Меньше знаешь - гораздо лучше себя чувствуешь.
Пока я потерянно крутила головой и пялилась на странную обстановку (к примеру, над конторским столом висела подсвеченная карта России, что придавало Зямочкиному гаражу сходство с генеральным штабом союзных войск), бабуля уютно пристроилась в одном из кресел и преспокойно закурила. Остальная диспозиция разместилась следующим образом: Зямочка встал за спиной бабули как главный визирь у трона султана. Мы с Катериной пристроились в углу, крепко взялись за руки и постарались унять дрожь в коленках. Напротив бабули сел Перевалов, помялся, подождал, пока все устаканятся, вздохнул и начал:
- Я очень переживаю за нашего человека.
- Не переживайте, он почти здоров, и точно жив, - отрезала суровая бабуля, - нас интересует «Автопортрет».
- Вы понимаете, - спокойно проговорил наш с бабулей однофамилец, складывая руки на груди, - что в это дело замешаны слишком многие люди, мы не можем так просто взять и отдать вам картину.
- Понимаем, - кивнула бабуля, - но и вы поймите нас. Мы - лишь передаточное звено в длинной цепи, и на нас оказывается нешуточное давление. Так что мы действуем подобным образом не из жажды наживы, или из природного гадства.
- Хочется верить, - снова вздохнул Перевалов, - как вы вышли на «Автопортрет»? Семен Александрович отказался иметь с нами дело еще три года назад.
- Но три года назад он предлагал этот «Автопортрет» направо и налево, - фыркнула бабуля, - а такая информация не устаревает.
От этих слов я поежилась: терпеть не могу, когда бабуля начинает блефовать. Держу пари, что она умирает от любопытства, чем же этот «Автопортрет» так ценен, но усиленно делает вид, что собаку съела на всяческих автопортретах, а уж конкретно «Автопортрет» художника Яичкина - ее профиль. Я вжалась в Катерину и прикинулась предметом интерьера.
- Как вы собираетесь использовать автопортрет? - мягко поинтересовался товарищ Перевалов, - такую ценность нелегко будет пристроить.
- Ошибаетесь, - отмахнулась от него бабуля, - пристроить его проще простого. Был бы «Автопортрет», а желающие на него всегда найдутся.
- Ваши условия, - тепло заулыбался Перевалов.
- Вы отдаете нам «Автопортрет» в обмен на жизнь вашего убивца. Мы не раскручиваем его грязные дела, и не сдаем всю вашу кухню кому надо. Поверьте, мы о вас очень много знаем, - бабуля красноречиво посмотрела на Зямочку. Зямочка красноречиво посмотрел на Перевалова. Перевалов красноречиво посмотрел на своих амбалов, замерших у входа. Амбалы красноречиво посмотрели на нас с Катериной. Мы с Катериной тупо переглянулись и не стали ни на кого красноречиво смотреть. Обойдутся.
- Предлагаю сместиться, - заговорил Перевалов, когда все в конце концов друг на друга насмотрелись.
- В сторону чего? - презрительно скривилась бабуля.
- В сторону компромисса, - засиял Перевалов, - вот мой план действий: вы прямо сейчас передаете нам нашего человека и никому ничего про нас не сливаете, просто потому что вы ничего про нас не знаете, - бабуля поиграла желваками, но не стала никак комментировать его слова. - Но вы выводите нас на своих покупателей и имеете с этой сделки свой процент.
Я мученически закатила глаза. Великолепно. Вместо шанса спасти наших мужиков, мы получаем бабки. Что бы в этом мире не происходило, все равно в конечном итоге все сведется к бабкам. А как же простые человеческие отношение? Тепло дружеской компании? Вечные семейные ценности? И потом - где мы им найдем покупателей на их Яичкина? Младенцу понятно, что если целая группа людей не может найти для чего бы то ни было покупателя в течение трех лет, дело это довольно тухлое. Судя по выражению бабулиного лица, она думала о том же самом.
