— Но проблема в том, что нашу рекламу мало показывали. У меня очень неприятное подозрение, что эту мину подложила Элен — ваша реклама пошла не по той цене, о которой сговорились ранее. Если бы все удалось сделать, как намечалось, то эфирное время было бы вполне достаточным. Тогда бы реклама заработала, я просто уверена.
— Я помню, как ты говорила, что гарантируешь расширение рынка для Национального совета, — задумчиво произнесла Колин.
Тереза потерла лоб — у нее страшно разболелась голова, сердцебиение отдавалось в висках неприятной пульсацией.
— Я тоже помню, — сказала она. — Я сделала все, что могла, и кое-что еще. Это была моя лучшая работа. Ты же сама говорила.
— Ну ладно, не томи — выдавай самую главную пакость, — продолжала Колин. Она отложила карандаш и повернулась к подруге. — К какому сроку мы должны успеть?
— Национальный совет хочет, чтобы мы начали новую кампанию на следующей неделе.
— Боже мой! — только и сумела вымолвить Колин.
— Что мы имеем в заначке? — спросила Тереза.
— Не слишком много.
— У тебя должны быть материалы и предварительные наброски. Последнее время я не тревожила тебя вашей группы было полно забот с тремя клиентами. Но по Национальному совету целая группа работала почти месяц.
— Мы собирались для выработки стратегии почти каждый день. Но... как ни напрягали извилины, ничего оригинального нам в головы так и не пришло. Озарений не было. Но я чувствую, что тебе нужно.
— Хорошо, но все же я хочу посмотреть, что у вас есть. Не важно, насколько все это сыро и отрывочно. Я хочу понять, чем занимается группа. Мы сделаем это сегодня.
Колин вздохнула и поднялась со стула.
— Ладно, — сказала она без всякого энтузиазма. — Пойду собирать людей.
Глава 3
СРЕДА, 11 ЧАСОВ 15 МИНУТ, 20 МАРТА 1996 ГОДА
Сьюзен Хард терпеть не могла больниц.
Из-за сколиоза позвоночника она с детства не вылезала из них и от частого пребывания на больничной койке сделалась почти стопроцентной неврастеничкой. Больше всего ее выводило из себя то, что, попадая в госпиталь, она теряла возможность распоряжаться собой по собственному усмотрению. Добивало и окружение — сплошь больные и умирающие.
Сьюзен твердо верила в мудрость: если может случиться что-то плохое, то оно обязательно случится. А в больницах, по ее непоколебимому убеждению, по-другому просто не бывает. Например, когда она в прошлый раз поступила в госпиталь, ее направили в урологическое отделение для проведения какой-то страшной процедуры. Уже лежа на столе, она попросила упиравшуюся медсестру еще раз прочитать фамилию на бирке, привязанной к руке Сьюзен. И что вы думаете? Конечно, эти разгильдяи перепутали больных.
Правда, на этот раз Сьюзен попала в госпиталь не из-за болезни. Накануне вечером у нее начались схватки — Сьюзен Хард рожала второго ребенка. Кроме сколиоза, женщина страдала сужением таза, что делало роды естественным путем невозможными. Так что пришлось прибегнуть к операции — кесареву сечению.
Так как это было не первое полостное хирургическое вмешательство в ее жизни, врач настоятельно рекомендовал пребывание в больнице в течение нескольких дней. Никакие уговоры и лесть не помогли — доктор остался непреклонен.
Стараясь отвлечься от неприятных мыслей, Сьюзен начала гадать, на кого окажется похож только что рожденный ею ребенок. На Аллена? Вот чудесный малыш — с первого дня спокойно спал по ночам и никого не беспокоил. При одном воспоминании о старшем сыне Сьюзен испытала восторг. Теперь Аллену почти три годика, он стал вполне самостоятельным, и она решила, что пора рожать второго ребенка, — Сьюзен считала себя прирожденной матерью.
Она проснулась словно от толчка — и когда только успела отключиться? Разбудила Сьюзен одетая в белое медсестра, колдовавшая с капельницей, подвешенной на металлической стойке, укрепленной в изголовье кровати.
— Что вы делаете? — испуганно спросила Сьюзен. Ее всегда обуревало беспокойство, когда рядом происходило что-нибудь непонятное.
— Простите, что разбудила, миссис Хард, — извинилась сестра. — Я просто меняю флакон.
Сьюзен опасливо посмотрела на шланг, по которому в ее вену текла какая-то прозрачная жидкость, и как многоопытный стационарный больной решила, что с капельницами пора заканчивать, о чем не преминула сказать сестре.
— Я посоветуюсь, — пообещала девушка и неслышно выскользнула из палаты.
Сьюзен запрокинула голову и долго разглядывала флакон, силясь прочитать, что же ей льют в вену. Но бутылка висела горлышком вниз, и разобрать надпись Сьюзен не удалось.
Она решила лечь поудобнее и начала переворачиваться на бок, но острая боль напомнила ей о недавно сделанной операции. Пришлось остаться лежать на спине.
Сьюзен попыталась перевести дух и почувствовала какое-то неудобство при глубоком вдохе.
