Однако на какую бы работу ты ни предназначался, начинать приходилось с решения задач «за командарма», потом – «за комдива» и лишь затем тебе разрешалось приступить к своим обязанностям «начальника штаба армии», либо «начальника оперативного отдела», либо, наконец, «начальника оргмоботдела».
Тухачевский нередко сам появлялся у нас на практических занятиях. Они проводились обычно поздно вечером, после лекций. Расписание уже не соблюдалось. Сидели до тех пор, пока не заканчивали тот или иной этап операции.
Михаил Николаевич приходил усталый и обычно присаживался рядом с кем-нибудь из слушателей. Но очень скоро ни он сам, ни люди, окружавшие его, уже не чувствовали утомления. Тухачевский увлекался и увлекал других.
Когда учеба наша завершилась и предстояло дать оценку каждому слушателю, Михаил Николаевич тоже прибыл к нам. Но в работу аттестационной комиссии не вмешивался. Предоставил ей самой решить, кто чего стоит.
В общих чертах нас познакомили тогда с выводами, а о частностях, как нередко случается в жизни, мы узнавали уже впоследствии, порой при неожиданных обстоятельствах. Я, например, только в 1935 году, работая временно в Главном управлении кадров РККА, натолкнулся на список слушателей нашего выпуска и против своей фамилии увидел развернутую характеристику с заключением: «Начальник оперативного отдела штаба армии».
Почему полезнейшее начинание Тухачевского не получило поддержки и развития? Почему ни тогда, ни в дальнейшем не были учтены заключения аттестационной комиссии?
Не берусь ответить на эти вопросы. Возможно, тут многое связано с неожиданным перемещением самого Михаила Николаевича и его ближайших помощников. Тухачевский был вдруг послан командовать войсками Ленинградского военного округа, Пугачева назначили на пост начальника штаба войск Украины и Крыма.
Это перемещение Тухачевского, как шепотом говорили в то время, было произведено по указанию Сталина.

Трудно не только описать, но даже более или менее полно представить себе все многообразие военной деятельности Михаила Николаевича. У него до всего доходили руки, все он умел рассматривать с точки зрения перспектив. И проницательность его была воистину поразительной.
Как-то в начале 30-х годов В. И. Шорин, находившийся уже в отставке, написал мне, что продолжает работу, связанную с военным делом. Оказывается, он увлекся деятельностью созданной в Ленинграде Группы изучения реактивного движения (ГИРД), которая искала пути осуществления на практике гениальных идей Циолковского. Она построила и запустила две первые опытные пороховые ракеты, разработала и рассчитала ракеты с жидкостным реактивным двигателем для подъема на высоту до 300 километров. Но у нее были большие материальные затруднения, и Шорин просил меня «по старой памяти» похлопотать о помощи со стороны Тухачевского.
По распоряжению Михаила Николаевича ГИРДу были отпущены значительные денежные суммы на постройку специального ракетодрома. Тухачевский выразил искреннее сожаление, что к нему обратились так поздно. Он понимал значение идей Циолковского, принимал их близко к сердцу и обещал в дальнейшем внимательно следить за опытами ГИРДа.
К великому сожалению, полезная и перспективная деятельность ленинградских энтузиастов была вскоре свернута из-за беззаконных репрессий. Но в истории отечественного ракетостроения навсегда сохранится эта славная страница. И совсем не случайно среди имен тех, кто стоял у колыбели советского ракетостроения, оказалось имя М. Н. Тухачевского.

