«Еду на Инзу – Сызрань. Сызрань оставлена. Хотел еще вчера начать наступление всеми силами, но броневому дивизиону было Вами запрещено двигаться, а поэтому наше наступление на Усолье и Ставрополь велось лишь жидкими пехотными частями. Совершенно невозможно так стеснять мою самостоятельность, как это делаете Вы.
Мне лучше видно на месте, как надо дело делать. Давайте мне задачи, и они будут выполнены, но не давайте рецептов – это невыполнимо… Армии, согласно уставу… получают только задачи и директивы самого общего характера. Даже приказания армиям избегают давать. Вы же командуете за меня и даже за моих начальников дивизий.
Может быть, это было вызвано нераспорядительнотью прежних начальников, но мне кажется, что до сих пор я не мог бы вызвать в этом отношении Вашего недовольства…»
Документ этот ярко отражает характер М. Н. Тухачевского – его смелость, принципиальность, уверенность в своих действиях.
Отослать свой рапорт Михаил Николаевич не успел. Приехал на автомашине адъютант Муравьева и передал приказание главкома: немедленно явиться для доклада на штаб-яхту «Межень».
Это было очередное вероломство, заранее подготовленная ловушка. Муравьев уже начал свой мятеж. Накануне он пытался захватить в Казани бразды правления и арестовать членов РВС фронта. Но это ему не удалось. Он сам попал под негласный арест. Однако сумел ускользнуть на пароходе в Симбирск и, пользуясь положением главкома, вывел с собой из Казани некоторые воинские части.
Симбирск был вторым пунктом, где Муравьев готовил свои акции, опираясь на левых эсеров и вызванные с фронта воинские части. Войскам он объявил, что немцы, нарушив Брестский мир, начали наступление и ему, мол, ничего не остается, кроме как взять на себя все руководство священной войной против германского империализма.
По какой-то причине Реввоенсовет Востфронта не сумел предупредить Симбирский комитет большевиков об измене и бегстве Муравьева. В городе ничто не предвещало надвигающейся беды. Лишь на пристани Тухачевский был несколько удивлен необычным скоплением войск.
Муравьев с деланным радушием принял Михаила Николаевича на верхней палубе парохода. Но Тухачевский отказался от угощения и стал устно излагать ему то, что было написано в неотправленном рапорте. Муравьев слушал, криво усмехаясь. За истекшие две недели он сделал все (вплоть до задержки жалованья красноармейцам), чтобы подорвать авторитет нового командарма в войсках. А теперь решил попытаться склонить бывшего поручика к участию в антисоветском выступлении, – Ваш доклад, ваши тревоги и ваши выпады против меня уже неуместны, – резюмировал Муравьев. – Введу вас в курс начавшихся новых исторических событий. Брестский мир разорван. Война с Германией стала фактом. Немцы заняли Оршу и наступают на Москву. Совнарком колеблется: капитулировать ли перед кайзером или начать революционную войну с Германией. В этот час мы с вами должны принять ответственные решения, диктуемые нам любовью к родине. Под нашим командованием самые надежные войска. Давайте вместе подумаем, что нам предпринять…
Потом словоохотливо принялся объяснять, что англичане и американцы якобы предвидели нынешнюю ситуацию и заблаговременно высадились в Мурманске и на Дальнем Востоке. Они будто бы рассматривают спровоцированный на восстание чехословацкий корпус как авангард в организации отпора немцам.
Тухачевский сразу понял, куда клонит предатель. Едва сдерживая негодование, он заявил, что не согласен с оценкой обстановки.
– Если война с Германией – факт, – отвечал он, – то наш с вами долг нанести сокрушительный удар по белогвардейцам и белочехам, разгромить их прежде, чем на Волге появятся «союзники», и тем самым обезопасить тыл Красной Армии.
Тут же Михаил Николаевич напомнил, что, как только левые эсеры совершили провокационное убийство германского посла Мирбаха и страна оказалась под угрозой новой войны с Германией, он, командарм 1-й, предложил Реввоенсовету Востфронта план немедленного разгрома белогвардейщины в Самаре.
– Вам этот план, конечно, доложен, и вот его я хотел бы обсудить, – сказал Тухачевский.
Это был гордый категорический отказ от участия в грязной авантюре. Однако Муравьев не отступал. Он пустил в игру новый козырь:
– Поручик Тухачевский, вы же русский дворянин! Обещаю вам любой ответственный пост в войсках, которые я организую на Волге, объединив Красную Армию с чехословаками.
Развернув полевую книжку, он предложил Тухачевскому отшлифовать уже заготовленный приказ чехословацким эшелонам.
– Через час, – заявил Муравьев, – этот приказ будет передан по радио на ту сторону фронта.
И самодовольно прочитал свое творение: «От Самары до Владивостока всем чехословацким командирам! Ввиду объявления войны Германии приказываю вам повернуть эшелоны, двигающиеся на восток, и перейти в наступление к Волге и далее на западную границу. Занять на Волге линию Симбирск – Самара – Саратов – Балашов – Царицын, а в северо-уральском направлении Екатеринбург и Пермь. Дальнейшие указания получите особо. Главнокомандующий армии, действующей против германцев, Муравьев». Текст приказа воспроизводится здесь по газете «Вечерняя заря» (орган Самарского комитета меньшевиков), Самара, 1918 г., 20 августа.


