.
Заводной пони щеголял в настоящей упряжи, хвост и грива игрушки были сделаны из настоящего конского волоса. Склонив голову набок, Перегрин восхищенно дотронулся рукой до медного поручня за сиденьем повозки.
— Я не знал, что у вас есть сестра, — заметил он. Несмотря на блеск и несомненное обаяние, Адам Синклер почему-то казался ему странно одиноким, словно что-то держало его в стороне даже от друзей.
— Теодора старше меня, — ответил Адам. — Вообще-то она приходится мне сводной сестрой, хотя это ничего не меняет. Ее мать была первой женой моего отца. В комнате, соседней с вашей спальней, висит ее хороший портрет. Пойдемте, я вам его покажу.
На большом, в рост, портрете была изображена стройная темноволосая девушка со смеющимися глазами; поверх белого бального платья была накинута клетчатая шелковая шаль цветов клана.
— Портрет написан незадолго до ее совершеннолетия, — объяснил Адам. — Через год она вышла замуж за Томаса Макаллена, дипломата. Большую часть своей совместной жизни они провели на Дальнем Востоке, хотя сейчас они вернулись в Шотландию. Все трое их детей родились за границей. Мне не терпится увидеть их портрет вашей кисти.
— А где они сейчас живут? — поинтересовался Перегрин.
— В Аргайлшире, недалеко от Инверери, — ответил Адам. — Славное место, хотя, наверное, и немножко скучноватое после Востока. Впрочем, после стольких лет в чужих краях Тео, мне кажется, более чем созрела осесть на одном месте. Несколько лет назад Томас вышел на пенсию. Тео говорит, он просто наслаждается тем, что наконец-то принадлежит только самому себе и своей семье.
Благодаря дорожным анекдотам оставшаяся часть экскурсии прошла оживленно и завершилась все в той же библиотеке. Пока они ждали Хэмфри с чаем, Адам звонил куда-то по телефону, а Перегрин разгуливал вдоль книжных полок, вглядываясь в корешки. Его внимание привлек небольшой томик в сафьяновом переплете. Повинуясь неожиданному импульсу, он взял книгу с полки, повертел в руках, любуясь переплетом, перелистал и обнаружил, что это первое издание “Психологии алхимии” Карла Юнга, вышедшее в 1944 году. Надпись по-немецки на титульном листе “Филиппе Синклер” была сделана самим Юнгом.
На правое плечо Перегрина легла тень.
— Моя мать училась у Юнга, — сказал Адам. — Она у меня тоже психиатр. Вскоре после того, как они с отцом поженились, он послал ей эту книгу в подарок.
С открытой книгой в руках Перегрин повернулся лицом к хозяину.
— Так она родом из Швейцарии?
— Нет, она американка, — сказал Адам. — Однако, когда началась Вторая мировая война, она училась у Юнга в Швейцарии. Когда Штаты в сорок втором вступили в войну, моя мать записалась в армейскую медицинскую службу. Там они и познакомились с отцом — в полевом госпитале. Все остальное, как говорится, уже история.
Перегрин закрыл книгу и осторожно поставил на место.
— Насколько я понял, она еще жива?
— О, еще как, — рассмеялся Адам. — В настоящее время она в Америке, руководит клиникой в Нью-Гемпшире. Пока отец был жив, это было постоянной причиной для ссор: он считал, что мать как владелица поместья должна постоянно находиться здесь. Однако после его смерти большую часть времени она проводит там. Моя мать утверждает, что работа помогает ей сохранить молодость.
Возможно, он рассказал бы и больше, но вежливый стук Хэмфри возвестил о прибытии чая с булочками. Следуя за Адамом обратно к камину, Перегрин отметил про себя, что члены семьи Синклеров, похоже, отличаются незаурядностью.
Вечер в Стратмурне прошел без приключений. Простой, но изысканный ужин завершился бренди в уже знакомой библиотеке.
— Предлагаю сегодня отправиться спать пораньше, — сказал Адам. — Мне кажется, вы согласитесь со мной, что вчерашний вечер был, как бы это сказать, несколько беспокойным, а завтра после утреннего обхода в Джорданберне мне предстоит ехать в Глениглз. Там состоится ежеквартальное собрание Фонда охраны шотландской старины, и я буду выступать. Возможно, вам хотелось бы поехать со мной?
— Да, но…
— Вы мне вовсе не помешаете, если вы этого боитесь, — с улыбкой перебил его Адам. — Мне кажется, вам будет интересно, а мне это даст возможность познакомить вас с некоторыми моими добрыми друзьями, членами Фонда, — друзьями, которые вполне могут дать вам новые заказы, — добавил он, с улыбкой поднимая свой бокал, — если перспектива моего общества в течение дня и двух-трех занудных докладов вас мало прельщают.
Разогретый бренди и несомненным дружеским расположением хозяина, Перегрин неожиданно для себя согласился. Только позже, в своей комнате, перед сном, он вдруг понял, что это первое общественное мероприятие за несколько месяцев, на которое он позволил себя пригласить. Более того, до него дошло, что за весь день он даже не вспомнил о том отчаянии, которое пригнало его сюда, в Стратмурн, всего сутки назад.