Мои заметки подходят к концу, к тем дням, когда я служил в одном из управлений по снабжению РККА и в последний раз виделся с Михаилом Николаевичем.
Он позвонил ко мне на службу и в очень корректной форме осведомился, действительно ли я собираюсь в командировку в Белорусский военный округ. Получив утвердительный ответ, Тухачевский продолжал:
– У меня есть небольшое дело к Уборевичу. Не смогли бы вы заехать не надолго ко мне на квартиру?
Я, разумеется, заехал к Тухачевским и застал всю семью за завтраком. Михаил Николаевич представил меня жене, познакомил с дочкой Светланой, пригласил к столу.
– Моя просьба к вам не совсем обычна, – объяснил он за стаканом чая. – Как начальник вооружений, я непосредственно не занимаюсь вопросами военно-хозяйственного снабжения. Но как заместитель наркома, заинтересован в том, чтобы наши войска не терпели никаких лишений. Меня беспокоит одно нововведение – короткие шинели. Экономия – дело нужное, но вряд ли следует экономить на полах шинели. Ведь вы же понимаете, что значит для солдата хорошая шинель!..
Далее Михаил Николаевич сказал, что со слов Д. И. Косича ему стало известно о недовольстве «шинельной реформой» некоторых командующих военными округами, и в связи с этим его очень интересует мнение Уборевича.
– Уборевич – бывалый солдат. Он отлично понимает нужды бойцов. Выяснив точку зрения Иеронима Петровича и других столь же авторитетных командующих, можно будет смело ставить вопрос о шинелях перед правительством.
После завтрака я принялся рассматривать висевшие на стене картины.
– Осторожнее в оценках! – предостерег Тухачевский. – Художник перед вами. А главное, жена художника рядом. Она-то уж не даст его в обиду.
– Если здешний художник со своей женой заедет ко мне, то они окажутся в таком же положении, – в тон ему ответил я.
Михаил Николаевич прямо расцвел.
– Меня очень радует, когда я узнаю, что кто-либо из командиров увлекается живописью, или музыкой, или литературой. Мне кажется, таким и должен быть наш командир: с широким кругом интересов, с любовью к искусству. Истинным советским интеллигентом!
На том мы и расстались. Будучи в Белоруссии, я, конечно, зашел к Уборевичу. На вопрос, интересовавший Тухачевского, он ответил с присущей ему определенностью:
– Плохая шинель! Не пиджак, не пальто. Черт знает что… Боец должен на ночлеге укрываться шинелью, как одеялом. А такой кургузой разве укроешься?! Говорят, будто полы при ходьбе мешают. Ерунда! Так и доложите Михаилу Николаевичу, а Косичу я напишу записку…
Командировка моя затянулась надолго. А когда я вернулся в Москву, то сразу же услышал ехидные вопросы:
– Почему это вам звонил враг народа Тухачевский? Какую записку привезли от врага народа Уборевича для врага народа Косича?
И последовали «оргвыводы».

Не так давно я совершил поездку по Волге и Каме. На бортах встречных теплоходов с удовлетворением читал имена героев гражданской и Великой Отечественной войн. Но имя Тухачевского мне не встречалось. И это показалось странным. Ведь здесь, в приволжских городах и в Приуралье, он одерживал такие громкие победы! Да и вообще, разве мало городов связано со славным именем Тухачевского? Разве его забыли, скажем, в Сибири, на Северном Кавказе, в Белоруссии или в Кронштадте?
Справедливость восстановлена. Она торжествует. Память о герое-полководце Михаиле Николаевиче Тухачевском живет в народе. И можно не сомневаться, что каждый советский человек отдаст дань своего уважения и городу, и колхозу, и теплоходу, носящему это славное имя.

