- Так оно и есть. Пусть все пойдет так, как судьбе угодно.
Она собрала белье в узелок и подсыпала своей коноплянке корму на неделю. Затем она аккуратно разложила шитье по пакетам и передала их одному из мальчишек, приказав вернуть заказчикам и сказать, что она не сможет выполнить работу, так как в нее вселился демон.
Во время этих приготовлений вошли Кернбейсер и Эшенмихель, которым уже успели кое-что сообщить о происшествии. Дюр, стоявший при их появлении посреди комнаты, произнес спокойно и величественно, как Фальстаф, когда он является с Перси: "Вот вам демон!"
Мы с триумфом отвели девицу Шноттербаум в заведение и устроили экспромтом маленькое семейное торжество. Вскоре Дюр, шатаясь, отправился в сарай, который этот удивительный человек раз и навсегда облюбовал для жилья. Кернбейсер распорядился осветить его в честь магии пестрыми лампионами.
Счастливые, разошлись мы по своим постелям. Мы уже считали, что дело в шляпе, и только Эшенмихель сомневался, сделать ли ему духа католиком или лютеранином. Девица Шноттербаум корчилась всю ночь в страшных судорогах, но это нас не касалось, так как мы имели дело не с ней, а с ее жильцом.
Правда, последующие дни и недели прошли весьма бурно, и мы поняли, что не только не взобрались на гору, но не одолели даже и подножия. Магический портной твердо стоял на том, что в швею вселился кузнец из Чертовой Кузницы, и боролся за эту истину, как герой, то есть, когда бывал трезв, выкрикивал это со страшными угрозами прямо в лицо демону или, вернее, в рот одержимой. Напротив, демон уверял, что он не кузнец, а магистр, не убивал молотом никакого подмастерья, а только вольнодумствовал в некоторых отношениях.
Впервые срединное царство вступило в конфликт само с собой, ибо только один из них мог быть прав - либо ясновидец Дюр, либо демон. Швея же держалась пассивно и только приговаривала:
- Я так ослабела, что мне безразлично, ношу ли я в себе кузнеца или батюшку-магистра. Если это батюшка, то вы сами свили себе веревку, взяв меня в дом, так как магистр подстроит вам такую каверзу, какая вам и не снилась.
ВОСЬМАЯ ГЛАВА
Дух кузнеца с воспоминаниями магистра
Наконец, после неустанных угроз, многократных окриков, заклинаний на праязыке, ужасающих жестов и закатываний глаз магический портной добился того, что демон смирился и начал отдавать должное если не богу, то правде.
Эшенмихель тоже немало способствовал этому усердными увещеваниями в присущем ему логически заостренном стиле. Так он однажды сказал бесу:
- Раз мы видим, что ты кузнец, то ты не можешь быть магистром. Понимаешь ли ты это, несчастный?
Тут демон затих и, видимо, устыдился своей глупости.
Четырнадцатого сентября в семь часов вечера последовала первая публичная исповедь. Плоть девицы Шноттербаум, одолеваемая спазмами и конвульсиями, была близка к смерти. Бес говорил из нее хотя и тихим, но внятным голосом и признался, что он кузнец Бумпфингер из Чертовой Кузницы, а не магистр Шноттербаум родом из Галле. После этого он подтвердил все, что мы о нем знали.
Последующие дни ушли на то, чтобы удержать беса в его настоящем образе.
- Ибо, - говорил Дюр, - если он снова обернется магистром, придется начинать дело сначала.
Дух должен был поэтому повторить по крайней мере раз двадцать историю об убитом подмастерье, так что швея, потеряв терпение, однажды воскликнула:
- Довольно, милые господа! Он это уже столько раз выкладывал. К тому же он скажет только то, что мой отец ему нашепчет.
Эти слова звучали туманно, но разгадка не заставила себя ждать. На следующий же день по настоянию Эшенмихеля был учинен демону строгий допрос, клонившийся к тому, чтобы узнать подробности об аде и особенностях срединного царства. Приведу важнейшие вопросы и полученные на них ответы.
Эшенмихель. Как ты попал в срединное царство?
Бес. Как вообще попадают. Заглянул сначала в ад, но там не знали, что со мною делать, так как я в него не верил. Ад вообще чепуха.
Эшенмихель. Чепуха?
Бес. Да, чепуха.
Магический портной. Как выглядит ад?
Бес. Никак не выглядит.
Магический портной. Никак?
Бес. Да, никак.
Тут допрашивавшие сделали перерыв. Мы взглянули друг на друга с удивлением. Кернбейсер воскликнул:
- Вовек вам не сделать из этого духа настоящего, заправского кузнеца. Ни один кузнец не скажет, что "ад - чепуха" и "никак не выглядит". Уж слишком много ему самому приходится возиться с огнем!
- Тише, - сказал Эшенмихель. - Не надо унывать.
Допрос продолжался.
Магический портной. Узнал ли ты что-нибудь о дьяволе?
Бес. О, да, всю правду.
