Нос был с горбинкой и совершенно не похож на классический негроидный нос,
считавшийся эстетической нормой. Она снова заглянула ему в глаза и
почувствовала жалость при мысли о том, что должен испытывать бедный
парализованный дикарь.
Внезапно ее поразила невероятность своего открытия. Считалось, что
планета не могла обладать никакими формами разумной жизни. Существовало
мнение, что грехи белого человека, пав на все последующие поколения,
привели к биологической деградации и вымиранию белой расы.
И все же перед ней лежал превосходный образчик этой расы. Хотя он
явно был представителем примитивной культуры, его физическая форма была
совершенной. Она не заметила никаких отклонений от нормы: руки, ноги,
голова, черты лица - все казалось вполне естественным, хотя белый цвет
кожи выглядел необычно. Интересно, что станет теперь с догмами ванеизма?
Когда весть о ее находке дойдет до дома, произойдет политический взрыв.
Мирлена недолго предавалась радостям первооткрывателя. Она попыталась
поставить себя на место Корда Венгеля, политического советника. Как он
отнесется к открытию существования белого представителя вида гомо сапиенс?
Корд был фанатиком, для которого малейшее отступление от догмы ванеизма
означало ересь.
Если бы факты не соответствовали теории, Венгель не задумываясь
изменил бы факты. Он имел значительное влияние дома и мог бы с легкостью
вынудить власти объявить священную войну несчастным аборигенам, которые не
укладывались в общепринятые представления об устройстве мира.
Мирлена испугалась. Она испугалась за расу, о которой ничего не
знала. Как назовет это Венгель - очистительная миссия?
По крайней мере, ему понадобится какое-то время. Капитан Луз не даст
согласие на ликвидацию, пока не получит приказа от самых высших властей. В
конце концов, такой приказ будет дан... Если только... если не удастся
доказать, что уцелевшие на Земле белые люди больше не являются
маньяками-убийцами, как изображают их ванеисты.
- Бедный дикарь, - сказала Мирлена юноше, лежавшему неподвижно у ее
ног. - Бедный несчастный дикарь. Перед нами стоит трудная задача. Мы
должны доказать, что ты и твой род принадлежат к культуре, заслуживающей
внимания. Нам предстоит доказать, что ваша раса больше не стремится к
господству и насилию. Ты увидел меня и первое, что сделал, - бросил в меня
копье. Это будет нелегкой задачей. Моему народу трудно понять, что вся
кровь одинаково красна. Сможешь ли ты понять это?
Она выдернула из земли копье Кимри и внимательно исследовала
наконечник и древко. Затем ловко сломала его о колено.
Она сознательно делала это в поле его зрения. Возможно, он и не видел
этого, так как был еще не в состоянии сфокусировать взгляд но ей
показалось, что она заметила вспышку гнева в его глазах.

11
Ему снились сны, оборачивающиеся кошмарами. Они были страшными и
непонятными. Такова воля Готфреда...
Двигаться он не мог, не мог даже думать. Иногда в моменты
просветления он понимал, что сошел с ума.
Вокруг него возникали черные лица, принадлежавшие серебряным духам.
Серебряные руки трогали его, переворачивали, обшаривали тело. Его подняли
и понесли куда-то, и вершины деревьев плясали перед его замерзшими
глазами. Серебряные создания переговаривались между собой. Но он не мог
разобрать, о чем они говорили, ибо слова их не имели смысла.
Наконец в его голове появилась одна неплохая мысль. Он решил, что
проглотит язык и задохнется. Но язык его был так же недвижим, как и все
тело. Где-то в небесах Готфред, должно быть, помирает со смеху.
Деревья больше не склонялись над ним. Вокруг все было залито странной
белизной. Электричество, конечно. Прямо над ним висела яркая лампа,
гипнотизируя его своим безжизненным светом.
Внезапно раздался какой-то шум. Нет, не шум, а тряска. Впрочем, они
слились в одно непередаваемо странное ощущение.
Что-то давило на грудь Кимри, как будто на ней уселось два человека.
Он не мог дышать, в ушах звенело, волны темноты накатывали на него.
Это продолжалось бесконечно долго. Страдания всегда кажутся долгими,
если им сопутствует страх.
Перед его глазами появилось черное лицо. Кто-то приподнял его голову,
а затем надел на нее хрустальный шар. Тело его теперь было заключено в то
же странное серебристое одеяние. Голоса и шум стихли, его окутала
абсолютная тишина. Он с тоской вспомнил о громе, шуме живого леса, голосах
птиц, но все это осталось где-то далеко.
