На некоторых – длинные трубы, должно быть, это фабрики. Затем появились города и деревни.
Местность между ними была такой красивой, что я не сразу поверила своим глазам. Здесь не было плоских равнин, к которым я привыкла. Земля то поднималась, то опускалась плавно. Не было и гор. Поля похожи на огромное лоскутное одеяло, которое, казалось, струится по земле. Я вспомнила о волшебном ковре-самолете. В полях работали огромные лошади с лохматыми ногами. Такие же лошади были впряжены в повозки. Большие коровы и овцы паслись на изумрудно-зеленых склонах. И везде деревья: рощицами посреди поля, целыми массивами и даже вдоль дорог. В Китае дорога – просто путь от одного места к другому, и никаких препятствий на этом пути. А здесь дороги, как лабиринт. Интересно, как удается не заблудиться. В городах вдоль дороги стояли дома и магазины. Зеленые пространства между ними разделяли изгороди, но не везде земля была огорожена. Вдоль изгородей росли полевые цветы, а стены маленьких коттеджей увивали розы. Но больше всего меня поразило то, что ни вокруг деревень, ни вокруг городов не было стен. В Китае самую маленькую деревеньку охраняла глинобитная стена. Каждый город был обнесен стеной, часто каменной, и в городе богатые люди возводили стены вокруг своих домов, а внутри этих стен – еще стена, образующая внутренний двор.
Здесь же все было открыто, а я тем не менее чувствовала, что кругом царит мир и спокойствие, словно невидимый защитный полог раскинут над землей от горизонта до горизонта. Может быть, память блуждает в крови, как привидение, потому что, хоть я никогда и не видела Англии, я вдруг почувствовала себя ее частичкой, какой бы странной она сначала мне не показалась. Когда-нибудь я узнаю ее получше.
Слезы появились неожиданно. Я отвернулась от окна и с глупым удивлением обнаружила, что не одна в купе. Я была так глубоко погружена в собственные мысли, что совершенно забыла о своих спутниках. Эмили смотрела на меня. Она сморщила нос и громко зашептала Аманде:
– Смотри, она – плакса.
Мистер Грешем резко оторвался от газеты и свирепо посмотрел на нее.
– Как ты смеешь, Эмили? – рявкнул он, моргая. – Твое замечание очень злое! Так не пойдет, так не пойдет, сударыня! И новую шляпу, о которой ты матери все уши прожужжала, не получишь!
Эмили надула губы, как будто сама вот-вот расплачется. Аманда едва сдержалась, чтобы не захихикать. Миссис Грешем открыла глаза и возмущенно сказала:
– В самом деле, Чарльз! Как ты можешь быть так несправедлив к бедной девочке? Видишь, как ты ее расстроил? Конечно, она получит новую шляпу.
– Конечно, нет, – раздраженно перебил ее мистер Грешем, – и она не бедная девочка. Она – молодая особа, которой следует знать, как себя вести. К сожалению, ты ее портишь, моя дорогая, и очень жаль. Я не собираюсь забирать свои слова обратно. Разговор окончен.
Он решительно встряхнул газету; нахмурившись, посмотрел на дочь; улыбнулся мне так, что я должна была принять это за ободряющую улыбку; и уткнулся в газету. Миссис Грешем с трудом себя сдерживала. Старшая дочь угрюмо насупилась. У Аманды вид был довольный, но она старалась этого не показывать. Наступила гнетущая тишина. Радость, которую я несколько мгновений назад испытывала, исчезла без следа. Не сказав ни слова, я стала причиной того, что, по крайней мере, трое членов семьи, злились друг на друга. Я быстро отвернулась к окну, чувствуя себя очень виноватой и стараясь не дышать.
Я понятия не имела, сколько мы будем ехать, и не могла заставить себя нарушить напряженную тишину, чтобы спросить. Но после нескольких остановок, примерно через полчаса, мы приехали на станцию под названием Чизлхест и здесь вышли. Носильщик нес чемодан. Мистер Грешем шел впереди по платформе, разговаривая с нарочитой веселостью, словно хотел развеять неприятную атмосферу путешествия.
Нас ждал кучер в большом открытом экипаже, который, как я позже узнала, называется ландо. Мы ехали по сельской дороге, которая то поднималась вверх и шла по плоской вершине холма, то спускалась по склону, засаженному деревьями. Аманда сидела рядом со мной, и краем глаза я видела, что она смотрит в мою сторону. Вдруг она взяла меня под руку и сказала:
– Должно быть, очень нелегко оказаться в незнакомой стране. Я стараюсь себе представить, что бы я чувствовала, если бы меня отправили в Китай одну. Думаю, мне бы было страшно.
Я чуть не разрыдалась от благодарности. Я повернулась к ней и улыбнулась, я улыбнулась ей от всего сердца. Я обратилась к мистеру Грешему, сидевшему вместе с женой напротив меня:
– Извините меня, мистер Грешем. Я знаю, что вела себя глупо и невежливо, но я не хотела. Я волновалась… и все делала неправильно, – слова, наконец, посыпались из меня.
