Михаил Николаевич сообщил им результаты рекогносцировки и пункт за пунктом стал излагать план будущей операции по освобождению Симбирска. Он как бы отвечал на мой никому не высказанный вопрос. И ответ этот был обнадеживающим.
– Наше первое преимущество перед противником, – говорил командарм, – наш революционный боец. Главное – в его революционной сознательности, в его инициативе, сметке, отваге и выносливости.
Но Тухачевский не закрывал глаза и на наши тогдашние слабости. Перед отъездом из Москвы он слышал выступление Ленина на заседании Московской городской партийной организации, помнил слова Ильича о том, что первоочередной задачей является задача организационная, которая требует не порыва, не клича, не боевого лозунга, а длительной напряженной упорнейшей работы, строжайшей дисциплинированности. Исходя из этой ленинской установки, Михаил Николаевич делал упор на необходимость такой организации войск, которая полностью соответствовала бы принципам регулярной армии.
В. В. Куйбышев в своих воспоминаниях отмечает, что армия, возглавляемая М. Н. Тухачевским, была первой не только по номеру, но и вообще первым в Советских Вооруженных Силах регулярным объединением. Превращение ее в таковую осуществлялось в невероятно трудных условиях.
На широком пространстве от Волги до Белой и почти до западных склонов Уральского хребта были разбросаны многочисленные красногвардейские, рабочие, продовольственные отряды, точную численность которых установить нельзя. Всего насчитывалось примерно до 80 отрядов, а в каждом из них от 20 до 250 активных штыков.
Первоначально Михаил Николаевич свел эти разрозненные отряды в группы, которые в последующем становились основой дивизий. Так возникли старейшие дивизии Советской Армии – Пензенская, получившая 20-й номер, и Инзенская, имевшая номер 15-й.
По мысли Михаила Николаевича 1-я Революционная армия на первом этапе развертывания должна была иметь четыре дивизии. Кроме того, по его инициативе началось комплектование корпуса под командованием тов. Лончара, а также армейской конницы.
Таковы были далеко идущие планы Тухачевского. Однако события, происходившие на Восточном фронте (измена главкома Муравьева, падение Симбирска, а затем и Казани), вносили свои коррективы, план подвергался изменениям.
Новый главком Восточного фронта И. И. Вацетис сосредоточил все свое внимание на Казани. От Тухачевского он требовал одного – немедленно и во что бы то ни стало наступать на Симбирск с целью отвлечения сил противника. Эти свои требования главком нередко сопровождал угрозами по адресу Михаила Николаевича. Однако Тухачевский продолжал неуклонно и твердо проводить линию на организационное укрепление армии, бороться с партизанщиной.
– Не теряя боевого соприкосновения с противником, – говорил командарм, – надо реорганизовывать отряды в регулярные полки, батальоны, роты и тем повышать нашу боеспособность.
Тухачевский принимает решение пополнить войска за счет мобилизации в полосе армии. Для этой цели в штабе создается мобилизационный отдел. Его возглавил старый большевик тов. Ибрагимов, в помощь которому было выделено до сотни агитаторов и пропагандистов. Несмотря на все трудности, мобилизация проводилась успешно. Одновременно шло интенсивное сколачивание частей.
Одним из основных вопросов был в то время вопрос материального обеспечения войск всем необходимым для боя и жизни. Решая его, Тухачевский предложил создать в составе армейского управления отдел заготовок, не предусмотренный никакими положениями. Возглавлявший этот отдел молодой энергичный работник тов. Штейнгауз получил мандат, дававший ему право собирать по железным дорогам невостребованные грузы.
Чего только наши заготовители не обнаруживали по тупикам и пакгаузам! Там было все, начиная от текстиля и кончая пулеметами, даже пушками.
При отделе заготовок развернулись мастерские по ремонту обуви, обмундирования, пошивке белья.
Эта инициатива Тухачевского быстро получила всеобщее признание. Аналогичные отделы появились и в других армиях, а затем даже в центре было учреждено управление заготовок.
Находил Михаил Николаевич время и для систематического изучения военной теории. Это как бы органически включалось в его текущую практическую работу. На письменном столе Тухачевского всегда была та или иная книга, относившаяся к разрабатываемому им в данный момент вопросу. С карандашом в руках он проштудировал еще дореволюционное «Положение о полевом управлении войсками в военное время» и курсы администрации, некогда читанные опытными генералами.
Из старых пособий Михаил Николаевич умел извлечь все мало-мальски полезное, ценное, переосмыслить опыт прошлого с учетом особенностей сегодняшнего дня. Он заново перечитывал военную историю и находил в ней то, что шло на пользу армии победившего Октября.
