Они теперь следят за курсом, определяют направление, управляют кораблем. Механизмы безупречно выполняют функцию древнего киберноса.
На какой-то момент Агей Михайлович умолк. Передохнул немного, поглядывая на учеников. Потом заговорил снова:
- Видите, откуда пришло к нам это слово. А науку, которая занимается созданием таких автоматов в самых различных областях техники, назвали кибернетикой. Она очень тесно связана с физикой и радиотехникой. В ее создании принимают участие также и физиологи, и медики, и лингвисты... Но самое непосредственное отношение к кибернетике имеет математика...
Это было продолжением той беседы, которую Агей Михайлович совсем недавно начал с рассказа о самой первой счетной машине человека. Десять пальцев руки - и электронно-вычислительная машина! Парусник с рулевым на корме - и космический корабль, управляемый человеком на расстоянии в сотни тысяч километров...
Теперь семиклассники наблюдали за Вадимом Ивановичем. Следили за его приготовлениями и все расспрашивали: где сейчас моторка, откуда она должна появиться, можно ли сделать такую в школьной мастерской. Даже Венькина бабушка подошла ближе к краю палубы и, щуря старческие глаза от солнечных зайчиков, сверкавших на воде, пожалела:
- Ай-яй! Как же это мы не догадались взять бинокль. Почему ты мне ничего не сказал?
- Да я и сам не знал! - протиснулся вперед Венька.
Позже, когда вдалеке действительно показалась моторка и семиклассники восторженно зашумели, он и без бинокля первым разглядел, что в ней кто-то есть. Сперва Венька подумал, что это так и надо. Подбросил вверх свою панамку и поймал на лету. А когда присмотрелся внимательней - не поверил глазам: в лодке были Казик и Шурка.
"Откуда?" - оглянулся он на товарищей. Те также узнали своих. Еще громче загудела голосами палуба.
Но учителя и вожатую, особенно Вадима Ивановича это неожиданно насторожило. Юрка Федоринчик, сняв пиджак и оставшись в матросской тельняшке, нервно перебирал рычажки радиостанции, волновался, что-то говорил Алисе Николаевне. Та вдруг побледнела, поняв, что с моторкой что-то не ладится. Над радиостанцией озабоченно наклонился Вадим Иванович.
Тревога нарастала. Юрка и Вадим Иванович не отходили от радиостанции, настойчиво искали причину неполадок. Они не знали, что уже ничего не смогут сделать. Лодка без антенны не могла принимать сигналы, не слышала и не выполняла их команд. Она мчалась наперерез трамваю. Оставалась только надежда - рулевой успеет повернуть судно и уклониться от столкновения с моторкой.
Алиса Николаевна стремглав бросилась к носовой части палубы... И в этот момент послышался Шуркин пронзительный вопль: "Спасайся-а-а!" Еще мгновение - и Казик не успел бы вставить антенну в гнездо. Тогда, возможно, не обошлось бы без аварии. И кто знает, стояли ли бы минутой позже Марченя и Протасевич на палубе речного трамвая.
Ребята выкручивали Шуркины штаны и рубашку. Венькина бабушка укутывала его своим плащом и приговаривала:
- Разве ж так можно? Не зная брода - сунуться в воду?.. Хоть бы мать пожалел...
Рядом стоял Казик. Виноватая улыбка кривила его губы. Он старался не смотреть на Агея Михайловича, прятался за спины товарищей. На все расспросы Вадима Ивановича нес какую-то околесицу. И никак нельзя было понять, каким образом они оказались в лодке, что у них там приключилось.
Венька тихо шепнул Казику, что напрасно он связался с Протасевичем. Шурка может еще и не так подвести. Как его с тем воробьем. Он потащил Казика в сторону.
- Ты ведь, наверное, ничего не знаешь. Пошли, расскажу...
- Отстань! - вдруг обозлился Марченя. - Сам ты ничего не знаешь! Привык только во всем себя видеть.
Это "отстань" здорово обидело Веньку. "Ну и ладно, - думал он, - пусть сам выкручивается. Ко мне лодка никакого отношения не имеет. А с Машей я помирился. Теперь все на них навалятся. Тоже мне, моряки нашлись!.."
И Венька больше не подходил ни к Казику, ни к Шурке.
Не заговорил он с ними и на другой день, когда прибежал в школу и встретил их вместе. Даже не поздоровался. Прислушивался к тому, о чем говорили в классе, и радовался: про драку и воробья никто не вспоминал. Говорили только о моторке да про Шуркино купание.
Перед звонком в класс забежала старшая пионервожатая.
- Здравствуйте, Алиса Николаевна! - сразу же заспешили ей навстречу девочки. - Мы вас ждем.
Семиклассники обступили вожатую. Маша обняла Алису Николаевну за талию, прижалась к ней и восхищенно смотрела на нее снизу вверх. На груди у вожатой алый галстук, белая блузка безупречно выглажена, черные блестящие волосы аккуратно причесаны. И следа не осталось от вчерашнего волнения! Теперь даже трудно представить, что во всем этом наряде Алиса Николаевна прыгнула с верхней палубы спасать Шурку. Лишь лодочки на высоких шпильках успела сбросить. Никто не ждал от нее такой смелой решительности. С виду вожатая совсем не сильная, а вот же смогла помочь Шурке выбраться из воды.
