Поэтому он встал, когда еще не было девяти.
Майкл поставил на огонь воду для кофе, взял лежавшую под дверью утреннюю газету и вернулся в гостиную.
В глаза ему сразу бросился заголовок на первой странице:
«Сыщик вышибает дверь в квартире самоубийц».
Оставив газету на столе, он вернулся на кухню, засыпал в кофейник кофе и налил кипяток. Потом быстро приготовил яичницу из трех яиц и, взяв свой завтрак, вернулся в гостиную.
Шейни с удовольствием жевал, запивая яичницу крепким черным кофе, и просматривал первую страницу газеты. О самоубийстве, там рассказывалось очень немного. Не цитировались предсмертные записки, не объяснялось, почему самоубийцы применили и яд и дробовик. О Роберте Ламберте говорилось как о загадочном мужчине, а о его любовнице упоминалось очень сдержанно. Фамилия Армбрюстер не фигурировала. Впрочем, в газете была фотография погибшей женщины в той шляпе с мягкими полями, которую Шейни видел вчера ночью в комнате самоубийцы.
На второй странице была фотография обманутого мужа. Его сфотографировали в тот момент, когда он выходил из морга после опознания трупа жены. Молодой человек с открытым лицом мрачно смотрел в объектив камеры. На нем была спортивная куртка и распахнутая на груди рубашка.
Шейни отложил газету, отнес на кухню пустую тарелку и сполоснул ее водой. Потом налил себе еще чашку кофе и плеснул туда немного коньяка.
От этого приятного занятия его оторвал телефонный звонок. Майкл услышал голос Люси Гамильтон:
— Вы придете сегодня утром, босс?
— Конечно, через полчаса буду.
— Здесь мистер Армбрюстер,- оживленно сказала она, и Шейни понял, что гость стоит рядом с Люси.— Мистер Эли Армбрюстер. Он очень хочет вас видеть.
— Скажи ему, милая, что я буду через пятнадцать минут.— Шейни, нахмурившись, повесил трубку.
Майкл не был знаком с Эли Армбрюстером, хотя это имя знал каждый, кто хоть немного жил в Майами. В начале двадцатых годов, совсем еще молодым парнем, Армбрюстер приехал в Майами и скупил обширные земельные участки на океанском побережье
залива. Тогда это была бесплодная земля, заросшая чахлым кустар-ником. В двадцатые годы во время бума и последовавшего кризиса он не покупал и не продавал землю, а спокойно отсиделся, не участвуя в бешеной спекуляции. Сохранив свою собственность, Эли к концу тридцатых годов, когда в Америке снова наступила эпоха расцвета, стал самым богатым человеком на полуострове. Армбрюстер был вдовцом, имел единственного ребенка — дочь Эльзу. Он активно занимался общественной деятельностью и благотворительностью, но никогда не увлекался политикой, хотя наверняка обладал большим влиянием на власти округа Дейд, чем любой другой житель Майами.
Майкл Шейни глубоко вздохнул и допил кофе. Ему очень не хотелось сегодня встречаться с Эли Армбрюс.тером. Судорожно изогнувшееся тело и искаженное мукой лицо женщины было еще слишком живо в его памяти. Что можно сделать? Что сказать, чтобы успокоить отца, потерявшего ребенка при таких страшных обстоятельствах?
Шейни поспешно побрился и оделся и через пятнадцать минут после звонка Люси уже входил в офис. Из-за низенькой перегородки в приемной слышался стук пишущей машинки. Люси выглянула и весело улыбнулась шефу.
— Мистер Армбрюстер ждет в вашем кабинете, мистер Шейни,— скромно сказала она.
Шейни кивнул и, повесив шляпу на крюк у двери, вошел в кабинет.
Высокий худощавый пожилой человек, выпрямившись, сидел в кожаном кресле у широкого пустого стола. Его руки с набухшими синими венами аккуратно лежали на коленях. У него были редкие седые волосы и воинственно закрученные усы. Человек повернулся, и Шейни увидел ясные голубые глаза — удивительно проницательные, таких он никогда не встречал. Когда Шейни вошел и закрыл за собой дверь, гость не встал, а лишь слегка наклонил голову.
— Мистер Шейни! — он протянул детективу руку.— Я Эли Армбрюстер. Рад с вами познакомиться, хотя предпочел бы, конечно, чтобы мы встретились при других обстоятельствах.
Шейни почувствовал удивительно сильное пожатие его тонких пальцев. Глядя прямо в ярко-голубые глаза старика, детектив произнес:
— Мне очень жаль, мистер Армбрюстер,— он заколебался, но, глядя в эти голубые глаза, понял, что перед ним человек, с которым нужно говорить прямо. — Самоубийство — это проклятие,— ровным голосом произнес детектив,— для тех, кто остается. Самоубийца никогда не понимает...
— Чепуха, мистер Шейни,—перебил его Армбрюстер.— Мы имеем дело не с самоубийством. Моя дочь убита.