Закрыв глаза, она решила успокоиться. Сьюзен понимала, что в ее организме до сих пор плавает масса лекарств для наркоза, и поэтому надеялась легко уснуть. Самое страшное заключалось в том, что Сьюзен боялась спать, когда вокруг ходит такое множество народа.
Мягкий стук пластика о пластик привлек внимание Сьюзен, и она моментально открыла глаза. Рядом со столом медсестры стоял санитар.
— Простите, — окликнула его Сьюзен.
Санитар обернулся — это был красивый парень в белом халате, надетом поверх хирургического костюма. Со своей койки Сьюзен не могла прочесть имени на визитке, приколотой к лацкану халата. Санитар, казалось, был несказанно удивлен тем, что к нему обратились.
— Надеюсь, я не очень побеспокоил вас, мадам, — вежливо произнес молодой человек.
— Меня здесь все беспокоит, — беззлобно пожаловалась Сьюзен. — Мне кажется, что здесь суета, как на вокзале.
— Прошу простить, — сказал санитар. — Я могу зайти и попозже, если это вам удобно.
— А что вы делаете? — спросила Сьюзен.
— Заполняю жидкостью увлажнитель.
— А зачем мне нужен увлажнитель? В прошлый раз никакого увлажнителя не было.
— Анестезиологи часто рекомендуют применение увлажнителя в это время года, — начал объяснять санитар. — После операции горло больного раздражено интубационной трубкой, поэтому в первые часы после наркоза полезно подышать увлажненным воздухом. В каком месяце вам делали прошлую операцию?
— В мае, — ответила Сьюзен.
— Может быть, поэтому обошлись без увлажнителя, — предположил мужчина. — Так мне зайти попозже?
— Нет, нет, делайте свое дело, — проговорила Сьюзен.
Не успел он покинуть палату, как вошла уже знакомая медсестра.
— Вы были правы, — сказала она. — Врач распорядился убрать капельницу, как только закончится флакон.
Сьюзен согласно кивнула. Она хотела было спросить у медсестры, как та ухитряется дома обходиться без распоряжений, но лишь горестно вздохнула. Ей вдруг захотелось немедленно убраться отсюда.
После ухода медсестры Сьюзен успокоилась настолько, что смогла снова уснуть. Сон оказался недолгим — кто-то коснулся ее плеча.
Сьюзен открыла глаза и увидела рядом с собой незнакомую улыбающуюся медсестру с пятиграммовым шприцем в руке.
— Я вам кое-что принесла, — сказала медсестра таким тоном, словно Сьюзен была малолетним несмышленышем, а шприц — сладкой конфеткой.
— Что это? — капризно спросила, инстинктивно отпрянув, Сьюзен.
— Это обезболивающий укол, — ответила медсестра. — Поворачивайтесь, я вас уколю.
— Мне не нужен обезболивающий укол, — заупрямилась женщина.
— Нет, он вам, вне всякого сомнения, нужен, — настаивала на своем медсестра.
— Нет, не нужен.
На лице девушки появилось выражение отчаяния. Она помрачнела и перестала улыбаться.
— Понимаете, так распорядился доктор. Вам надо вводить обезболивающее каждые шесть часов.
— Но боль меня почти не беспокоит, — запротестовала Сьюзен. — Только когда я переворачиваюсь или глубоко дышу.
— Вот видите. — Казалось, медсестра обрадовалась. — Вам просто необходимо глубоко дышать, иначе вы можете заболеть пневмонией. Ну же, будьте послушной девочкой.
Сьюзен задумалась. С одной стороны, ей не хотелось уступать из чистого духа противоречия. С другой — она хотела, чтобы о ней заботились, и, собственно говоря, в обезболивающем уколе нет ничего особенно плохого. Даже наоборот — может быть, удастся вновь уснуть.
— Ну ладно, делайте, — согласилась Сьюзен.
Скрипнув зубами, Сьюзен повернулась на бок и закрыла глаза. Медсестра ловким движением сбросила простыню с ее ягодиц.
Глава 4
СРЕДА, 14 ЧАСОВ 5 МИНУТ, 20 МАРТА 1996 ГОДА
— Ты понимаешь, что Лори права, прекрасно понимаешь, — сказал Чет Макговерн.
Чет и Джек сидели в тесном кабинете на пятом этаже Управления судебно-медицинской экспертизы. Оба только что поели и, расслабившись, закинули ноги на серые металлические столы. Вскрытия закончены — пора приниматься за писанину.
— Конечно, права, — согласился Джек.
— Но если права, то зачем ты постоянно провоцируешь Кальвина? Это неразумно. Этим ты не принесешь себе никакой пользы. Ты только перестанешь продвигаться по служебной лестнице в нашей системе.
— Я и не хочу подниматься по служебной лестнице системы, — огрызнулся Джек.
— Опять начинается? — возмутился Чет. В системе здравоохранения нежелание продвигаться наверх воспринимается как самая страшная ересь.