– Вовсе нет, вовсе нет, – быстро ответил он. – Ведь все понятно, моя дорогая. Я уверен, что, когда ты устроишься, ты будешь чувствовать себя, как дома. – Он с облегчением откинулся назад и на несколько минут оставил трость в покое.
Эмили сидела по-прежнему мрачная, а миссис Грешем всем своим видом демонстрировала сомнение. Но Аманда радостно подпрыгнула и сказала:
– Вот, я знала, что она волнуется! Я себя точно так же чувствую, когда мы ходим с визитами. Ах, я рада, что ты будешь жить у нас, Люси! Мы сможем проводить время вместе. Эмили стала такой воображалой, потому что ей уже восемнадцать.
– Аманда! – с ужасом воскликнула мать. – Где ты научилась таким вульгарным выражениям? Не смей так говорить о сестре!
– Очень хорошо, мама, – кротко ответила Аманда, – но меня Эмили научила. Она сказала, что сын Маршант-Йейтсов – воображала.
– О-о-о, я не говорила! – возмущенно закричала Эмили. – Мама! Я не говорила!
Мистер Грешем громко постучал тростью по полу.
– Барышни, прекратите ссориться! Помните, у нас гостья. – Он улыбнулся мне одной из своих механических улыбок, но в ней было уже чуть-чуть больше тепла, и, хотя Эмили снова надулась, чувствовалось, что обстановка немного разрядилась. Мне хотелось Аманду расцеловать.
Мы ехали около четверти часа. За это время я успела оглядеться по сторонам и восхититься разнообразием природы. Единственное место на земле, которое я знала и в котором жила, не могло похвастаться пышной растительностью. Здесь же ее было в изобилии, я упивалась деревенским пейзажем. Наверное, память об этой природе передали мне родители, но она до поры до времени дремала. Сейчас же я не могла оторвать глаз от прекрасной зеленой Англии. Я наслаждалась этой красотой и хотела знать, как называется каждое дерево, каждый цветок.
Усадьба мистера Грешема стояла на окраине маленькой деревни Соколиное поле и называлась «Высокие заросли». Когда мы въехали в ворота и повернули по дорожке к дому, я увидела, что дом стоит на холме, а за ним земля спускается к широкой долине и, примерно через милю, снова поднимается на холм.
Сам дом был огромный, и в первый момент показался мне некрасивым: он был весь из прямых линий. Я привыкла к высоким пагодам и изогнутым крышам Ченгфу. А этот дом был слишком приземистым, в нем не было гармонии. Богатые китайцы строили свои дома в согласии с духом земли, воды и воздуха. Только плющ, ползущий по желтым кирпичным стенам «Высоких зарослей», немного сглаживал, смягчал впечатление.
Когда ландо остановилось у парадного крыльца, двери распахнулись и на пороге появился очень важный слуга – дворецкий. Он приветствовал хозяина. Менее важный на вид молодой человек, без пиджака, в фартуке, взял мой чемодан и понес его в дом.
Мы оказались в большом холле. Лестница из холла поднималась на галерею. Я с изумлением оглядывалась. Двери в некоторые комнаты были открыты, и мне удалось кое-что разглядеть. Впервые я видела столько мебели, столько картин, столько ковров, столько ваз, зеркал, украшений, статуэток! Я подумала о миссии мисс Протеро. Кроме картины в часовне, единственным украшением, о котором мне удалось вспомнить, был бронзовый щит в моей «спальне». Он выжил лишь потому, что у меня не хватило духу вынуть его и продать. Я услышала, как мистер Грешем сказал:
– А, Эдмунд, дорогой, ты здесь, – и увидела человека, спускающегося по лестнице. На нем был темный костюм и рубашка с высоким стоячим воротничком. Без всякого сомнения, это был сын мистера Грешема. Мне показалось, что ему лет двадцать шесть или двадцать семь. У него было такое же бледное узкое лицо, как у отца, но вел он себя совершенно иначе. Мистер Грешем был порывист в движениях, иногда он, казалось, подпрыгивал. Движения сына были сдержанными и аккуратными, словно он был намного старше. У него был холодный взгляд. Однако я скоро поняла, что он на всех смотрел одинаково и не испытывал ни к кому неприязни. Складывалось такое впечатление, что Эдмунд Грешем все и всех изучал и оценивал.
– Добрый вечер, мама! – вежливо сказал он. – Удачно съездили? Я вижу, вы доставили домой последнее папино приобретение в целости и сохранности. – Он улыбнулся мне аккуратно отмеренной улыбкой. Однако от упоминания обо мне, как о собственности мистера Грешема, мне опять стало не по себе. Я вспомнила, что мистер Грешем купил меня у миссии. Миссис Грешем сказала:
– Да, это Люси Уэринг. Наш сын Эдмунд.
– Добро пожаловать в «Высокие заросли», Люси, – сказал он и протянул мне руку.
Я сказала:
– Здравствуйте! – и пожала руку, делая реверанс. Памятуя о своей оплошности, я была начеку, чтобы снова не опростоволоситься.
