Мы прошли в заднюю часть дома и оттуда направились через темный проход, где стоял всякий скарб и винные бочки, в маленькую пристройку, в которой, вероятно, помещалась и прачечная, так как из ее открытых окон доносился запах мыла. Там старший кельнер отпер одну из комнат, где оказался великолепно застоявшийся воздух. Он хотел извиниться за духоту, но я прервал его и сказал ему, что он не знает своего ремесла. Именно такие, отдающие плесенью и удушливые испарения являются самой подходящей атмосферой для духов.
Все там было, как полагается в помещении, в котором обосновались кернбейсер-эшенмихелевские (*91) чудеса: стены выглядели, как трухлявые рожи демонов, а на потолке духи оттоптали штукатурку. Я отпустил старшего кельнера, повесил платье на гвоздь, почувствовал после хорошего ужина знаменательное действие нервов живота, а после этого способность к высшему созерцанию, потушил поэтому свечу и налетел в темноте на весьма грубого духа, который на ощупь походил на угол стола. Затем я улегся в постель и некоторое время все было тихо. Странным казалось мне только то, что голова моя уходила все ниже, а ноги поднимались кверху. "Ага, беспокойные грешные твари, - подумал я, - вы вытаскиваете подушку оттуда, где ей полагается быть, и суете ее туда, где она вовсе не у места". Но мне не удалось поразмыслить над этими штуками демонов, так как внезапно сквозь дверную щель замерцал свет; казалось, что кто-то поднялся по лестнице рядом с моей комнатой и затем улегся спать надо мной. Я крикнул громким голосом:
- Если ты не вейнсбергский дух, а кухонный мужик, то откликнись!
Никто, однако, не откликнулся; только вскоре я услышал, что дух страшно храпит. Затем снова наступило молчание, длившееся около часа, во время которого я не закрывал ни глаз, ни ушей, как заяц. Вдруг я услышал какой-то сыплющийся звук у стены, где висело мое платье, а затем падение. Одновременно я почувствовал, как поднялась пыль.
- Тише, демоны! - крикнул я. - Довольно для первого знакомства. Вы объявляли о себе дождевыми каплями, вытаскивали подушку из-под головы, топтались, как кухонный мужик, и подымали пыль, а теперь оставьте меня в покое, ребята, мне хочется спать.
Действительно, духи присмирели после этого окрика, и я заснул. Но проснулся я еще до рассвета от тяжелого удушья, вызванного испарениями демона, равно как и тем, что я лежал головой вниз, а ногами кверху. Кровь прилила к голове, и мне казалось, что я сейчас задохнусь, но я продолжал лежать тихо и подумал: "Если ты задохнешься, то задохнешься как жертва высших познаний". Однако рассвело, прежде чем я задохся, и я увидел еще более поразительное чудо, чем если бы духи вытянули у меня подушку из-под головы. По-видимому, они перевернули меня во время сна. Я лежал головой к ногам, а ноги покоились на подушке. Человек, стесненный рамками своей церебральной системы, сказал бы, что я вечером улегся шиворот-навыворот. Я встал и увидел, что слышанный мною звук произошел от падения моего платья, которое духи сбросили со стены вместе с гвоздем. Вытянуть гвоздь им не стоило больших усилий, так как стена, как я уже сказал, была довольно трухлявая.
Я выпил кофе, а после, за вторым завтраком, бутылку аффенталера и почувствовал, что вера моя достаточно укрепилась; затем я дал старшему кельнеру условленный гульден, обещал отрекомендовать всем любителям высшего мира комнату возле прачечной с самой лучшей стороны и покатил навстречу голубым горам, между которыми лежит Вейнсберг.
ТРЕТЬЯ ГЛАВА
Магический портной
Недалеко от Вейнсберга на узкой дороге, проходившей по долине, откуда ясно виднелся Вейбертрейе, я заметил человека, который, покачиваясь, шел перед моей коляской; его можно было принять за пьяного, так как он шатался из стороны в сторону самым удивительным образом и, после некоторых попыток удержать почву под ногами, свалился в овраг. Его положение среди подорожников, крапивы и чертополоха не было положением обыкновенного человека, так как он упал совершенно симметрично, а именно: спина и голова оказались на середине, а руки и ноги по краям оврага, так что меридиан проходил через его центр. Это необычайное зрелище особенно возбудило мое сочувствие, я сошел с коляски, вытащил его оттуда с помощью возницы и решил, что в Вейнсберге, вероятно, найдется место, где он сумеет проспаться.
Наконец мы достигли цели, и доктор Кернбейсер, которому я был рекомендован, принял меня очень любезно.