Сомнений не оставалось: Муравьев открывал фронт интервентам. Тухачевский встал:
– Нам не о чем более говорить. Вы – изменник!
Тогда Муравьев приказал арестовать Тухачевского. Однако он не оставил арестованного на пароходе, а усадил к себе в машину и вместе со своим штабом поехал в город. Видимо, у предателя еще теплилась надежда втянуть Михаила Николаевича в свою компанию, поколебать его видом заранее отрепетированного присоединения к мятежу некоторых воинских частей.
Так Тухачевский получил возможность наблюдать почти театральное представление, где Муравьев исполнял роль Бонапарта, слышать демагогические речи этого авантюриста перед бронедивизионом, который предназначался для развития первоначального успеха 1-й армии, но по вине эсеров застрял в Симбирске.
Бесстыдно обманывая солдат, Муравьев заявил, будто Тухачевский и Симбирский совдеп хотели арестовать и расстрелять их командира. Те клюнули на эту удочку. Нашлись истерики, а возможно, и специально подобранные негодяи, которые стали требовать немедленного расстрела Тухачевского. Однако Муравьев решил блеснуть своим великодушием.
– Это всегда успеется, – возразил он и велел взять арестованного под стражу.
Тухачевский был водворен в вагон. Для охраны его Муравьев выделил две бронемашины, а с остальными двинулся в центр города и блокировал здание, в котором размещались Симбирский губисполком и комитет большевиков.
В тот же день на совещании с местными левыми эсерами Муравьевым была провозглашена «Поволжская республика» и сформировано «правительство». После «освобождения Москвы» в состав последнего предполагалось ввести членов ЦК левых эсеров и представителей от левых коммунистов. Чтобы прикрыть контрреволюционную сущность мятежа, его главари пытались склонить на свою сторону и коммунистическую фракцию губисполкома.
Коммунисты во главе с И. М. Варейкисом согласились выслушать Муравьева. Надо было выиграть время. В частях обманутого Симбирского гарнизона широко развернули нелегальную работу большевистские агитаторы. Некоторые из агитаторов, в том числе и автор этих строк, были схвачены муравьевцами. Но красноармейцы уже узнали правду, и в комитет партии одна за другой потянулись делегации от войск с заявлениями о верности совдепу и готовности бороться с изменниками.
Не бездействовал и Тухачевский. Он быстро сориентировался, как следует вести себя в обстановке мятежа, построенного на бессовестном обмане бойцов.
Вот что рассказывал об этом сам Михаил Николаевич:
«Я остался арестованный в одном из вагонов команды броневиков, окруженный часовыми… Когда среди них улеглось первое возбуждение, я начал агитацию против Муравьева. На вопрос одного из них, за что я арестован, я ответил: «За то, что большевик». Это произвело сильное впечатление, так как почти все они были большевиками. Я объяснил им, что происходило в эти дни в Москве. Тут они поняли, что пошли против себя, примкнув к Муравьеву. Они много совещались и тайно послали, наконец, делегатов к своим товарищам, к Совету.
Через несколько часов пришло известие, что команда броневиков тайно решила арестовать Муравьева и своего командира. Я был освобожден…». Письмо М. Н. Тухачевского в Наркомвоен. См. сб. «1918 год на родине Ленина», стр. 331–332.