Грудь его освободилась от тяжести и наполнилась радостью, которую
должны испытывать парящие птицы. Кимри не сомневался, что начал свой путь
вниз по течению великой реки смерти. Он чувствовал себя невесомым,
способным взлететь если пожелает, к небесам. Но сил на желания у него не
осталось. Ведь его влекла река смерти, а человеку не подобает радоваться в
такие минуты.
Кимри окинул мысленным взором свою жизнь. Он вспомнил детство,
проведенное в Ной Лантисе. Ему повезло, у него оно было счастливое.
Временами ему приходилось трудно; но память сохранила только хорошее. Он
вспомнил рыночную площадь ранним утром, когда она наполнялась запахом
свежеиспеченного хлеба, которым торговали с лотков. Он вспомнил свою
первую женщину. Ее звали Норвеной. Или как-то иначе? Неважно. Важно то,
что она сделала мужчину из ребенка, открыла ему глаза на красоту женского
тела. Он вспомнил ее маленькие груди, заставлявшие колотиться его сердце.
Его плоть отзывалась на зов ее плоти. Слова были редки, а чувства сильны.
Они часто виделись, но однажды она не пришла. Много дней он ждал ее у
пруда, где они впервые встретились и любили друг друга и который считали
своим. Она не пришла. Он так и не узнал, что с ней случилось, но молился,
чтобы это было что-то хорошее. Или, по крайней мере, быстрое. Мир тебе,
Норвена. Я, Кимри, завершаю свой путь.
Но тут он ошибался. Его путь был далек от завершения. Наоборот, он
лишь начинался.
После того, как десантный катер уравнял орбитальную скорость со
скоростью корабля-базы, началась сложная операция стыковки. Затем Кимри
перенесли в больничный отсек, сняли с него скафандр и сделали укол,
снимающий паралич, вызванный анестезирующим зарядом, выпущенным из
пистолета Мирлены.
И вот он, белый человек с планеты Земля, оказался в окружении черных
марсиан, с которыми ему предстояло вступить в контакт.

12
Кимри не позволили оставаться в больничном отсеке слишком долго. Об
этом позаботился Корд Венгель. К этому времени он уже оправился от своей
загадочной болезни и смутно подозревал, что стал жертвой заговора. А
потому несколько дней портил нервы всем окружающим, включая капитана Луза,
впрочем, не переходя границ субординации.
Ныне его внимание было сосредоточено в основном на Мирлене и на том,
кого он называл "примитивным животным", пойманным ею на умирающей планете
Земля. К сожалению, планету больше нельзя было называть мертвой, поэтому
Венгель отнес ее к классу умирающих.
Впрочем, Корд Венгель был даже рад, что основополагающее учение
придется кое в чем подправить. Он не сомневался, что его политический вес
в связи с этим только возрастет. Он предвкушал момент, когда сможет отдать
приказ о ликвидации всех примитивных животных этого вида, которых удастся
обнаружить. Марс не потерпит неприятного напоминания о Темных Веках. Этим
обреченным на вымирание белым существам недолго осталось жить, что бы кто
ни говорил.
Тем временем Мирлена считала, что выиграла сражение, если еще не
победила в войне. Она сражалась за то, чтобы Кимри позволили жить. Центр
управления на Марсе распорядился подвергнуть его тщательному медицинскому
и психологическому обследованию, и одновременно попытаться вступить с ним
в контакт.
В то же время политический советник настоял на том, чтобы перевести
Кимри из больничного отсека в клетку. Клетка представляла собой крошечный
чулан высотой в рост человека, с решеткой вместо двери. Она была устроена
в складских помещениях корабля на тот случай, если на Земле будут найдены
животные, способные жить на Марсе. Поскольку никто всерьез не рассчитывал,
что на планете, считавшейся мертвой, действительно найдутся такие
животные, а места на корабле было мало, клетка получилась очень тесной.
Корд Венгель настоятельно напоминал капитану, что белая раса всегда
отличалась коварством и жестокостью. Стревен Луз не мог позволить себе
ошибаться. Он приказал запереть в клетку примитивное животное и не
позволял никому, в том числе доктору Строза, входить в нее без
сопровождения.
Мирлена была возмущена. Она знала, что в таких условиях ей будет
очень трудно заслужить доверие и установить контакт с примитивным
человеком, внезапно вырванным из своего естественного окружения и
помещенным в среду, которая должна представляться ему кошмаром. Однако на
ее протесты никто не обратил внимания, и ей приходилось вести
исследования, несмотря на психологические проблемы, вызванные заключением
ее объекта.
