Мирлена смотрела на него, широко открыв глаза. Ей нечего было
ответить ему. Кимри сказал то, о чем она боялась подумать. Она ощущала
гордость и страх. Она понимала, что сейчас решается ее судьба.
Мирлена собралась с мыслями и что-то быстро сказала Рудлану и Гарлу.
Выслушав ее, Рудлан встал и протянул руку Кимри. Рука дрожала. Он
впервые прикасался к белому человеку.
Гарл Сиборг не смог заставить себя сделать то же самое и покраснел от
стыда.

29
Тимон Харланд, президент Марса, сидел в своем кабинете на двадцатом
этаже Дворца республики. За окном он видел привычные городские крыши,
голубую воду дальних водохранилищ и острые пики Красного хребта, все еще
не изъеденные атмосферой. Он пытался, впрочем, без особого успеха, ни о
чем не думать. И все же мысль о том, что ему придется убить человека, не
покидала его.
Тимону Харланду было немало лет и на душе у него было тяжело. Он
слишком долго занимал свой высокий пост, на который был выдвинут благодаря
своей близости к Гондомару Кастрилю, Первому секретарю ванеистской партии.
Кастрилю нужен был символ прогресса и гуманизма, а Тимон Харланд как раз и
был таким символом.
Странно, думал президент, что много, много лет назад они с Кастрилем
были друзьями, юными идеалистами с единой целью. По складу характера Тимон
считался мыслителем и теоретиком, а Гондомар Кастриль человеком действия,
практиком. Он с готовностью предоставлял Тимону право разрабатывать планы
и программы, сосредоточив все свои силы и способности на завоевании
власти, чтобы с ее помощью осуществить благородные и гуманные идеи Тимона.
Соратники называли их йогом и комиссаром.
Но все это было давно. Теперь даже самые влиятельные телекомментаторы
и независимые члены Конгресса - их осталось только семеро - не могли бы
назвать их так даже в шутку. Это было слишком опасно.
С годами Кастриль стал жестче, а Тимон мягче. Достигнув политической
власти, Кастриль перестал интересоваться идеями и теориями. Он жаждал
власти и получил ее. Но ему необходима была моральная цельность и
безупречная репутация, которых добился Тимон Харланд, не думая о них, в то
самое время, когда Кастриль добивался власти, полной и безраздельной.
И вот неискушенный в политике Тимон превратился в символ власти, а
Кастриль, вечно окруженный палачами своего политического отдела, захватил
абсолютную власть, удерживая ее древними методами террора и репрессий.
Теперь Тимон Харланд понял, как это произошло. Жег что ему не удалось все
предвидеть. Стольких несчастий удалось-бы избежать, столько жизней спасти.
Все дело было в том, что в юности Тимон слишком много думал и мало
чувствовал. Его наивность не знала предела. Он верил всем и каждому, а
больше всех своему другу Кастрилю. Если тот заявлял с подобающей печалью,
что очередной товарищ оказался предателем, замышлявшим преступление против
государства, Харланд огорчался и с грустью думал о потерях, неизбежных в
политике.
Харланд был наивен до глупости, и Кастриль довел свое коварство до
совершенства. Он изолировал своего бывшего друга, окружив его шпионами.
Сначала изоляция была незаметной, и долгие годы президент не подозревал,
что к нему не допускают его старых товарищей. Если он устраивал прием и
приглашал на него кого-нибудь, кто считался Кастрилем нежелательным, то
получал вежливый отказ и извинение, или приглашенный ссылался на болезнь,
а иногда такого человека подстерегал несчастный случай. В случаях, когда
ему надо было позвонить кому-нибудь из политически неблагонадежных, того
невозможно было застать дома, или телефон оказывался испорченным, или
собеседник был вынужден говорить с президентом под диктовку клевретов
первого секретаря.
Согласно конституции, все члены конгресса могли потребовать аудиенции
у президента по вопросам чрезвычайной важности. Два независимых
конгрессмена воспользовались этой привилегией и попытались предупредить
Харланда о том, чем занимается Кастриль. Это было еще в то время, когда
президент верил Первому секретарю. Оба конгрессмена погибли. Не сразу,
через неделю или две, конечно, и совершенно случайно. Урок был усвоен
всеми, кроме президента.
Долгое время президент Харланд верил, что агенты тайной полиции,
окружавшие его, занимаются только охраной его от всевозможных сумасшедших,
любопытных и назойливых сограждан. Но теперь-то он знал, что тайная
полиция выступала в роли его тюремщиков. Они следили за каждым его шагом,
за каждым человеком, с которым он обменивался хотя бы словом,
контролировали каждое его появление на публике. Они составляли элиту
службы безопасности, подчиненной Гондомару Кастрилю, единственной задачей
которой было непрерывное наблюдение за единственным свободным политическим
заключенным республики, ее президентом.