Эшенмихель. Как выглядит дьявол?
Бес. Никак не выглядит.
Кернбейсер. Как же это?
Бес. Его тоже нет. Он тоже чепуха.
Магический портной (со страшными жестами). Разве ты не кузнец?
Бес (с дрожью). Да, я кузнец, но об аде и дьяволе я думаю точь-в-точь как магистр Шноттербаум.
- Ясно, совершенно ясно! - воскликнул Кернбейсер. - Кузнец не может еще отделаться от воспоминаний, мыслей и сомнений магистра.
Дюр ругался, бушевал и орал, что всех подвохов срединного царства никогда не узнаешь.
- Напротив, в этом и заключается величественное и божественное, елейно отвечал Эшенмихель, - что в нашем царстве глубятся глубокие глубины и одна пропасть подпирает другую. По-видимому, в девицу Шноттербаум одновременно вселилось два духа - кузнец и магистр. Они спутались, переплелись и слились в ней так неразрывно, что нельзя разобрать, где начинается один и кончается другой. Тому грандиозному и замечательному опыту, который мы проделали с половиной детского духа, симметрически соответствует не менее грандиозное и замечательное явление, а именно что в срединном царстве возможно полное смешение духов.
После этого глубокомысленного замечания я испросил разрешения поговорить с девицей Шноттербаум с глазу на глаз. Это разрешение мне было дано, так как никто больше не имел охоты продолжать допрос, и к тому же демон, освободившись из тисков, спустился, как сказала больная, из горла в область живота. Когда остальные покинули комнату, я спросил ее, не может ли она объяснить мне это удивительное явление.
- Ах! - ответила она, плача. - Я терплю страшные муки. Я слабею с каждым днем и всей душой тоскую по моей комнатушке и солнечному уголку. Там, мне кажется, я бы поправилась за ажурной кромкой и двойным рубцом. Правда, я теперь знаю (так как господа доктора и Дюр только о том и твердят), что это недостойные и греховные мысли. Кто предназначен быть сосудом чудес, должен терпеть до конца, и, видно, придется мне дотерпеть, бедной, несчастной женщине. По целым дням я думаю о безбожии покойного батюшки - да простит мне господь эти слова! И так как я всегда обладала хорошей памятью и запомнила все кощунственные и легкомысленные слова, что я слышала от него о Библии и христианской вере, то все это теперь во мне вихрем встает, и лезут из меня все эти противные речи. Кузнец, сидя во мне, только и слышит, что папашины богохульства. Вероятно, поэтому в те ужасные вечера, когда Дюр и господа так трудятся надо мной и когда у меня от молитв, пения, допросов, кулачных угроз, окриков и рева голова идет кругом и становится темно перед глазами, чувства мои начинают путаться и я говорю, как в горячке...
- Что? Что, девица Шноттербаум?
- Ах, простите мне необдуманное слово и, пожалуйста, не выдавайте меня остальным господам! Я хотела сказать, что, когда я лежу в горячке, дух начинает во мне вещать, и тогда говорю я, кузнец повторяет только магистерские слова и обезьянничает с папаши. Другого объяснения я вам дать не могу.
Что этим объяснялось? Такое толкование было слишком скудным, и великая загадка потустороннего мира так и оставалась неразрешенной.
Более того, она с каждым днем становилась туманнее. Так, если мы спрашивали кузнеца, помнит ли он происшествия своей жизни, он отвечал, что точно знает час, когда дал первый латинский урок. Если мы осведомлялись, чего ему больше всего не хватает в его теперешнем уединении, то он говорил, что особенно ему не хватает любимого томика Ювенала.
ДЕВЯТАЯ ГЛАВА
Факт: обращение демона зависит от тысячи случайностей
Приведенная фраза выписана из дневника Эшенмихеля, который, подобно мне, вел записи с первого дня магических опытов. Мы поделили эту работу. Я заносил на бумагу исторические факты, он делал из них сверхъестественные выводы. Но, о чудо из чудес! Хотя мы и не сговаривались перед тем, как записывать, его выводы всегда совпадали с моими фактами, как перчатка с перчаткой. Из этого следует заключить, что те, кто повествуют о потустороннем мире, пишут осененные крыльями вдохновения и стоят выше всякой критики.
Тринадцатого октября Эшенмихель сказал:
- Так как мы ничего не можем добиться от этого ублюдочного духа, то приступим к его обращению.
Кернбейсер спросил:
- Не позволишь ли ты мне, брат, полечить девицу Шноттербаум? Она тает на глазах.
- Нет! - воскликнул Эшенмихель. - Дело идет о демоне, а не о Шноттербаумше.
На следующий день, а именно первого сентября, магический портной поплевал в ладони, как обыкновенно делал, когда ему предстояло что-нибудь трудное, и, выгнав духа крепкими заговорами из области живота в глотку, принялся его усовещать. Он срамил его тем, что тот держится за свое вшивое срединное царство, описывал ему небесные радости, разрисовал эту идиллию в двух разных колоритах, чтобы она прельстила и кузнеца, и магистра, сказал, между прочим, что там, наверху, железо всегда раскалено, а за латинский урок платят на три крейцера дороже, чем на земле, и закончил тем, что довольно штук и что демон должен дать обратить себя без разговоров.