Страстью к учебе, любовью к книге командарм заразил и окружающих. Пензенский губвоенком получил задание – собрать библиотеки всех частей, квартировавших в Пензе до первой мировой войны. Через некоторое время к нам прибыло несколько вагонов с книгами, и при штабе 1-й Революционной была создана своя довольно обширная военная библиотека.

Я, пожалуй, не ошибусь, если скажу, что полководческий талант М. Н. Тухачевского впервые проявился во всем своем блеске в Симбирской и Сызрано-Самарской операциях.
Учитывая сложившуюся обстановку и принимая к исполнению требование И. И. Вацетиса, Михаил Николаевич готовил Симбирскую операцию с твердым убеждением, что проводить ее придется только наличными силами, за счет их перегруппировки.
На симбирское направление, в район станции Майна, вышла Сенгилеевская группа под командованием Г. Д. Гая. Михаил Николаевич и Валериан Владимирович выехали лично встречать ее. Я их сопровождал.
После взаимных приветствий и объятий перешли к деловым разговорам. Несколько охладив пыл Гая, мечтавшего тотчас броситься на Симбирск, Михаил Николаевич приказал ему прежде всего реорганизовать группу в регулярную дивизию, немедленно приступить к сформированию штадива. Г, Д. Гай отныне становился начальником дивизии, получившей наименование Симбирской Железной. Комиссаром же этой дивизии был назначен Б. С. Лифшиц, наштадивом Э, Ф. Вилумсон.
Для помощи Г. Д. Гаю в реорганизации из штарма вызвали начальника организационно-административного управления И. Н. Устичева. Сами же Тухачевский и Куйбышев направились в части, чтобы ознакомиться с состоянием войск. Красноармейцы и командиры были переутомлены, голодны, плохо одеты и обуты, но при всем этом бросались в глаза их спайка и дисциплинированность.
Почти всю ночь на 29 июля мы с Михаилом Николаевичем провели в его салон-вагоне. Вырабатывали решение, окончательно уточняли план предстоящих действий. Со скрупулезной тщательностью командарм изучал по карте местность, прикидывал, как лучше расположить войска, измерял маленьким карманным циркулем расстояния от исходного положения войск до рубежей, подлежащих занятию в ходе наступления.
В ту ночь я впервые услышал от него сатирические строчки Л. Н. Толстого:

Гладко вписано в бумаге,
Да забыли про овраги,
А по ним ходить…

Основной документ Симбирской операции – свою директиву командарм написал собственноручно, красными чернилами, на хорошей бумаге. Он ценил культуру в штабной работе.
Наступление должно было вестись по концентрическим в отношении Симбирска линиям. Соблюдая одновременность занятия рубежей и постепенно сокращая фронт, нашим войскам надлежало к моменту атаки возможно глубже охватить оба фланга противника. Это составляло основу замысла операции.
У начдива Железной идеи командарма нашли полную и безраздельную поддержку. Г. Д. Гай, всегда любивший «шикануть», на этот раз устроил даже нечто вроде торжественного приема в честь М. Н. Тухачевского. У входа в штадив командарма встретил с рапортом штабной командир Дормидонтов. Затем на крыльце появились Гай, Лифшиц, Вилумсон и сразу провели всех нас к столу. На столе, покрытом домотканой, с русской вышивкой скатертью, были расставлены тарелки с жареными курами, салом и прочей деревенской снедью. Тухачевскому особенно понравился пирог с душистой лесной земляникой. Хозяйничали за столом сестра милосердия Лия Ильинична Шерман, ставшая вскоре женой Гая, и делопроизводитель штадива Клавдия Михайловна Павлова.
Здесь, собственно, и произошло первое знакомство Михаила Николаевича с некоторыми товарищами, ставшими на долгие годы его соратниками на войне и ближайшими сотрудниками в период мирного строительства Советских Вооруженных Сил. За этим столом были тогда, помнится: Михаил Дмитриевич Великанов, которого не покидала жизнерадостность даже в самых тяжелых условиях боя; Александр Игнатьевич Седякин, педантичный, с виду сухой, необщительный, а на самом деле человек большой доброты и доброжелательности; отважный Устинов, солдат царской армии, до «муравьевщины» – левый эсер, после же нее – честный большевик; наштадив Вилумсон, бывший офицер Латышской бригады, своим спокойствием и хладнокровием как бы уравновешивавший темпераментного Гая; молодой, но уже опытный начартдивизии Мароевский; испытанные и закаленные в красногвардейских отрядах командиры бригад Павловский и Недзведский. Из комиссаров, если мне не изменяет память, здесь сидели кроме Лифшица тт. Шверник, Самсонов и Шуватов.