Тимон Харланд никогда не интересовался женщинами и не был женат.
Теперь он жалел об этом, ведь жена могла бы однажды, в тиши спальни,
открыть ему глаза на то, что происходит на планете. Но случилось так, что
именно в своей спальне президенту Харланду впервые открылась истина, когда
он держал на руках умирающего от ран человека и слушал, что тот говорил
слабеющим голосом, в то время, как семеро других мятежников своей жизнью
заплатили за эти драгоценные несколько минут.
Когда сотрудники службы безопасности ворвались, наконец, в комнату,
они обнаружили мертвое тело, распростертое на полу, и президента в
полубессознательном состоянии. Ему еще хватило сил солгать, что нападавший
не успел ничего сказать или сделать, но когда на место прибыл сам Кастриль
и взглянул на президента, оба они поняли, что тайна раскрыта.
После "попытки покушения" Кастриль приказал удвоить президентскую
охрану. И тогда же президент Харланд пришел к выводу, что его долг -
уничтожить Гондомара Кастриля, в прошлом его друга, а ныне Первого
секретаря ванеистской партии.
Он не мог уничтожить его политическими средствами, ибо Гондомар был
слишком хитер и ловок. Оставался только один путь, путь физического
уничтожения. Мысль об этом называла у Тимона тошноту. Ему всегда претило
все грубое и вещественное. Возможно, именно поэтому он и пал жертвой
обмана и был так долго игрушкой в руках деспота.
К днищу третьего ящика письменного стола президента липкой лентой был
прикреплен миниатюрный лазерный пистолет. Тимону Харланду потребовалось
немало времени и изобретательности, чтобы пронести его во дворец. Каждый
раз при входе в кабинет его подвергали электронному просвечиванию на
случай, как заверил его Кастриль, если кто-нибудь попытается скрыть в его
одежде подслушивающее устройство. Но к тому времени Харланд уже знал, что
проверяют прежде всего его самого. Кастриль обладал правом
беспрепятственно входить в кабинет президента, и он всегда приходил
вооруженным. Харланд часто думал, что если бы Кастриль задумал
инсценировать его "самоубийство", лучшим местом для этого был бы его
кабинет.
Уже давно президент заметил, что зона действия просвечивающего
устройства кончается на уровне его лодыжек. И вот президент Харланд стал
приходить на работу в своих самых больших ботинках, в носках которых были
спрятаны части лазерного пистолета. На это потребовалось несколько дней,
после чего Харланд охромел на обе ноги.
Собрать пистолет было несложно, оставалось только проверить, хватит
ли у него храбрости воспользоваться им.
Президент взглянул на настольные часы. Первый секретарь должен был
появиться через несколько минут. Харланд осторожно выдвинул четвертый ящик
стола, пошарил рукой под днищем и извлек инструмент правосудия. Пистолет
скользнул к нему в карман. Он был таким миниатюрным, что карман даже не
оттопырился.
Он снова посмотрел в окно. На этот раз его глаза остановились на
огромной колонне Вани, которая стояла на главной площади столицы.
Когда-то Тимон Харланд много занимался историей Томаса Вани. Он
выяснил, что тот никогда не был политическим деятелем, а просто боролся за
равные права для людей своей расы. Его настоящее имя было Томас Малвани, а
прадед его эмигрировал в Америку из небольшой европейской страны под
названием Ирландия. Харланд узнал, что у Малвани не было ни образования,
ни особых талантов, он был известен как страстный проповедник с
выразительным голосом и великолепной внешностью. Речи писали для него
члены экстремистской партии негров, которые называли себя сильными людьми.
Вероятно, они же и убили Малвани, чтобы воспользоваться его смертью и
перенести свою войну с белой расой в глубины космоса.
За две тысячи лет история переписывалась множество раз. Раньше
утверждалось, что Вани, негра, застрелили во время выступления, позднее
стали считать, что его распяли на деревянном кресте белые люди, называвшие
себя странным именем "клукс".
Рассматривая гигантскую фигуру, которая венчала колонну на площади и
символизировала несгибаемую гордость, Харланд думал о том, как непостоянна
истина.
До него донеслось негромкое гудение. Он достал из кармана крошечный
приемник и нажал на кнопку.
- Господин президент, Первый секретарь прибыл во дворец. Он будет у
вас через минуту, - раздался голос его секретарши Оран Маг.