- Вряд ли мы пойдем на ваши условия, - ухмыльнулась бабуля, - но, позвольте поинтересоваться, какую вы определили нам долю?
- Шесть процентов от общей суммы сделки.
- Знать бы еще, сколько это в деньгах, - просвистела мне на ухо Катерина, всецело захваченная открывшимися перед нами перспективами.
- Ха, - пробасила бабуля, - ха-ха-ха. Шесть процентов, - она повернулась к нам, - девочки, вы слышали, шесть процентов!
Я сделала страшные глаза, мол, дорогая бабуля, сейчас же перестань заниматься тем, чем ты занимаешься. Но какое там. Бабуля, оскорбленная выделенными нам шестью процентами, самозабвенно выбивала для нас лучшие условия по всем правилам нелегкой науки выбивания лучших условий. Стоит ли напоминать, что по большому счету мы понятия не имели почем нынче на рынке художества Яичкина и зачем вообще нам все это нужно.
- Девочки, мы уходим, - объявила бабуля, - мне от них смешно. - Она принялась подниматься, но Перевалов мягко остановил ее.
- Назовите ваши условия.
- Тридцать пять, - с видом римского патриция бабуля закинула на плечо край своего манто, - и ни процентом меньше.
- Семь, - невозмутимо продолжил Перевалов.
- Тридцать четыре, - не моргнула глазом бабуля.
- Это надолго, - шепнула я Катерине, - на пятнадцати сговорятся.
- Здорово… - с сомнением протянула Катерина. Она тоже не совсем понимала, в какой момент из спасателей наших мужиков мы превратились в посредников по продаже «Автопортрета».
Бабуля с Переваловым продолжали выкрикивать свои цифры, Зямочка явно скучал. Сонным взглядом шарил он по своему гаражу, рассматривал карту и с трудом сдерживал зевоту. По его виду можно было понять, что подобные сцены он видел не раз.
- Пятнадцать, - объявил Перевалов.
- Девятнадцать, - упорствовала бабуля.
- Пятнадцать, - стоял на своем Перевалов.
- Семнадцать и ни одним процентом меньше, - бабуля была спокойна, как летчица.
- Слушай, - прошептала Катерина, - может, у нее и правда есть покупатель?
- Вряд ли, - сокрушенно ответила я, - скорее всего она собирается толкнуть бандитам их же Яичкина.
- Супер, - выдохнула Катерина.
- Договорились, - сокрушенно покачал головой Перевалов, - предлагаю следующий план действий. Мы режем вас в капусту и забираем своего человека, а после вы выдаете нам вашего покупателя.
- Попробуйте, - кивнула бабуля, оглядываясь на своего Зямочку. Катерина душераздирающе зевнула. Даже она знала, чем заканчиваются подобные вещи.
Однако, дальше все пошло странно. Вернее, сначала все было как обычно.
- Девочки, на старт! - вскричала бабуля, а затем мягко и страшно прыгнула на Перевалова, начавшего было доставать пистолет. В одну секунду грохнул выстрел в потолок гаража, обрушились какие-то шкафы, а Перевалов и его пистолет угодили в мощный бабулин захват.
- Никому не двигаться, - предупредила она, - всем молчать и слушать мои команды.
Перевалов извивался всем телом, но пистолет, который бабуля тыкала в его голову начисто лишил его воли.
- Зямочка, - зычным голосом вскричала бабуля, - пусть твои ребята обезвредят парней на входе.
- Конечно, Машка, - кивнул Зямочка. Вражеские амбалы замерли в растерянности, не зная, что им делать. Они огорошено пялились на своего шефа, посекундно порываясь достать оружие в ожидании ребят, которые придут их обезвреживать. Зямочкины орлы почему-то не появлялись.
- Стоять! - завопила бабуля, и все замерли, словно играли в «Море волнуется раз…», - Зямочка, - начала нервничать бабуля, - не копайся там.