- Хорошо, что вы приехали, - сказал он, - а то здесь так много дела, что мы вдвоем не справляемся; нам нужны молодые силы, чтобы успешно бороться с духами. Сегодня у нас опять совершенно сумасшедшая возня и срединное царство разгулялось вовсю. Это такие перекаты, грохоты, стуки, громы, переливы, топоты, визги и кутерьма, что не знаешь, с чего начать. Я от всего сердца готов помочь ближнему в невидимом мире, но иногда это переходит границы. Один хочет спастись, другой закопал клад, третий уничтожил тайную книгу (при этом солнечные диски падают, как зрелые смоквы), четвертому надо прочитать молитву, пятому сыграть на рояле. У меня и моего друга Эшенмихеля голова кругом идет.
Я просил его успокоиться и обещал им со своей стороны всяческую помощь.
Мы вошли в дом, примыкавший своим уютным садом к городской стене. Внутри нас окликнул Эшенмихель, который делал пассы над сомнамбулой и от усердия даже со мной не поздоровался:
- Дюр придет?
- Нет, - ответил Кернбейсер, - пока что я привел Мюнхгаузена.
- Кто такой Дюр? - осведомился я.
- Магический портной, которого мы привлекли к себе в помощники, возразил Кернбейсер. - Сатанинский парень (прости мне, господи, мои прегрешения и эти слова)! У него больше власти над демонами, чем у нас обоих, вместе взятых; он так их честит и приводит к резону, что сердце радуется. Дюр должен был нам помогать и велел сообщить, что явится сегодня. Господь осенил ему душу самым поразительным образом и вооружил необыкновенными силами; он стоит в центре явлений и видит оттуда радиусы, расходящиеся к периферии, где они образуют шелуху, кору и форму так называемого внешнего мира, над которым витают небесные облака, как ищущие и любящие матери. Эти последние стремятся мелким дождем проникнуть в центр, чтобы небеса и существа слились воедино, взаимно растворившись и соединившись навеки, и...
- Да не болтай же столько, Кернбейсер, - прервал его Эшенмихель, - я из-за твоей трескотни не слышу, что говорит эта рохля, а она только что начала рассказывать внутренним языком про тайну светопреставления.
- Я же должен описать Дюра Мюнхгаузену! - воскликнул вяло, но с раздражением Кернбейсер.
- Ты всегда мешаешь моему вдохновению. Теперь созерцание нарушено, силы подорваны и я больше никуда не гожусь на весь день. Вы не встречали по дороге Дюра?
Я только что собрался ответить отрицательно, как вошел извозчик и спросил, что делать с мертвым человеком, найденным на дороге. Я попросил Кернбейсера отвести какое-нибудь помещение для моего подопечного. Он охотно согласился, вышел со мной и с извозчиком, чтобы помочь нам, но, увидев человека, который лежал замертво, в отчаянии всплеснул руками и крикнул:
- Да это же Дюр! Да это же Дюр! Да это же магический портной! О небо, опять мне приходится узреть тебя в этом состоянии, Дюр! Видите ли, у этого удивительного человека есть одна-единственная слабость, - продолжал он, обращаясь ко мне. - Он напивается через день, чему, впрочем, виною его чувствительная нервная система. В таком состоянии он не может использовать свои редкие магические таланты, и, таким образом, половина его жизни потеряна для высшего мира. О, Дюр! Дюр! Дюр! Но что поделаешь! Снимите его с коляски и положите на солому, пусть проспится.
Магического портного, которого я, ничего не подозревая, доставил из придорожного оврага в главную квартиру духов, водворили в сарай; я же вернулся к чудотворцам. Вскоре затем мы сели обедать без всяких предварительных чудес.
ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА
Гергесинец. Внутренний язык
В этом первом обеде кроме домочадцев принимал участие человек с дикими глазами, про которого я слыхал, что он по профессии бесноватый и время от времени хрюкает. Это было вполне естественно, так как в нем засел один из бесов, которые некогда вошли в гергесинских свиней. Во время короткого пути, который бес проделал в этом обиталище до озера, куда тогда бросилось стадо, ему так полюбилась свинская жизнь, что он по временам продолжал испускать соответствующие звуки. Кроме того, он требовал свиного корма, в особенности дробленого ячменя.
- Но мы ему не даем, и он должен есть обыкновенную пищу, отчего он часто жалобно ревет и дергается, - сообщил Кернбейсер.
- Я слышал от него удивительнейшие откровения, - сказал Эшенмихель голосом ясновидца. - Только время для этих сообщений еще не пришло.
- Как вы себя чувствуете сегодня, Похгаммер? - спросил он одержимого.
- Пока еще недурно, г-н доктор, - ответил тот вежливо и голосом обыкновенного человека, - к сожалению, это ненадолго, он уже слегка клокочет под ложечкой; что-то ему опять втемяшилось в голову... ай... он поднимается... он сидит в глотке... ой! ой! ой!
Он захрюкал и в то же время кричал резким голосом:
- Отрубей! Ячменя! Отрубей! Ячменя!
Эшенмихель молился, Кернбейсер заговаривал гергесинца бессмысленными виршами, а остальные сотрапезники спокойно продолжали есть, так как подобные явления вошли здесь в обиход и никто больше не обращал на них внимания.