Не надо думать, будто это был банкет в современном смысле слова. Нет, мы собрались тогда за стаканом чая на дружескую беседу о наших общих делах. В такой обстановке Михаил Николаевич и объявил свое решение.
Прежде всего командарм подчеркнул одну из особенностей предстоящей операции: несоответствие между шириной фронта и численностью действующих на нем войск. Армия в то время занимала фронт от Вольска до Симбирска (т. е. примерно 300 километров), имея общую численность 10–12 тысяч человек, а активных штыков не более 7–8 тысяч. Ее полки, насчитывавшие в своем составе по 500–600 человек, располагались разбросанно, иногда – поротно. Такое положение, по мнению Михаила Николаевича, требовало даже от самих младших начальников большой личной инициативы, умения маневрировать.
Маневренность в сочетании с подвижностью Тухачевский считал основой основ действий в гражданской войне. Сенгилеевская группа при переброске к Майне пользовалась крестьянским транспортом, или, как тогда говорили, «обывательскими подводами». Этот способ передвижения войск Михаил Николаевич рекомендовал применять при любой возможности. Идея подвижной пехоты уже в то время занимала Тухачевского. Он выработал определенный порядок построения походных колонн с мерами разведки и охранения…
Помимо маневренности и подвижности Тухачевский обратил особое внимание собравшихся за столом на обеспечение флангов, предостерег от распространенной в то время болезни «флангобоязни». Затем призвал командиров беречь каждый патрон, каждый снаряд.
– На нынешнем этапе войны, – так примерно говорил Михаил Николаевич, – надо стремиться дорваться до штыковой схватки. Поскольку моральное превосходство на нашей стороне, успех в рукопашной нам обеспечен.
Свои мысли М. Н. Тухачевский излагал не только с завидной точностью и ясностью, но и с большим увлечением, которое сразу передавалось исполнителям его воли.
Запомнилась интересная подробность. Когда Михаил Николаевич говорил о том, что части дивизии будут вести наступление концентрически, один командир из старых унтер-офицеров спросил, что означает это слово. «Ведь в уставе его нет». Некоторые, более образованные, командиры с улыбкой переглянулись. Но Михаил Николаевич не проявил и тени иронии. Он спокойно и серьезно объяснил, как надо понимать концентричность. Командарм умел беречь достоинство и самолюбие каждого человека…
Симбирскую операцию предполагалось начать в середине августа. Но уже б-го числа белогвардейцы и интервенты после горячего боя овладели Казанью.
М. Н. Тухачевский в тот день находился в Кузнецке – в 20-й Пензенской дивизии, и поток телеграмм от И. И. Вацетиса и С. И. Аралова, требовавших немедленного наступления на Симбирск, обрушился на меня. Я отдал ряд предварительных распоряжений Г. Д. Гаю и донес об этом командарму.
Михаил Николаевич поспешно покинул Кузнецк. В штарме он задержался только для того, чтобы подписать оперативный приказ, и сейчас же проследовал в Чуфарово, в штаб Симбирской Железной дивизии.
8 августа Железная перешла в наступление. Однако первая наша попытка освободить Симбирск не увенчалась успехом. Прибывшая из фронтового резерва Курская бригада, не успев еще полностью разгрузиться, на станции Охотничья подверглась артиллерийскому обстрелу и бомбежке с воздуха. Этого оказалось достаточно, чтобы бойцы в панике разбежались. Их с трудом удалось остановить лишь в районе станции Выра. А тем временем противник значительными силами стал нажимать на левый фланг Железной. Несмотря на то, что правофланговые ее части, успешно продвигаясь вперед, уже выходили на ближние подступы к Симбирску, положение здесь складывалось катастрофическое.
Тухачевский сам прибыл на станцию Охотничья. Общими усилиями паника была предотвращена, порядок восстановлен. Однако о возобновлении наступления пока что не приходилось и помышлять.
Командарм приказал всей дивизии вернуться в исходное положение. При отходе наибольшую дисциплинированность проявил 2-й Симбирский полк (командир М. Д. Великанов, комиссар Н. М. Шверник).
Неудача наступления одних повергла в уныние, других ожесточила. К нам прибыл страшно разгневанный член Реввоенсовета Востфронта П. А. Кобозев. Вспомнилась почему-то история с Муравьевым, и всю вину свалили на «золотопогонников». Кобозев, а заодно с ним и Калнин грозили Михаилу Николаевичу арестом.
Член Реввоенсовета, находившийся в большой дружбе с Г. Д. Гаем, требовал передачи в руки последнего командования армией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33