И вот она вновь стоит перед ними. Глаза ее улыбаются, но она старается спрятать улыбку под пушистыми ресницами. Венька тоже протискивается ближе к вожатой, не обращая внимания на толкотню.
- Никто не заболел? - спросила Алиса Николаевна и посмотрела на Протасевича.
- Не-ет!
- Тогда и вовсе хорошо. - Вожатая положила руку на Венькино плечо. - А твоя бабушка как?
- Нормально. Сказала, что снова поедет с нами, когда выберемся...
- А в школу ее пригласили?
- Пока еще нет.
- Смотрите, а то седьмой "Б" опередит. Снова останетесь с носом.
- Не опередит, - с важностью сказал Венька. - Ведь бабушка-то моя! - И он посмотрел в сторону Марчени.
Ни Казика, ни Шурки не было, когда там, на пристани, в ожидании речного трамвая бабушка рассказывала, как копали озеро, которое поздней назвали Комсомольским. Все удивлялись, что тогда не было бульдозеров, самосвалов, что там, где теперь зеленеет парк, была сплошная пустошь...
Прозвенел звонок, и вожатая заторопилась.
- Давайте, друзья, соберемся после уроков, - сказала она. - Нам есть о чем поговорить.
На переменках Венька расхаживал по классу гоголем. Для него как будто все складывалось распрекрасно. Никто из одноклассников на него не косился. Про воробья и драку не вспоминали. Алиса Николаевна и вчера и сегодня разговаривала с ним хорошо... Вот только с Казиком надо бы переговорить. И чего он прилип к Шурке? Ни на шаг не отходит.
И когда семиклассники остались после уроков, чтобы поговорить о своих делах, Венька первым взял слово и стал называть фамилии тех, кто уже успел нахватать двоек. Сказал, что такое положение дальше нетерпимо. Надо что-то предпринимать.
- А что именно? - спросила Маша. - Вот ты и скажи.
- Подтянуть их надо. Прикрепить сильнейших, чтобы помогли. И за дисциплиной следить...
Сказав о дисциплине, Венька покраснел и попытался перевести разговор на другие пионерские дела отряда. Напомнил, что у них еще и план работы на первое полугодие не составлен, и редколлегия не избрана, и вообще они только начали раскачиваться.
- Ты лучше расскажи про воробья!
- Про драку в классе!
- Почему ты с Протасевичем с уроков удрал? - послышались голоса.
Венька растерялся. И надо же ему было вылезти со своим выступлением. Теперь хоть провались со стыда.
Маша почему-то опустила голову. Уставился куда-то в угол Шурка. Не реагирует Казик, сидит, подперев голову кулаками. Никто не спешит на выручку Веньке.
Неужели ему одному держать ответ? За все! И что он может сказать? Но говорить что-то надо было. И он жалобно бормочет вовсе не о том, о чем хотел сказать:
- Я... Я не виноват. Это же Протасевич пустил воробья...
- Не виноват?.. Посмотрите на него! - возмущенно зашумели девочки. Ягненочек какой... Не прикидывайся!..
Венька еще пытался о чем-то беспомощно мямлить в свою защиту, но его уже никто не слушал. Шум и галдеж взорвали тишину в классе.
- Пусть Протасевич скажет! - требовательно выкрикивали с мест. - Почему он молчит?
- И скажу, - поднялся из-за парты Шурка. - Чего вы на одного Старовойтенко накинулись? Это правда, что я принес воробья в класс. Из моих рук он вырвался... И на озере был я...
Он глубоко вздохнул и опустил голову. Но не сел. По-прежнему стоял, крепко сжимая обеими руками поднятую крышку парты.
Казик заметил, как у Протасевича побелели кончики пальцев. И весь он словно окаменел. Не просто дались ему те, внешне спокойно сказанные слова о признании своей вины. А в чем она? Что он такого сделал? Хотел как лучше.
Как ни крути, а Шурке не везет. Неприятности за неприятностями. А тут еще Венька. Сам изворачивается, на Шурку все валит.
Все это разозлило Казика. И он не сдержался. Вскочил со своего места.
- Алиса Николаевна! Ребята! - торопливо заговорил Казик. - Подождите! Не будем сегодня обсуждать поведение Протасевича. Слышите? Я все знаю! У него мать больна, в больнице...
У товарища беда, и все, только что стоявшее в центре внимания, вдруг отступило на второй план.
Вон уже Маша о чем-то перешептывается с соседкой, намеревается что-то сказать вожатой.
- Я же ничего не знал, - потихоньку сказал Венька Марчене. - Я...
- Тогда лучше помолчи, - резко оборвал его Казик. - Привык, трус, за чужие спины прятаться.
- Тише, друзья! - прервала их Алиса Николаевна. - Не надо ссориться. Давайте попробуем разобраться спокойно.