Джек сбросил ноги со стола и рывком вскочил со стула. Он смачно потянулся и громко зевнул. Мужчина он был хоть куда — массивный, шести футов роста, явно предназначенный для тяжелых физических нагрузок. От стояния за прозекторским столом и сидения в кабинете у него начинали ныть все мышцы, особенно — четырехглавая бедра.
— Мне нравится быть маленьким человеком на верхушке тотема, — произнес Джек, с удовольствием хрустя костяшками пальцев.
— Так ты не хочешь получить сертификат? — удивленно спросил Чет.
В ответ Джек хмыкнул.
— Естественно, я хочу получить сертификат, — сказал Джек. — Но это не относится к делу. Насколько это касается меня, то получать или не получать сертификат — это сугубо личное дело. Да, я так считаю. Но чего я не хочу точно, так это взваливать на себя ответственность руководства. Я желаю оставаться судебным патологоанатомом. К черту всю эту бюрократию и красные финишные ленточки.
— Господи Иисусе. — Чет тоже сбросил ноги на пол. — Каждый раз, когда я начинаю воображать, что немного тебя знаю, ты преподносишь мне очередной сюрприз. Мы с тобой пять месяцев сидим в этом кабинете, а ты для меня все еще загадка. Черт, я даже не знаю, где ты живешь.
— Вот не думал, что тебя это так интересует, — ехидно заметил Джек.
— Перестань, — разозлился Чет. — Ты же понимаешь, что я хочу сказать.
— Я живу в Верхнем Вест-Сайде, — сказал Джек. — Это не тайна.
— На Семидесятых? — поинтересовался Чет.
— Немного выше.
— На Восьмидесятых?
— Выше.
— Не хочешь же ты сказать, что живешь дальше Девяностых? — удивился Чет.
— попал в точку, — рассмеялся Джек. — Я живу на Сто шестой улице.
— Хорошенькое место! — воскликнул Чет. — Ты же живешь в Гарлеме.
Джек равнодушно пожал плечами.
Он сел за стол и достал из ящика папку.
— Какая разница, как что называется?
— Но за каким чертом надо жить в Гарлеме? — взорвался Чет. — В городе и в окрестностях есть масса милых мест, так нет, его занесло в Гарлем. Представляю себе тамошний пейзаж. Да к тому же там попросту опасно.
— Я смотрю на эти вещи по-другому, — возразил Джек. — Плюс там полно спортивных площадок, а одна — самая лучшая — прямо рядом с моим домом. Я же просто помешан на баскетболе.
— Теперь я понял — ты псих, — проговорил Чет задумчиво. — Все эти площадки и команды игроков вроде тебя контролируются местными группировками. Ты же просто самоубийца. Боюсь, что однажды мы обнаружим тебя на одном из наших столов. И твой горный велосипед будет тут ни при чем.
— До сих пор у меня не было никаких проблем, — отмахнулся Джек. — В конце концов, это я купил пару щитов и прожектор, к тому же я покупаю мячи. Так что местная группировка относится ко мне вполне терпимо.
Во взгляде Чета, воззрившегося на приятеля, появилось нечто вроде восхищения. Макговерн постарался представить себе, как выглядит Джек на площадке среди всей этой черной гарлемской шпаны. Должно быть, он здорово выделяется на ее фоне своими светло-каштановыми волосами, подстриженными а-ля Юлий Цезарь. Интересно, что эти негры знают о нем, кроме того, что Джек — доктор? Впрочем, Чет знал о друге ненамного больше.
— Слушай, чем ты занимался, перед тем как поступил на медицинский факультет? — спросил Чет.
— Ходил в колледж, — ответил Джек. — Как большинство врачей. Только не говори, что ты не учился в колледже.
— Учился, не отрицаю, — пробурчал Чет. — Знаешь, Кальвин не зря называет тебя умником. Ты же понимаешь, о чем я спрашиваю, — ты только недавно закончил резидентуру по патологии. Интересно, чем ты занимался в промежутке?
Макговерн давно хотел задать этот вопрос, но удобный случай представился только сегодня.
— Сначала я был офтальмологом, — ответил Джек. — У меня даже была практика в Шампейне, в Иллинойсе. И был я обычным, заурядным консерватором из благополучного пригорода.
— Конечно, конечно, охотно верю, в таком случае я был буддийским монахом, — рассмеялся Чет. — Хотел бы я представить тебя офтальмологом. Я вот несколько лет был врачом «скорой помощи», прежде чем у меня на горизонте что-то забрезжило. Преуспевающий офтальмолог, консерватор? Так не бывает.
— Со мной было, — заупрямился Джек. — Правда, тогда меня звали Джон. О, в то время ты бы меня не узнал. Волосы были длиннее, я, как старшеклассник, носил их на косой пробор, из одежды предпочитал костюмы в мелкую клетку.
— И что же с тобой стряслось? — спросил Чет, взглянув на черные джинсы и синий вязаный шарф друга.
Их разговор был прерван стуком в дверь. На пороге стояла Агнес Финн, заведующая баклабораторией — маленькая женщина в очках с толстыми стеклами. Волосы ее были стянуты в тугой пучок.
— Мы только что получили удивительный результат, — сказала она Джеку, не меняя строгого выражения лица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59