Хорошо запомнился мне еще и такой эпизод.
В 1927 году, будучи уже заведующим военным отделом «Правды», я получил от Марии Ильиничны Ульяновой задание организовать курсы по подготовке спецвоенкоров.
– Думаю, – сказала Мария Ильинична, – вам надо связаться с Тухачевским. Владимир Ильич очень высоко ценил его военные способности. Я позвоню Тухачевскому, а вы съездите к нему и обо всем договоритесь.
Готовясь к этой встрече, я отыскал в своем обширном архиве интервью с бывшим командармом-9 Иеронимом Петровичем Уборевичем, взятое вскоре после освобождения Кубани. Заканчивалось оно следующими словами: «Искренно сожалею, что у нас в действующей Красной Армии не было необходимого количества хорошо подготовленных военных корреспондентов, которые могли бы сохранить интересный и волнующий материал».
С этого я и начал свою беседу с Михаилом Николаевичем.
– Товарищ Уборевич безусловно прав, – живо откликнулся Тухачевский. – И давайте мы с вами начнем готовить военкоров по-настоящему. Нам нужны не дилетанты, которые иногда такое напишут, что только за голову хватаешься. Нам требуются журналисты с глубокими военными знаниями.
Я уговорил Михаила Николаевича принять шефство над нашей пока еще не существующей школой и разработать учебный план. Через две недели мы получили такой план, а к нему были приложены еще «примерное расписание занятий» и список военных деятелей, которых следовало бы привлечь к чтению лекций.
При этом Михаил Николаевич пояснял:
– Пусть вас не смущает, что я начал с Цезаря и походов древних. Без понимания истории трудно постичь всю глубину сегодняшних задач…
Наши курсы пользовались большим успехом. Мария Ильинична сама определила, для кого из работников «Правды» и «Бедноты» посещение их было обязательным. В числе таковых оказались, как я помню, М. Кольцов, Н. Погодин, А. Зуев, С. Евгенов, С. Янтаров, Виктор Кин, Мартын Мержанов.
Одно из первых занятий В. К. Триандафиллов начал так:
– Товарищи! Разрешите мне свою сегодняшнюю лекцию посвятить теории военного дела. Моя задача облегчена тем, что передо мной лежит статья Михаила Николаевича Тухачевского, подготовленная для XXII тома Большой Советской энциклопедии. Называется она «Война, как проблема вооруженной борьбы»…
У меня и поныне хранится изрядно потрепанная тетрадь с записями этой лекции и кратким конспектом статьи М. Н. Тухачевского. Мне очень дороги эти пожелтевшие странички. У меня с ними связано первое приобщение к марксистско-ленинской науке о войне и армии.
Листая старую тетрадь, непроизвольно сосредоточиваюсь на словах, подчеркнутых красным карандашом:
«Я – военный по профессии, начальник красного генштаба, поднимаю над миром свою руку за разоружение, за ликвидацию армий во всем мире!»
Это сказано М. Н. Тухачевским в конце двадцатых годов.
Мы, «правдисты», постоянно ощущали тогда тесную связь нашей газеты с ним. У нас печатались его статьи. Нам частенько случалось встречаться с М. Н. Тухачевским на всякого рода торжественных и далеко не торжественных заседаниях. Каждый из нас знал, что Михаил Николаевич редактирует военный отдел Большой Советской энциклопедии и, когда «Правде» нужно было авторитетное мнение по какому-либо военному вопросу, она чаще всего обращалась именно к нему.
М. Н. Тухачевский высоко ценил партийную печать, всегда и во всем помогал «Правде». Помню, как в том же 1927 году решено было ввести в штат редакции должность главного военного обозревателя. Мария Ильинична опять направила меня за консультацией к Михаилу Николаевичу. Он посоветовал привлечь к этой работе его первого заместителя по штабу РККА С. А. Пугачева. Так С. А. Пугачев тоже стал «правдистом».
Будучи крупнейшим военным теоретиком, Тухачевский охотно писал также брошюры для красноармейцев. Он заслуженно пользовался репутацией опытного редактора, с мнением которого считались признанные профессора военных академий. Достаточно сказать, что именно Михаил Николаевич отредактировал и выправил статью Д. М. Карбышева «Военно-инженерное дело» для Большой Советской энциклопедии.
Литературная деятельность Михаила Николаевича так же многообразна, как военная и общественная. И она ждет своего исследователя.

ИСПЫТАНИЯ
ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТ
Я. А. ЕРМОЛИН

На первый взгляд может показаться, будто судьба М. Н. Тухачевского до рокового тридцать седьмого года складывалась удивительно удачно и фортуна к нему необыкновенно благоволила: ранняя слава, высокие награды и звания, ответственнейшие посты…
Верно, все это было. Было доверие партии и признание народа. Но вместе с тем Тухачевский изведал немало тяжелого: прошел через испытания боев и плена, знал горький вкус неудач, пережил много трудностей на полководческом пути и косые взгляды недоброжелателей.