На это увещевание дух сначала отвечал только отчаянными грубостями. Он послал нас всех к шуту и сказал, что у каждого из нас не больше ума, чем в его мизинце. Какое нам дело до его спасения? Он-де вполне доволен своим помещением у девицы Шноттербаум.
- А вы тоже собираетесь попасть в рай? - спросил он.
- Да, - крикнули мы хором.
- Это уже само по себе достаточная причина, чтобы я оставался здесь, заявил он. - Такие болваны, как вы, способны испортить мне вечное блаженство. Заботьтесь о своих монатках и не суйтесь в мои дела. Коротко и ясно. Я не желаю, чтобы меня спасали.
К этому он прибавил всякие издевательства, которые я не стану записывать. Эшенмихель, Кернбейсер и я не могли ничего возразить и потому молча замкнулись в высшем сознании. Но портной был не такой человек, чтобы спасовать перед каким-то каверзным духом. Если бес становился груб, то тот делался еще грубее, на каждое ругательство он имел десяток покрепче, а в доводы, которые демон коварно приводил, он вообще не вдавался. На все софизмы, которые тот пытался вставить в беседу, портной отвечал громовым голосом: "Заткнись!"
После часу такой извозчичьей перебранки между портным и духом последний действительно притих и пробурчал:
- Благоразумный уступает. Ничего не попишешь с этим утюжным рылом. Хорошо, согласен, чтобы меня спасали. Но как мне за это взяться, ведь у меня нет ни рук, ни ног?
- Идиот! - воскликнул магический. - Зачем тебе руки и ноги? Тебя спасут, вот и все.
- Бросьте ваши грубости, - возразил дух. - Нельзя ли обращаться с демоном повежливее, в особенности если он вселился в женщину?
- Видишь ли ты рядом с собой своего ангела-хранителя? - гаркнул на него портной, так как в эту минуту луч света прорезал темноту комнаты. Впоследствии мы узнали, что как раз в это время слуга пересекал двор с фонарем в руке. Поистине чудесно, что небесный посланец избрал это естественное обстоятельство, чтобы сделать свое явление более убедительным.
- Я вижу все, что вы видите. Вы меня почти так же сбили и спутали, как швею, - ответил бес на вопрос портного.
Последний спросил демона, как выглядит ангел, и услышал в ответ:
- Как всякий ангел: одеяние белое, из кисеи, голубые крылья с золотой каймой.
Демон отвечал как на этот, так и на прочие вопросы ворчливым голосом и крайне неохотно. Видимо, его тяготил представитель небес. В течение затеянного по сему случаю разговора он, между прочим, сказал:
- Это ужасно - иметь еще на шее ангела, когда я никогда в них не верил.
Но тут Кернбейсер, до сих пор державшийся в тени, нанес демону прямой удар. Он быстро возразил ему, что, согласно его образу мыслей, он вообще не должен был бы верить в загробный мир, а между тем он теперь торчит в нем с руками и ногами. Этот довод поразил демона, он присмирел и после этого примирился с мыслью об ангеле.
Последнему тут же поручили справиться в соответствующем месте, когда должно произойти обращение кузнеца-магистра. Тот обещал сейчас же выехать по этому делу и, так как дороги были еще плоховаты, вернуться через три дня к семи часам вечера, вернее всего, с благоприятной резолюцией.
Прошло три дня в тихом ожидании. Всякий понимал, что ангел знаменует новую перипетию в этой драме чудес. Эшенмихель пересмотрел все, что мог найти об ангелах в каббале, у гностиков и у Эммануила Сведенборга (*94). Кернбейсер со слезами на глазах глядел в облака и сочинял красивые стихи, в которых воспевал одухотворенный взгляд теленка (*95). Девица Шноттербаум, которая едва могла подняться с постели, тихо теребила одеяло, странно поглядывала перед собой и порой невольно приговаривала:
- О чем бес умолчал, то ангел обнаружит.
Но на третий день в семь часов все были в сборе, кроме ангела. Демон, поднявшись, как обычно, из области желудка, не мог ничего сообщить об отсутствующем, был краток, даже несколько насмешлив и сказал:
- Совершенно очевидно, что на таких людей нельзя полагаться.
После этого магический излил поток проклятий, увещеваний и ругательств на отсутствующего, имея в виду привлечь его этим. Но все было тщетно. До двенадцати были бесплодно использованы все методы тауматургии. Негодный демон смеялся и кричал беспрестанно:
- Меня не спасут! Меня не спасут! Юхейрассасса! Юхейрассасса!
Наконец девица Шноттербаум так ослабела от этого, что готова была лишиться чувств. Кернбейсер поймал поднятую руку портного, который собирался применить жест небесного принуждения, и воскликнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53