В это время вошел слуга, которого я видел во дворе, и сказал:
- Дюр проснулся и просит пить.
- Скажите, пожалуйста, какие барские замашки! - возмутился Кернбейсер. - Пусть сначала притащится сюда и исполнит свою работу, а там мы посмотрим.
- Да, пришли сюда магического и скажи ему, что гергесинец сегодня особенно расхрюкался, - добавил Эшенмихель. - О, небесные силы, какой мрак, должно быть, царит в преисподней. Спаси нас, господи, от пропасти, в которой ревет Астарот и Вельзевул описывает свои огненные круги!
Тут неуверенной походкой вошел магический портной; глаза у него были красные, и он облизывал языком высохшие губы. Кернбейсер и Эшенмихель поздоровались с ним за руку и предложили заклясть беса-гергесинца.
- Этого мы живо утихомирим, - сказал портной и осушил большой бокал молодого вина. Он засучил рукава и расправил худосочные члены, а затем, подойдя к одержимому, поднес сжатый кулак к его хрюкающему рту и заорал: Замолчать немедленно! Я, Дюр, приказываю тебе силой своей магической власти. Что это за штуки такие, черт свинячий? Не можешь ты, что ли, говорить как следует или по дороге в озеро ты забыл свое бесовское наречье? На твоем месте я стыдился бы подражать свиньям. Замолчать немедленно, я тебе приказываю! Как? Ты не питаешь благодарности за то, что тебе когда-то разрешили выбрать квартиру по твоему вкусу? Проваливай моментально, или я буду лупить Похгаммера, пока ты этого не почувствуешь!
После этого обращения и в особенности после последней угрозы гергесинский бес стал тише, хрюканье перешло в поросячий писк и затем постепенно совсем затихло вместе с криками об отрубях и ячмене. Похгаммер отер пот со лба, протянул магическому портному руку и сказал:
- Покорнейше благодарю, г-н Дюр, он сидит теперь боязливо внизу и рыдает, как ребенок.
- Все они таковы, высокомерны и наглы, - ответил магический портной, но стоит как следует их распушить, и они сплющиваются, как взрезанный рыбный пузырь. Дай-ка выпить!
Похгаммер потребовал жаркого, которое его миновало во время процедуры с изгнанием беса, и стал уплетать за двоих.
- А гергесинцу что-нибудь перепадает из этого? - спросил я.
- Боже упаси, - ответил Эшенмихель, - бесы не вкушают земной пищи; я даже полагаю, что эти крики об отрубях и ячмене надо понимать символически, по крайней мере, если бы Похгаммер их действительно проглотил, то до демона дошел бы только, так сказать, дух свиного корма.
Между тем Кернбейсер делал магическому портному ласковые упреки.
- О, Дюр, - сказал он, - такой выдающийся человек и такая распущенность! В какие глубины ты опять скатился!
- Не помню, куда скатился, - отвечал магический портной, - в овраг или в глинище.
- В овраг, уважаемый учитель, - сказал я. - Счастлив с вами познакомиться и очень рад, что тотчас же смог оказать вам маленькую услугу.
- Вы, чудаки, думаете, что наш брат может быть постоянно трезвым и умеренным и при этом творить великие вещи, - сказал магический портной. Нет, это не так. Экзорцизм и заклинания страшно действуют на нервы, и если после этого не залить за галстук, то скоро скапустишься. Мне сегодня пришлось в деревне, что за лесом, заговаривать работницу, в которую засел швед из Тридцатилетней войны, убийца и поджигатель. Негодяй хотел во что бы то ни стало знать, сгорела ли в подожженном им доме, расположение которого он сам не мог определить, утерянная им кожаная фляжка; он-де не может обрести покоя, покуда ее не сыщет. Это меня страшно утомило, так как сначала швед не поддавался ни на какие резоны. После этого я принужден был подкрепиться, а от подкрепления я потом несколько ослаб.
По окончании обеда я вместе с Кернбейсером осмотрел все заведение. В имевшихся там комнатах сидело или спало шесть-семь ясновидящих женщин; меня привели с ними в контакт, и я получил весьма важные разъяснения самого таинственного характера. Так, например: когда мне подарили первые часы, как зовут большую собаку, оставленную мною дома, сколько я остался должен хозяину гостиницы в Ульме. В некоторых комнатах раздавались шарканье, похлопывание, шагание, щелкание, стуки, кроме того, шумел дождь за оконными занавесками и от времени до времени происходили мерцания, а также шуршание, словно кто-нибудь бросал в стену бумагу или известку. В общем, были поставлены на ноги три мужских и два женских духа; впрочем, простите, был еще и ребенок, который при жизни уронил бутерброд и не мог успокоиться по этому поводу в загробном мире. Первый дух носил черный кафтан, второй нечто вроде балахона, третий был в сапогах; от этого последнего и исходил топот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53