Мне довелось быть свидетелем некоторых таких трудных дней в жизни Михаила Николаевича. И о них я хочу также рассказать в этих отрывочных воспоминаниях.
Когда в апреле 1920 года Михаил Николаевич Тухачевский возглавил Западный фронт, имя его пользовалось уже широкой популярностью и с ним связывались новые надежды. Время было трудное, сложное. Еще в феврале В. И. Ленин предупреждал об опасности, которую представляют собой белопольские интервенты. Владимир Ильич писал:
«Все признаки говорят, что Польша предъявит нам абсолютно невыполнимые, даже наглые условия. Надо все внимание направить на подготовку, усиление Запфронта. Считал бы необходимыми экстренные меры для быстрого подвоза всего, что только можно, из Сибири и с Урала на Запфронт». В. И. Ленин. Соч., т. 35, стр. 373


Назначение Тухачевского командующим тоже явилось одной из мер по усилению Западного фронта.
Мне, в то время штабному командиру оперативного управления штазапа, Михаил Николаевич запомнился по первой встрече. Скромно одетый – гимнастерка, перехваченная кавказским ремешком, синие галифе, заправленные в начищенные до блеска сапоги, – он сидел в кабинете и сосредоточенно выслушивал доклады. От него как бы веяло спокойствием и уверенностью. Вопросы задавал очень конкретные. И отвечать ему надо было так же. Если в докладе что-то оставалось неясным, Тухачевский вызывал других штабных командиров и, пока не добивался полной определенности, не считал возможным переключиться на иные проблемы.
Начальник оперативного управления штаба Западного фронта А. М. Перемытов, вернувшись от Тухачевского, сказал мне:
– Командующий хочет иметь исчерпывающие данные о перевозках и сосредоточении войск. Я ему доложил довольно обстоятельно, но он выразил желание заслушать работника, непосредственно занимающегося этими делами, то есть вас. В двадцать два ноль ноль извольте быть у него. Прихватите с собой карту районов сосредоточения, графики движения. И мой вам совет: когда будете докладывать, говорите коротко; командующий, как я успел заметить, не переносит многословия.
Признаюсь, мною овладело беспокойство и даже неуверенность. Тухачевского не удовлетворил доклад Перемытова, опытнейшего оператора-генштабиста. Удовлетворит ли мой?
Однако эти тревоги как рукой сняло, едва я появился в кабинете командующего. Михаил Николаевич усадил меня в кресло и как-то очень тактично, вроде бы даже неофициально стал расспрашивать, где я прежде служил, в каких должностях, когда кончил школу штабной службы. Потом незаметно подвел к теме доклада и весь превратился в слух.
Следуя совету Перемытова, я, кажется, перестарался: доклад получился слишком уж лаконичным.
– У вас все? – удивился Тухачевский.
– Так точно.
– А у меня еще не все… Уточните, пожалуйста, с какой скоростью следуют оперативные эшелоны? Какая сейчас обстановка на железных дорогах?
В первую минуту я замешкался. Но Михаил Николаевич не торопил, дал возможность собраться с мыслями.
Память выручила. Припомнив множество фактов, я доложил, что средняя скорость движения эшелонов не превышает 12–14 километров в час. Локомотивы работают на дровах, причем плохих, непросушенных, прямо с корня. Из-за нехватки топлива часты остановки в пути. В этих случаях красноармейцы выгружаются из эшелонов и направляются в ближайший лес на заготовку дров. Многие локомотивы простаивают из-за неисправностей. К весне положение на железных дорогах несколько улучшилось. Но незначительно.
– Да, таким улучшением довольствоваться нельзя, – вздохнул Тухачевский и принялся расспрашивать меня о выполнении графиков погрузки войск в исходных районах – в Сибири, на Урале, на Кавказе.
Пришлось признаться, что связи с глубинными военными округами у нас нет и об эшелонах мы узнаем лишь при подходе их.
– Плохо, очень плохо, – констатировал командующий. – Штаб непременно должен знать, вовремя ли, в соответствии ли с плановыми сроками отправляются к нам войска…
Этот разговор заставил меня по-новому взглянуть на свои обязанности, заняться многими вопросами, ранее ускользавшими из поля зрения.
Запомнилась и еще одна подробность первой встречи с Михаилом Николаевичем. Он обратил внимание на мою одежду – чесучевую рубаху, черные брюки навыпуск и парусиновые ботинки.
– Почему вы в партикулярном платье?