Утро следующего дня, понедельника, выдалось ясным и погожим. После раннего завтрака Адам съездил в Эдинбург к своим пациентам, оставив Перегрина на несколько часов, и вернулся вскоре после одиннадцати, чтобы забрать его.
— Движение было менее оживленным, чем я ожидал, — сказал Адам, перегнувшись через пассажирское кресло, чтобы открыть пассажирскую дверцу “ягуара”. — Возможно, мы даже успеем не торопясь перекусить. Я сказал нескольким своим друзьям, что мы попробуем присоединиться к ним, если успеем до часу дня.
Они приехали в отель “Глениглз” даже раньше условленного времени. Друзьями Адама оказались герцог Глендейрн, президент и главный попечитель Фонда, и другие титулованные лица, часть которых была уже знакома с работами Перегрина. Они приняли его очень тепло, что помогло ему справиться с обычной застенчивостью, и к концу ленча Перегрин уже чувствовал себя почти как дома.
По дороге в конференц-зал Перегрин заглянул в программу, которую дал ему Адам. Утренняя программа, как он обнаружил, включала в себя собрание общества и несколько докладов по различным аспектам шотландской истории. На вторую половину дня было запланировано еще несколько выступлений и дискуссий, которые не казались скучными, как того боялся Перегрин.
Вкладом Адама в это мероприятие был последний по списку доклад, озаглавленный им “Интуитивная археология”. Странное дело, но никто из участников не ушел до самого конца собрания. Более того, к удивлению Перегрина, люди, на протяжении всего мероприятия входившие и выходившие из зала, как один вернулись, когда герцог объявил имя Адама. Сэр Адам Синклер явно был одним из наиболее популярных выступавших.
— Мое выступление задумано как опыт творческого воображения, — предупредил Адам своих слушателей и улыбнулся, завоевав этим всеобщее внимание. — Я предлагаю вам на следующие пятьдесят минут отказаться от всей наработанной эмпирической методологии, чтобы исследовать интуицию в качестве непосредственного инструмента археологических изысканий.
— Интуиция, — повторил он, окинув помещение взглядом, — это такая штука, которой, по мнению многих, больше у женщин, чем у мужчин. — Это замечание вызвало смех аудитории. — Люди, занятые в так называемых фундаментальных науках, предпочитают не доверять ей, ибо ее невозможно “доказать” научной логикой. Люди, занятые в прикладных науках — к которым относится и психиатрия, — знают, что интуиция может стать очень и очень ценным инструментом, особенно если интуитивные выводы подтверждаются результатами. Во всяком случае, связь логики с интуицией не столь пряма и очевидна, как хотелось бы верить представителям фундаментальных наук.
Адам сделал паузу и перевернул страницу. Перегрин устроился в кресле поудобнее и приготовился внимательно слушать. Доклад обещал быть именно таким интересным, как он ожидал.
— Собственно, интуицию используют многие представители фундаментальных наук, — продолжил Адам, — хотя большинство весьма неохотно признается в этом. В конце концов, это лежит вне “логики”. Тем не менее не секрет, что многие исследователи более других способны рождать верные гипотезы на основе хрупких или сомнительных физических доказательств. Рассматривая проблему в исторической перспективе, мне хотелось бы предположить, что интуиция и в самом деле способна играть очень большую роль в реконструкции истории на основе артефактов…
Затем последовал ряд исторических анекдотов из жизни великих археологов. Перегрин слушал, и постепенно ему становилось ясно, что описываемые Адамом свойства на самом деле были разновидностью экстрасенсорного восприятия. Он огляделся по сторонам, пытаясь понять, заметили ли другие слушатели смену темы доклада. Однако прежде, чем он пришел к какому-то выводу, доклад принял еще более радикальный характер.
— Если мы допустим, что интуиция действительно играет жизненно важную роль в археологических исследованиях, — невозмутимо продолжал Адам, — мы окажемся перед необходимостью несколько изменить наше определение реальности. С этой целью я предлагаю временно отказаться от понятий Ньютоновской физики и расширить концепцию природы, включив в нее то изменчивое поле, в котором действует интуиция.
Аудитория оживилась. Не глядя в записи, Адам, заговорщически подавшись вперед с кафедры, продолжил:
— Вся физическая реальность традиционно определяется тремя измерениями: высотой, шириной и глубиной. Однако подобная оценка не в состоянии учесть того, что объекты — и люди в том числе — существуют в таком измерении, как время. Временной фактор представляет собой нечто, что я за неимением более удачного термина назову “резонансом”.
Перегрин жадно подался вперед. Ему вдруг показалось, что он вот-вот услышит что-то, жизненно важное для него лично.
— Проведем аналогию, — спокойно продолжал тем временем Адам. — Резонанс можно интерпретировать как некую разновидность экзистенциального эха, неуловимую тень того, какими бывают вещи. Как психолог-теоретик я должен признать, что способность воспринимать резонанс — редкая функция человеческой психики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41