– Эдмунд живет и работает в Лондоне, – сказала миссис Грешем, – но сегодня он специально приехал, чтобы познакомиться с тобой.
– Очень любезно с вашей стороны, мистер Грешем, – сказала я.
– Думаю, будет лучше, если вы станете называть меня Эдмунд, – еще одна улыбка. – Иначе, мы навлечем на себя кучу недоразумений. – Он посмотрел на отца. Тот стоял у лестницы и беседовал с дворецким и служанкой в черном платье и белой накрахмаленной шапочке.
– Эдмунд – юрист. Он очень умный, – сказала Аманда, поигрывая сумочкой. – Мама, могу я отвести Люси наверх и показать ей ее комнату?
– Не «могу я», а «можно», – со вздохом поправила миссис Грешем. – Хорошо, дорогая.
Я была рада сбежать из холла. С Амандой я чувствовала себя свободнее. Она повела меня по лестнице, затем по широкому коридору в комнату, окна которой выходили в красивый сад. За ним виднелась зеленая долина. Комната была большая, в два раза больше комнаты мисс Протеро, и мебель была большая. Я подумала с некоторой завистью, что громадным, прочным платяным шкафом мы бы в миссии целую неделю топили печь на кухне.
– Снимай шляпу и садись, а я распакую чемодан, – сказала Аманда, клацая замками. – Господи, какая ужасная поездка! Мне неудобно, что Эмили так плохо с тобой обошлась, но она не виновата. Отчасти потому, что она – глупая, а отчасти, потому что у нее ужасный характер. Я не обращаю внимания. – Она доставала мои вещи и раскладывала их на кровати, увлеченно болтая. – Думаю, я тоже себя ужасно вела, но мне очень жаль. Я хихикала, потому что мы никогда раньше не видели китайскую девушку. Я хотела сказать, девушку из Китая, как ты. Ты действительно видела, как верховный палач рубит людям руки? Ведь это неправда, да? Ты просто читала об этом. Но ты видела мамино лицо? А Эмили? Я чуть не умерла со смеху. О господи, у тебя так мало платьев, и они не очень красивые.
– Это то, что нашли для меня в миссии в Тяньцзине, – объяснила я.
Аманда приложила платье к себе и посмотрела в зеркало.
– Наверное, такие платья носят миссионеры, – сказала она, – я поговорю с папой, чтобы он купил тебе новые и красивые.
– У тебя красивое платье, – сказала я, – я не привыкла к английским платьям. Я даже не видела таких. Я не знала, что мои платья – некрасивые.
– А что же ты тогда носила в Китае? – спросила Аманда.
– Брюки, рубашку и куртку на подкладке, сандалии или ботинки. Так все одеты, кроме богатых. Богатые носят шелковые халаты.
– Ты носила брюки?
– Да, они гораздо удобнее, чем платья.
– Эмили однажды надевала брюки, когда мы играли в шарады. Она говорит, что неудобно. Наверное, она слишком толстая. Все равно, я никогда не слышала, чтобы девушка всегда ходила в брюках. Какая, должно быть, забавная страна Китай! – Она снова посмотрела на себя в зеркало и потрогала бледно-голубой шелк юбки. – Да, красивое платье. Мое лучшее дорожное платье. Но по-настоящему красивые вещи – у Эмили: она мамина любимица.
– После старшего сына? После Эдмунда?
– Господи! Нет! Думаю, мама вообще не любит мальчиков. Мне кажется, она была бы рада, если бы все были девочками.
Я озадаченно покачала головой. В Китае рождение девочки часто считалось катастрофой. Очевидно, мне понадобится много времени, чтобы понять эту страну. Мисс Протеро рассказывала мне об английской жизни и обычаях, я читала о них, но никогда не могла понять, как люди могут так по-разному мыслить.
В дверь постучали. Аманда сказала:
– Войдите! – Появилась служанка с большим медным кувшином, накрытым шерстяной салфеткой, чтобы вода не остывала. – Налей в таз, Битти, – велела Аманда. – Принесла полотенце и мыло? Все, что нужно мисс Люси? Хорошо.
Битти налила воду в большой фарфоровый таз на умывальнике и вышла. Аманда сказала:
– У мамы и папы своя ванная, но нам не разрешают ею пользоваться. Посмотри, в этом чулане есть сидячая ванна. Утром, когда проснешься, просто дерни за шнурок вот здесь. Когда придет служанка, скажи, чтобы она приготовила ванну. Она все сделает. Думаю, тебе придется многому научиться. Но время есть. Пойду переоденусь, скоро вернусь.
Она вприпрыжку выбежала из комнаты. Я села на кровать и огляделась с благоговением. Видно, мистер Грешем невероятно богатый человек. Это кое-что объясняет. Мне казалось странным, что кто-то добровольно согласился на такие расходы и мороку, чтобы привезти из Китая девушку. Теперь я поняла, что мистер Грешем был настолько богат, что мог позволить себе любую прихоть.
Я сняла платье, вымыла руки, умылась и заново причесалась. Сейчас, когда мои волосы отросли, я заплетала их в одну толстую косу. Она была уже до плеч. Я надела другое платье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43