Я рассказал, как в госпитале, куда попал с сыпным тифом в январе 1920 года, неудачно продезинфицировали мое обмундирование и вернули в виде полуистлевшего тряпья.
Командующий тут же распорядился, чтобы меня одели по-военному. Конкретизировать, что это значит, он воздержался. В то время единой формы для командиров Красной Армии еще не было. Щеголяли кто в чем горазд. А. М. Перемытов, например, донашивал офицерскую гимнастерку и зеленые диагоналевые брюки со штрипками. Начальник штаба Н. Н. Шварц носил китель цвета хаки и штатские брюки какого-то неопределенного цвета. А Борис Михайлович Шапошников, бывший тогда начальником Оперативного управления штаба Республики, приезжал к нам в хорошем штатском костюме и накрахмаленной рубашке с черным шелковым галстуком.
На этом довольно пестром фоне я не очень-то выделялся среди других. Но Тухачевский обладал даром все замечать, за каждой мелочью видел человека и всегда стремился помочь, если кто-то испытывал какие-то затруднения или неудобства.
Об этом можно было бы говорить и говорить, нанизывая один пример на другой. Однако, мне думается, в воспоминаниях о таких людях, как М. Н. Тухачевский, нельзя сводить все к мелочам. От подробностей первой встречи я попытаюсь сразу же перейти к более существенным событиям, способным дать хотя бы некоторое представление о деятельности Михаила Николаевича в период польской кампании.
Еще до того, как Тухачевский вступил в командование Западным фронтом, стратегическая обстановка приобрела очень острый характер. 24 апреля 1920 года белополяки превосходящими силами перешли в наступление против Юго-Западного фронта. 27 апреля они захватили Овруч, Коростень, Житомир, Бердичев. Под вражеским натиском вынуждена была отступить в юго-восточном направлении 14-я армия. Между ней и 12-й армией образовался все увеличивающийся разрыв, используемый противником. 12-йармии приходилось оставлять рубеж за рубежом, и к 3 мая белополяки угрожали уже непосредственно Киеву. 6 мая части 12-й армии были вынуждены оставить Киев и отойти за Днепр.
Тухачевский и штаб нашего фронта с тревогой следили за положением на Юго-Западном фронте. Михаил Николаевич, надо полагать, отдавал себе ясный отчет в сложности ситуации, и его длительные беседы со многими работниками штаба преследовали вполне определенную цель: он искал пути и способы наиболее эффективной помощи своему левому соседу.
В первых числах мая у него окончательно созрело решение: не ожидая сосредоточения всех назначенных фронту резервов и маршевых пополнений, начать активные действия на Белорусском театре. Решение это было одобрено главным командованием и легло в основу плана нашего майского наступления.
Главные усилия войск Западного фронта сосредоточивались на правом крыле южнее Полоцка. Отсюда 15-я армия (командарм А. И. Корк) должна была наносить удар в направлении Вильно. Вспомогательный удар предполагалось осуществить силами 16-й армии (командарм Н. В. Сологуб) из района южнее Борисова в направлении Игумен – Минск.
Для прикрытия правого крыла фронта и обеспечения безопасности границ с Латвией перед началом наступления была сформирована так называемая Северная группа войск в составе 48-й и 18-й стрелковых дивизий и 168-й стрелковой бригады под общим командованием Е. Н. Сергеева. Этой группе предстояло также решать и активные задачи: одновременно с 15-й армией она должна была перейти в наступление, форсировать Западную Двину и угрожать противнику с тыла.
Следует иметь в виду, что штаб Западного фронта начал планировать наступление еще до приезда М. Н. Тухачевского в Смоленск. Но и нам, и прежнему командующему фронтом В. М. Гиттису оно рисовалось в более отдаленной перспективе. План был составлен с большим размахом. На заключительном этапе операции тов. Гиттис намеревался устроить для противника нечто вроде Канн. Для этой цели предусматривалось создание двух ударных группировок – как на правом, так и на левом крыле фронта.
Мысль, конечно, неплохая. Но для практического ее осуществления надо было располагать куда большими силами, чем мы имели в действительности.
М. Н. Тухачевский посчитал прежний план малореальным. Он потребовал от командования 16-й армии создать ударную группировку не на левом фланге, как предусматривалось ранее, а на правом, то есть приблизить ее к группировке главных ударных сил фронта – к 15-й армии. Это значило массировать удар на основном направлении и тем обеспечить его максимальный оперативный эффект.
Боевая численность войск Западного фронта (81 тысяча штыков и сабель) не на много превышала численность противостоящих нам 1-й и 4-й армий белополяков (63 тысячи штыков и сабель). Но зато противник располагал гораздо большими возможностями для маневра: у него и железные дороги находились в хорошем состоянии, и оперативные резервы были тут же под боком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33