- Я сейчас, - кивнул Василий Геннадьевич, нырнул вглубь своего гаража, в одно мгновение подхватил увесистую дверцу одного из обрушившихся шкафчиков и, не торопясь, направился к бабуле.
- Зямочка? - опешила бабуля, терзая несчастного Перевалова, уже прощавшегося с жизнью.
- Да, Машка, - по-змеиному улыбнулся большой человек из Химок и обрушил дверцу на голову бабуле. Я взвыла от отчаяния, не в силах двинуться с места. Бабуля некоторое время стояла, покачиваясь, словно силилась уловить какую-то сложную мелодию, а потом мешком осела на пол, придавив обалдевшего Перевалова.
- А-а-а-а-а-а-а! - завопили мы с Катериной, заметались по гаражу и ринулись к выходу.
В принципе, если не считать того факта, что от страха мы бросили бабулю в Зямочкином гараже на произвол судьбы, мы с Катериной держались молодцами. Пока амбалы соображали, что произошло, мы даже успели выбежать на улицу. Мы даже успели проскакать пару десятков метров. Мы даже успели увидеть, что мужички, копавшиеся в «Москвиче» были просто мужичками, копавшимися в «Москвиче», а не шикарно замаскированными Зямочкиными ребятами.
Потом Катерина споткнулась об очень удачно оказавшуюся под ногами глыбу льда и полетела прямиком в сугроб. Краем глаза я еще успела увидеть, как на нее накинулись двое крепких парней, а после кто-то негодяйский прижал к моему лицу что-то влажное, я задохнулась чем-то душным, подрыгала слабеющими ногами и рывком провалилась в спасительную черноту.
На этом для меня и закончились наши великолепные переговоры. Дебет с кредитом мы сводили уже на следующий день.

Приложение № 18. О чем я подумала перед тем, как упасть без чувств

ДОПРЫГАЛИСЬ


Глава девятнадцатая, в которой мы устраиваем чемпионат по спортивному ориентированию и проваливаем очередные переговоры
- То есть, свет они нам включать не собираются, - зачем-то уточнила Катерина.
- У Зямочки на этот счет есть своя теория, - сокрушенно вздохнула бабуля, - если пленника оставить в темноте на некоторое время, он теряет чувство пространства и времени. А это - самое страшное для того, кто стремится к цели. Потеря чувства времени и пространства ведет к апатии. Апатия ведет к тому, что тебе становится наплевать на результат, и с тобой гораздо проще договориться. Ты выбалтываешь все свои секреты, тебе уже не важно, победишь - или нет. Темнота лишает тебя воли.
- Ужас, - голос Катерины дрожал, - отродясь не было у меня никакой воли.
- Держи это при себе, - по бабулиному голосу сложно было сказать, пала она духом или нет, - главное - не раскрывать врагам свои сильные места.
Дальше мы погрузились в звенящую тишину. В темноте тишина была душной и тесной, хотелось выть и вырываться, бежать, орать - делать все, что угодно, но не слушать эту тишину. Это было невыносимо.
- Где мы? - спросила я, нашаривая бабулину руку, - у тебя сильно болит голова?
- Голова у меня болит не сильнее, чем у любой старой дуры, доверившейся бывшему товарищу по партии, схлопотавшей за это по кумполу, - раздался из темноты недовольный бабулин голос. - А вот где мы находимся - понятия не имею.
Мы еще немного помолчали, а вот потом началось что-то невообразимое: коварный Зямочкин план по лишению нас воли и мужества начал действовать. Сначала мы просто сидели и пытались понять, как же так причудливо сложились звезды, что мы угодили в такую темнотищу. Будущее представлялось нам неясным. И тут я очень кстати подумала, что вполне прилично держусь, и почти совсем не страшно, а моя хваленая клаустрофобия не дает о себе знать. И началось. Пухлая тишина и темнота начали давить на меня стопудовой тяжестью, звон в ушах медленно нарастал, а воздуха становилось все меньше. Пораженная внезапным открытием, что у меня такие маленькие легкие, я забарахталась, в слепую полезла к бабуле, подвывая:
- Они откачивают отсюда воздух, бабуля, я поняла, они откачивают весь воздух, я совершенно не могу дышать!