Она нравилась ему своей верностью и добротой. Но в последнее время
она подружилась с одним из новых офицеров охраны, подчиненных Кастрилю.
Как его зовут? Ах да, Ставро, лейтенант Ставро. Президент тяжело вздохнул.
Раньше он часто беседовал с Оран. Теперь, вероятно, это стало небезопасно.
- Спасибо, Оран. Я готов принять его.
Но так ли это, готов ли он на самом деле? Вскоре это выяснится.
Как всегда, Первый секретарь ворвался в кабинет как порыв свежего
ветра.
- Тимон, друг мой, как ты поживаешь?
- Чувствую, что старею, - отвечал Харланд ровным голосом. - Впрочем,
и ты не молодеешь.
- Чепуха! Может быть, наши тела стареют, но сердца еще молоды! - И
Кастриль с довольным видом хлопнул себя по довольно объемистому животу.
Президент улыбнулся. Нельзя было не восхищаться жизнелюбием этого
человека. Он вспомнил о недавнем открытии ученых: неизвестном виде
марсианских животных. Они напоминали маленькие шарики, которые
подскакивали все выше и выше, охотясь на насекомых, и с каждым прыжком
становились все холоднее.
- Ты вспоминаешь нашу молодость, Гондо? - спросил он.
Первый секретарь взглянул на него с удивлением.
- Ты давно не называл меня Гондо. Я начал думать, что ты невзлюбил
меня за что-то.
- Нет, мне не за что не любить тебя. Я тебя просто боюсь.
- О святой Вани! Ну и обрадовал старого товарища! Что у тебя на уме,
Тимон? В этой комнате, защищенной от всякого прослушивания, можешь
говорить спокойно.
- Ты помнишь нашу молодость, Гондо? - продолжал президент. - Мы часто
засиживались за полночь, беседуя о великом обществе, которое мы собирались
построить на Марсе.
Кастриль рассмеялся.
- Помню двух мечтателей, собиравшихся перестроить мир. Но из нас
двоих ты строил планы. Я просто слушал.
- Да, ты просто слушал, - согласился Тимон. - Мне следовало уже тогда
заметить это. Но это было хорошее время - время надежды.
Кастриль удобно устроился в кресле и с довольным видом зевнул.
- Теперь настало время пожинать плоды... У тебя мрачное настроение,
Тимон. Надо отвлечься. Давай отложим на пару дней все дела. Говорят, в
Южных Альпах сейчас прекрасная охота на оленей.
- О да, - президент говорил, не слушая Первого секретаря, - великое
общество... Если бы у нас была власть... Но у нас есть абсолютная власть -
вернее, она есть у тебя. Но где же великое общество? Есть только страх,
сковавший всех.
- Тимон, ты в самом деле заболел! А может быть... В чем дело, ради
святого Вани? Говори же! - Кастриль снова улыбнулся, но в глазах его
появилось холодное подозрение. - Старые друзья всегда могут обо всем
договориться.
- Что ты собираешься предпринимать в отношении Земли?
- А, я так и думал, - воскликнул с облегчением Кастриль. - Только
одно, Тимон. Тебе известно, что мой человек, как его там, Вангель или
Венгель, сообщает, что земляне представляют потенциальную опасность. Не
сейчас, конечно. Но через век или два, особенно, если между Марсом и
Землей установится регулярное сообщение, они станут непозволительным
риском.
- Психолог с этим не согласна. Она утверждает...
Кастриль усмехнулся.
- Чего стоит вся эта психология, да к тому же из уст женщины!
Впрочем, прости, я вспомнил, что она была назначена президентской
комиссией. Но я по-прежнему считаю, что психология ничего не стоит. Надо
помнить уроки истории. Говорят, что она повторяется. Но мы не позволим ей
повториться на этот раз! Ради приличия я подожду до получения полной
информации, но, боюсь, в конце концов, мне придется подписать необходимый
указ.
- Мне жаль, Гондо, - сказал президент, вынимая из кармана лазерный
пистолет, - но ты больше ничего не подпишешь. Человечество не может себе
этого позволить.
- Тимон, какого черта! - рука Кастриля метнулась к кобуре пистолета.
- Не надо, - мягко сказал Харланд. - Прощай, Гондо. Наверное, мы оба
зажились на свете.
Он нажал на кнопку, и незримый, но убийственно мощный поток энергии
пронзил мозг Первого секретаря.
Минуту-другую президент бессильно стоял над распростертой у его ног
фигурой человека, так долго оберегавшего его от столкновений с
реальностью. На лице Кастриля застыло почти забавное выражение удивления,
как будто он все еще не мог поверить, что мечтатель может оказаться
человеком действия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21