ЧЕЛОВЕК ДЕЛА
ГЕНЕРАЛ-МАЙОР
Д. Я. НИКИШЕВ

Когда начальник штаба Ленинградского военного округа Б. М. Фельдман представлял нам нового командующего войсками Михаила Николаевича Тухачевского, мы все смотрели на этого внешне спокойного и сосредоточенного человека с нескрываемым любопытством и глубоким уважением. Очень уж велика и разностороння была слава, сопутствовавшая ему на протяжении последнего десятилетия.
При этой первой встрече с работниками окружного аппарата М. Н. Тухачевский сказал то, что, вероятно, сказал бы каждый на его месте: о своем желании оправдать доверие, о надежде на нашу помощь, о необходимости дружной совместной работы. Лишь заключение его краткой речи прозвучало несколько необычно:
– А что сделано в области обучения и воспитания войск, какова боеготовность округа, проверим в ближайшее время. Тогда и определим, главные направления в нашей дальнейшей деятельности.
Всем нам понравилась эта немногословность и деловитость Тухачевского. На всех произвели впечатление его собранность, подтянутость, корректность. И, ках показало потом более близкое знакомство с ним, мы не ошиблись.
На следующий день командующий объявил мне, что некоторое время я должен буду выполнять обязанности начальника оперативного отдела. И тут же дал первое поручение:
– Составьте, пожалуйста, учебное задание по этому наброску и доложите завтра в шестнадцать часов. Хочу поближе познакомиться с начальствующим составом штаба и начальниками родов войск…
Назавтра ровно в 16.00 я доложил командующему свою разработку. Он внимательно проверил ее, одобрил и приказал оповестить весь командный состав о дне, часе и месте сбора на первое занятие.
Собрались мы в зале заседаний Военного совета, Командующий сразу же объяснил цель занятия:
– Мне важно проверить вашу подготовленность к решению практических задач. Ознакомьтесь с заданием, примите решение, оформите боевые документы. Время на выполнение… – он посмотрел на часы, что-то прикинул про себя и лишь после этого закончил фразу: – сто минут.
Разбирая результаты занятия, М. Н. Тухачевский подробно анализировал все варианты решения, давал им оценки, указывал недостатки. Потом сообщил о «кафедральном» решении и сделал общий вывод:
– У многих чувствуется недостаточная натренированность в составлении боевых документов. Предстоит серьезная работа. Авторитет командира окружного звена может держаться только на его прочных знаниях и опыте. Иного способа нет.
С этого и началась у нас систематическая командирская учеба. С руководящим составом штаба округа занятия проводили либо сам командующий, либо его заместитель И. Ф. Федько. С начальниками отделов штаба и заместителями начальников родов войск и служб занимались Фельдман и его помощник Рудинский. В учебу активно включились и работники Политуправления.
Везде шли занятия, читались лекции, проводились семинары.
Надо ли говорить, что подготовка командного состава округа резко повысилась, а это в свою очередь привело к повышению боевой готовности войск.
Так же энергично М. Н. Тухачевский принялся за налаживание противовоздушной обороны Ленинграда. Чтобы не наносить ущерба трудовой деятельности города, первое учение ПВО началось в субботу и закончилось в воскресенье. За ходом его следил С. М. Киров.
В процессе учения вскрылись серьезные недостатки. И хотя на разборе Михаил Николаевич избегал называть фамилии, многие командиры чувствовали себя неважно. Да и руководителям предприятий пришлось не легче: выяснилось, что они явно недооценивали возможности современной бомбардировочной авиации.
А Михаил Николаевич жал и жал на эту больную мозоль:
– Известно ли товарищам, что в некоторых странах Западной Европы имеются самолеты, способные нести свыше тонны бомбового груза? Известно ли, что эти страны располагают также зажигательными бомбами?
М. Н. Тухачевский требовал положить конец беспечности, призвал готовить население к работе в военных условиях.
И как всегда бывало у него, за словами последовали конкретные дела. Он лично пересмотрел систему ПВО Ленинграда, добился увеличения зенитной артиллерии, истребительной авиации, расширения сети постов ВНОС. И я не боюсь заявить здесь: в том, что Ленинградская противовоздушная оборона во время Великой Отечественной войны, вплоть до самой блокады, не пропустила ни одного самолета, есть определенная доля заслуг Михаила Николаевича. Он разработал основные ее принципы, которые в дальнейшем были, конечно, развиты.
Следующим объектом забот Тухачевского стал Карельский укрепленный район (замечу попутно, что район этот тоже сыграл немалую роль в героической обороне Ленинграда; враг так и не сумел преодолеть его). Перед первой поездкой туда командующий приказал мне сделать подробный доклад о всех особенностях этого операционного направления. На докладе присутствовали новый начальник оперативного отдела А. В. Семенов, начинж Г. X. Потапов, главный инженер УРа В. А. Яковлев, комендант УРа А. И. Кук.
Тухачевский, как обычно, внимательно, не перебивая, выслушал доклад. А когда я закончил, объявил:
– Завтра едем на местность. Прошу всех, а также начальников рекогносцировочных групп, явиться к десяти часам.
Во главе одной из таких групп поставили меня. По прибытии на место я не без волнения определил точку стояния, показал по местным предметам границы батальонного района, объяснил его тактическое назначение и перешел к секторам обстрела.
– Почему так высоко расположены огневые точки на переднем крае, особенно фронтальные? – спросил командующий.
Я доложил, что это вызвано толщиной снежного покрова.
– Если их расположить ближе к подошве и посадку сделать ниже, то в зимнее время амбразуры будут засыпаны снегом.
Михаил Николаевич молча кивнул головой. Но через минуту от него последовал новый вопрос, потом еще и еще. Для Тухачевского не существовало мелочей. Он интересовался мертвым пространством, системой и слойностью огня, расчисткой секторов обзора. Ему живо представлялась боевая обстановка, и с этой точки зрения он оценивал все элементы укрепленного района.
Мы стали откровенно побаиваться, что Тухачевский не одобрит нашей работы (лично я провел здесь три месяца летом и один зимой). Волновался и А. И. Кук, который принял от меня огневые точки и документацию.
К нашей радости, командующий ничего не забраковал в этом батальонном районе. Но и от одобрения воздержался.
Докладывая по следующим батальонным районам, я стал несколько смелей, хотя Тухачевский все чаще и чаще вносил свои поправки. В конце он спросил:
– Какие соединения предназначены для обороны УРа и полевых позиций?
Я назвал номера. Тухачевский приказал доложить их расположение внутри УРа и очень остро поставил вопрос о форсировании строительных работ, обязал нас немедленно заняться обучением войск в предназначенных для них районах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33