- Детка! - гаркнула бабуля, пытаясь ухватить меня покрепче.
- Марья Степановна! - подвывала из своего угла Катерина и хватала меня за голову.
Наши вопли метались в вязкой, гулкой темноте, мы барахтались, начисто позабыв, где верх, где низ, извивались и вопили.
- Я задыхаюсь! - визжала я.
- Ты задыхаешься? - пугалась до полусмерти Катерина, в жизни не слыхавшая о клаустрофобии, скрутившей меня по рукам и ногам, - а я, я задыхаюсь?
- Не знаю! - билась я, силясь ухватиться за кого-нибудь, - наверное, задыхаешься!
- Девочки, прекратить истерику! - рявкнула бабуля и влепила мне звенящую пощечину. Вторая, судя по звуку и подругиным восклицаниям, досталась Катерине.
- Заткнуться, - скомандовала бабуля, - дышать носом, глубоко, одной рукой держаться за меня, второй - за стену. Я сказала - за стену, а не за мой нос, Галка, приди в себя!
- Ба-бабуля, - проныла я, - я зады…
- Я сказала заткнуться, - отрезала бабуля, - слушать меня, сейчас я буде петь.
- Ехал по-езд но-о-омер во-о-осемь
Ленинград-Москва-а-а-а-а, - запела бабуля отвратительным дребезжащим голосом. Меня передернуло, - спокойно, девочки, скоро мы выберемся отсюда, - приговаривала бабуля, - скоро выберемся отсюда, темнота, это ерунда, дышим, держимся за стену, все будет хорошо, - и продолжила петь:
- Я ле-жал на ве-е-е-ерхней по-о-о-олке
И как будто спа-а-а-ал…
В те- е-е-емноте я замеча-а-а-аю
Чей- то чемода-а-а-а-ан, -скажем прямо, мою бабушку зовут не Монсеррат Кабалье. Словами не описать, как противно она поет. И репертуарчик у нее тот еще. Понятия не имею, где она откопала эту замечательную песенку, но нас с Катериной начало потихоньку отпускать. Одной рукой я держалась за бабулю, другой - за прохладную стенку, старательно дышала носом, а шарики в моей голове в это время медленно выезжали из-за роликов.
- Вот и хорошо, - ворковала бабуля, - человек чемодан в темноте заметил, и ничуть не испугался.
- От-кры-ваю, за-кры-ва-а-а-аю,
Что я ви- и-и-ижу там? -продолжала петь бабуля, - что я вижу там? - спросила она себя, немного подумав, и сама ответила, - да ни фига я там не вижу, но это не страшно. Темнота у нас что? - ерунда, и ничего кроме. Сплошная видимость, вернее - невидимость. А так - все то же самое: пол, стены, потолок, все хорошо, мои дорогие, все хорошо.
- Бабуля, - прошептала я, - мы не выберемся? Нас замуровали?
- Вот еще, - фыркнула бабуля, - кому вы нужны - муровать вас. Муровальщиков на таких, как вы, не хватит. Мы обязательно выберемся, и камня на камне не оставим.
После этих слов мне полегчало настолько, что я смогла сесть, подползти к стене, за которую держалась и облокотиться на нее спиной.
- Ну, как? - поинтересовалась бабуля.
- П-порядок, - выдохнула я.
- Катенька?
- Как огурчик, - сипло отрапортовала Катерина.
- Будем дурить? - подозрительно протянула бабуля.
- Будем, - кивнула я, - но позже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34