Венька не поднимал головы. Плохо понимал, о чем говорили вожатая, товарищи. Чувствовал, как пульсирует на виске жилка, словно неутомимо выстукивает одно только слово, неотвязное, обидное слово - трус, трус, трус...
"Неправда! - хочет крикнуть Венька. - Я совсем не такой!"
Глава девятая
КИБЕРНОС НА БАЛКОНЕ
После обеда Казик не спешил на улицу: ждал возвращения из больницы Шурки. Но того почему-то долго не было. Должно быть, поэтому и задача не решалась. Вон уже сколько страничек в тетради исчеркал, а конца и не видно!..
- Пойди погуляй, отдохни, - сказала мама, подходя к столу.
- Сейчас! - кивнул Казик и снова склонился над задачей, решение которой ему никак не удавалось.
На первый взгляд ничего сложного в задаче не было. Задача как задача. Правда, в тетради она оказалась после того, как Агей Михайлович дал задание на дом. В конце урока учитель вызвал к доске Протасевича и продиктовал небольшое предложение:
"Каждый может добиться победы знаниями".
Шурка старательно вывел каждую букву, поставил в конце жирную точку. Затем перечитал и вопросительно обернулся: ведь у нас же урок математики, а не языка. Что же здесь надо решать?
- Не спеши, - успокоил его Агей Михайлович и попросил: - Пожалуйста, попробуй переставить слова.
- Как? - не понял Шурка.
- Ну, например, таким образом: знаниями может добиться победы каждый.
- А-а! Тогда так, - наморщил лоб Протасевич. - Знаниями может каждый добиться победы.
- Тоже правильно, - сказал учитель. - Возможно и такое сочетание слов, хотя не трудно заметить, что теперь они образовали предложение с несколько другим оттенком. А как еще можно? - обратился он к классу. - Подумайте.
Шурка хотел было написать новый вариант, но Агей Михайлович остановил его:
- Не надо записывать. Попытайтесь самостоятельно решить дома: сколько возможных перестановок слов в этом предложении?
- Только и всего? - вслух удивился Казик.
- Всего лишь, - улыбнулся Агей Михайлович. И сказал, что задача эта не по программе, а задает он ее любителям, тем, кто любит поломать голову над решением.
Теперь же Казик не мог простить себе этого легкомысленного "только и всего", сорвавшегося с языка. Домашнее задание - и задачи, и упражнения - он выполнил довольно быстро. А вот задачка Агея Михайловича оказалась совсем не легкой.
Вначале Казик пробовал решить ее простым подбором. Выписывал каждую возможную перестановку. Вскоре была исписана страница, за ней - другая... Все новые и новые сочетания находил он. В конце концов запутался и понял, что начал не с того конца. Поразмыслил и решил: каждое слово в предложении заменить цифрой. Дело пошло легче. Он уже насчитал свыше ста разных вариантов, но на этом возможности перестановок не исчерпывались. И каждая из них соответствовала условию.
"Ошалеть можно, - в отчаянии думал Казик. И поражался: - Ведь это же только одно предложение, всего пять слов..."
Он понимал, вернее догадывался, что тут есть какая-то закономерность, найдя которую, решить задачу совсем не трудно. Но какая?
Казик настойчиво искал ответ. Злился, перечеркивал все и снова начинал сначала. Иногда ему казалось, что молчаливые столбцы попросту издеваются над ним, смеются над его тупостью... Тогда он бросал на стол ручку, подпирал лоб руками, сжатыми в кулаки, и долго сидел над тетрадкой, уставившись в исчерканные страницы.
- Хватит уже тебе крюком сидеть, - сказала мама. - Придет папа поможет разобраться. Что у тебя еще не приготовлено?
- Только эта задача.
- Иди, иди на улицу, освежись.
Казик не ответил. Откинулся на спинку стула, потянулся - даже в плечах хрустнуло, и только теперь почувствовал, что по ногам тянет холодком.
Рядом с письменным столом перед приоткрытыми на балкон дверями то упруго надувалась, то медленно колыхалась, спадая чуть ли не до самого пола, широкая гардина. Колыхнет ее ветром - и на стене зашевелится узорчатое отражение: то сверкнет букетом роз, то вспыхнет чудесной цветистостью, то вдруг потемнеет и угаснет.
За окном кучерявятся редкие облачка, густеют и медленно плывут на город.
Только на западе край небосвода чистый и голубой, как нарисованный.
Там по еще не остывшей, белой клубящейся далекой дорожке - следу реактивного самолета - медленно катится тяжелое, по-осеннему холодное светило. Солнце не слепит: можно смотреть на желтоватый диск, не жмуря глаз. Нехотя расстается с летом, легонько задевая желтизной зеленые шапки деревьев, пробуждает дрожащий, еще совсем прозрачный туман, что прячется у самой линии горизонта.
Тишина в комнате дышит какой-то непонятной печалью. Даже шума улицы отсюда почти не слышно. Не слышно людского говора... Только вдруг - щелк! и "гу-гу-гу" - загудит на кухне неутомимый труженик холодильник. Неторопливо пропоет вполголоса свою незатейливую песенку, затем, удовлетворенный, утихнет, будто также, как и Казик, прислушивается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18