В ночь на 11 июля в здании бывшего Кадетского корпуса наступила развязка событий. Муравьев, явившийся на заседание Симбирского губисполкома с довольно многочисленной эсеровской свитой, был решительно разоблачен как предатель и изолирован. Он пытался вырваться, но в дверях натолкнулся на засаду, открыл стрельбу, ранил нескольких бойцов и ответными выстрелами был убит сам. Его сообщники тотчас же без сопротивления подняли руки.
Главный организатор героической ликвидации мятежа И. М. Варейкис взял на себя командование войсками, верными Совету. Немедленно была организована боевая экспедиция для разоружения штаба Муравьева. Комната президиума губисполкома сама превратилась в импровизированный штаб.
Здесь мне довелось быть свидетелем еще одной встречи Тухачевского с симбирскими коммунистами. Произошла она рано утром 11 июля. По залу, примыкавшему к комнате президиума губисполкома, раздались четкие быстрые шаги, и в проеме распахнувшейся двери мы увидели командарма 1-й. Он прибыл со станции на автомобиле бронедивизиона.
Варейкис встал из-за стола и пошел навстречу Тухачевскому. Они обнялись и долго, крепко жали друг другу руки.
Тухачевский, невзирая на пережитое, как всегда подтянутый и бодрый, доложил обо всем, что с ним произошло, и пожалел, что в решительный момент не был здесь вместе со всеми товарищами.
– Пусть вас это не тревожит, – успокоил его Варейкис. – Ваша твердая линия в Первой армии была чрезвычайно важна для борьбы партии с муравьевщиной.
И, улыбнувшись, добавил:
– В эту ночь мы победили агитацией. И тут вы, товарищ Тухачевский, тоже показали себя грозным противником контрреволюции.
Эти слова вызвали веселое оживление. Смех развеял кошмар минувшей ночи.
Варейкис предложил Тухачевскому возглавить войска в Симбирске.
Тухачевский взял под козырек.
Со свойственной ему энергией он принял меры, диктовавшиеся обстановкой. Была введена усиленная охрана важнейших объектов города, в войска пошло оповещение, которым отменялись все изменнические приказы Муравьева, произошла замена командования Симбирской группы войск.
Тут же Тухачевский вместе с председателем губисполкома М. А. Гимовым подписал воззвание к красноармейцам и трудящимся Симбирской губернии, объяснявшее последние события.

Ликвидация муравьевского мятежа предотвратила грозную опасность, нависшую над Советской республикой. Но Симбирск все же не удалось отстоять. Измена главкома очень болезненно сказалась на войсках: появилось огульное недоверие ко всем командирам, ослабла дисциплина. Белогвардейцы не замедлили воспользоваться этим. От обороны они перешли к наступательным действиям, и наши части, до того великолепно сражавшиеся, оказались не в состоянии противостоять их натиску. Фронт стремительно покатился к западу.
М. Н. Тухачевский больно переживал неудачи армии, но не терял присутствия духа. Он работал без отдыха, без сна. Не ограничивался одними лишь оперативными распоряжениями, а широко пользовался и средствами политического воздействия на подчиненных.
Вспоминаю случай с Уфимским коммунистическим инженерным отрядом. Одно время в этот отряд проникли паникерские настроения. Люди были подавлены поражениями, понесенными на пути от Уфы к Симбирску, и всячески стремились уйги подальше в тыл.
Командир отряда поплелся в хвосте этих настроений. Более того, попытался оправдать их. В рапорте командарму он доказывал неправильность использования технического отряда в качестве пехоты и настаивал на отправке в Казань для переоснащения.
При нормальной боевой обстановке это могло быть правильным. Но под Симбирском зрела катастрофа, и для предотвращения ее приходилось прибегать к сверхординарным мерам. Тухачевский приказывает отряду остаться в Симбирске и обращается к партийной совести бойцов. Он зовет их выполнить революционный долг.
«Как командарм и коммунист, – пишет он, – считаю, что выставленные Вами мотивы не освобождают Вас от обязанности защищать Советскую власть в Симбирске в столь критический момент. До сих пор я еще никогда не слышал, чтобы члены нашей партии отказывались бороться за Советы.
А потому вперед! Я еду вместе с Вами!» ЦГАСА, ф. 157, оп. 3, д. 26, л, 70.


Это возымело свое действие. Уфимский отряд честно дрался на подступах к Симбирску.

Михаил Николаевич понимал, что в условиях упадка морального духа войск командиры всех степеней должны быть поближе к бойцам. Поглощенный бесконечным множеством обязанностей, он находит время побывать то в одной, то в другой части.
Тяжелая ситуация создалась в 4-м Латышском стрелковом полку. Этот полк, только что выведенный в резерв после почти двухмесячных боев на сызранском направлении, отказался выполнить приказ о выступлении под Симбирск. Увещевания командира и комиссара полка не помогли. Но вот среди латышских стрелков появляется командарм и во всеуслышание объявляет, что если они не выступят, то он возглавит их командиров и сам пойдет на выручку 1-го Латышского полка, сражающегося в Симбирске во вражеском окружении. Стрелки заколебались, стали митинговать» 170 человек вместе с командирами и политработниками сомкнулись вокруг Тухачевского. Образовавшийся таким образом отряд стал без промедления грузиться в эшелон. Это окончательно переломило настроение у остальных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33