К счастью, оправившись от потрясения, Кимри заинтересовался ее
исследованиями. Если он не сошел с ума и не умер, если Готфред решил
подшутить над ним, то Кимри был не прочь узнать побольше и о шутке, и о
шутнике.
Его собственную одежду - основательно потрепанный плащ из перьев
павлина и кожаные треугольники - у него отобрали. Вместо этого ему выдали
комбинезон, подобный тем, которые носили все остальные члены марсианской
экспедиции. Кимри возненавидел его сразу же. Ему не нравилось неприятное
прикосновение к коже синтетического материала, а главное, невыносимое
ощущение закованности всего тела в это странное одеяние, состоявшее из
одного куска серебристой ткани. Сначала он собирался разорвать его и
выбросить, но потом подумал об унижении, которому он, голый, подвергнется
в глазах своих врагов. Кроме того, он сообразил, что сможет укрыть под
одеждой какое-нибудь оружие, если ему удастся им завладеть, и тогда он
дорого возьмет за свою жизнь. Кимри не сомневался, что его убьют. Но
именно поэтому и следовало постараться побольше узнать о новой шутке
Готфреда. Если ему суждено умерев думал Кимри, надо умереть с
достоинством, а для этого предстояло еще многое выяснить.
Искусственное тяготение ставило его в тупик. На корабле
поддерживалась сила тяжести, равная одной десятой земной. Для марсиан
этого было достаточно, чтобы отлично себя чувствовать, но дикарю с Земли
причиняло немало неудобств. Кимри пару раз сильно ушибся, не рассчитав
свои движения, но вскоре научился соразмерять их, воображая, что плавает в
воде. Этот простой прием помог ему приспособиться.
Но куда, куда же подевались лес, дождь, небо и солнце, все, что он
знал и любил всю жизнь? Вокруг него были яркий электрический свет, теплый
воздух, черные лица, серебристые фигуры и полное одиночество.
Поначалу черные лица проплывали перед ним по ту сторону металлической
решетки. Они переговаривались на языке, звуки которого казались Кимри
чужими и одновременно мучительно знакомыми.
Постепенно он стал узнавать самого частого посетителя. Не он ли
заморозил его руки и ноги в лесу? Не он ли навеки покрыл Кимри позором,
сломав на его глазах копье?
У этого создания был мягкий голос. Оно обращалось к Кимри с
вопросами, которые он не понимал, хотя часто ему казалось, что стоит лишь
постараться и все станет ясно. Он отвечал на вопросы вопросами, надеясь,
что существо поймет его скорее, чем он его. Кимри заметил, что существо
пользуется какой-то машиной в те минуты, когда говорил он. Однажды когда
он замолк, Кимри внезапно услышал собственные слова, доносящиеся из
машины. Это привело его в ужас.
Существо улыбнулось, и заставило машину произнести чужие слова. Кимри
не смог удержаться от улыбки, хотя и ненавидел врага. Существо явно было
женщиной, и Кимри не мог заставить себя ненавидеть женщину.
Серебристый комбинезон облегал ее фигуру. Кимри убедился, что
остальные черноликие формой тела напоминали нормальных мужчин, поэтому
логично было предположить, что она является нормальной женщиной. А вдруг
черны только их лица, может быть, из-за боевой раскраски или ожога, а под
костюмами скрывается нормальная человеческая плоть?
Поэтому Кимри улыбнулся ей в ответ, желая завоевать ее доверие, хотя
бы для того, чтобы получше узнать своего врага, а, может быть, и сбежать
со временем. Ей явно хотелось, чтобы он побольше говорил, и он говорил без
остановки, но тщательно избегал упоминать Ной Лантис или говорить о
численности своего народа. Кто знает, когда его речь станет понятной ей?
Поэтому он говорил в основном о своем поединке с небесным зверем. Гибель
чудовища и собственная смелость не переставали наполнять сердце Кимри
гордостью.
Впрочем, больше всего в этих странных и чужих краях его беспокоило
исчезновение дня и мочи. Стены его клетки светились мягким светом, который
никогда не гас. Его пугала все более усиливавшаяся дезориентация во
времени, он потерял счет дням. Ему казалось, что заключение длится
вечность. Его кормили девять раз, каждый раз одинаковой отвратительной
едой, которую было не нужно даже жевать, но и это не значило ничего. Еду
могли давать трижды в день или реже - определить по ней ход времени было
невозможно.
Иногда он засыпал. Иногда ему снились сны. Но большей частью он
дремал, в ожидании момента, когда тюремщики устанут от него и решат убить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21