Шейни обошел вокруг стола, сел в свое вращающееся кресло и не спеша закурил.
— Я понимаю, это естественная реакция отца, но, боюсь, в этом случае нам нельзя отрицать очевидных фактов.
— Как раз это я и предлагаю вам сделать, сэр,— голос гостя стал твердым и решительным.— А факты таковы, что моя дочь Эльза не могла лишить себя жизни. Это невообразимо... Невероятно. Я знаю свою дочь, мистер Шейни. Она так же не могла пойти на самоубийство, как я сам не могу этого сделать. Эльза была сильной женщиной. Волевой и разумной. Я допускаю, что она имела дело с другим мужчиной, но если бы она так решила, то действовала бы хладнокровно и практично. Эльза не из тех, кто бросается очертя голову. Нет такого мужчины, из-за которого она могла бы потерять разум. Я знаю свою дочь, мистер Шейни. Совершенно невероятно, чтобы она могла пойти на самоубийство. В ее венах текла моя кровь. Люди с фамилией Армбрюстер никогда так не поступали.
Говорил Эли тихо и убежденно, и его убежденность действовала на детектива.
— Вы говорили с полицией, мистер Армбрюстер? — Шейни потер пальцами мочку уха.
— Я пришел к вам прямо из офиса шефа Джентри. Я хорошо знаком с Биллом Джентри, мистер Шейни, и уважаю его как старательного и довольно толкового полицейского. Но, с другой стороны, он человек ограниченный. Дважды два для Билла Джентри всегда будет равно четырем. В его сознании просто не укладывается, что дважды два в некоторых случаях может равняться трем или пяти.
Шейни попытался без улыбки выслушать такую характеристику Билла Джентри. Это было точное описание характера Билла, но суть-то была в том, что дважды два все-таки четыре!
— В комнате остались две записки, мистер Армбрюстер,— мягко сказал Шейни.— Вы их читали?
— Да, Джентри показал их мне. Кто их написал, Шейни? Моя дочь этого не писала. Заметьте себе, что она не оставила после себя никаких записок.
— Во всяком случае, не оставила в этой квартире,— согласился Шейни,— но, может быть, она оставила записку у себя дома, для мужа?
— Он говорит, что никакой записки не было.
— В таких случаях, как этот,— возразил Шейни,— муж часто отрицает существование записки. Это единственная. защитная реакция... Нежелание, чтобы кто-то рылся в грязном белье.
— Мистер Шейни, если бы Эльза оставила такую записку, уверяю вас, Пол Натан сразу бы предоставил ее как доказательство своей непричастности к убийству. Было бы ошибкой считать, что он несчастный обманутый муж, потерявший жену. Уверяю вас, сэр, сейчас он втайне смеется у нас за спиной. Этот человек очень ловко сделал свое дело. Он одним ударом избавился от нелюбимой жены и стал наследником многомиллионного состояния.
Горячность, с какой были произнесены эти слова, почти убедила Шейни, но он по инерции продолжал спорить с Армбрюстером.
— Боюсь, сэр, что вы приписываете Полу Натану сверхчеловеческую силу. Мне, конечно, ничего не известно о его отношениях
с женой и о том, желал ли он ее смерти, но ведь картина совершенно ясна. Я был на месте...
— Вот это точно,— старик с жадностью ухватился за слово Шейни.— Как раз это я и доказывал Биллу Джентри. Абсолютно ясная картина, при виде ее не возникает никаких вопросов. Дважды два должно быть равно четырем — это ясно как день, поэтому никакого настоящего расследования не проводится. Естественно, что же тут расследовать? Достаточно создать видимость и вскоре закрыть дело, чтобы успокоить чувства старого Эли Армбрюстера. А теперь скажите мне, мистер Шейни, насколько я знаю, вы были там на месте. Проводилось ли действительно настоящее, тщательное расследование? Что было сделано, чтобы обнаружить доказательство того, что, возможно... Возможно, существует нечто, отличающееся от совершенно очевидной картины двойного самоубийства. Пойдем дальше,— продолжал он, внимательно глядя на колеблющегося Шейни.— Вам приходилось иметь дело со множеством расследований по убийствам. Попробуйте дать немного свободы своему воображению. Допустите на мгновение, что на месте преступления не оказалось бы этих двух посмертных записок. Тогда картина уже не была бы такой очевидной, так ведь? Возникли бы вопросы, на которые полиции пришлось бы искать ответ. Я знаю, что у Джентри очень хорошая криминалистическая лаборатория. Скажите, на ту квартиру приезжали эксперты, чтобы провести тщательные исследования, которые наверняка провели бы при менее очевидных обстоятельствах?
— Нет,— задумчиво ответил Шейни.— Видимо, в этом случае им показалось, что нет нужды в тщательной экспертизе.
— Конечно, экспертиза не нужна, когда все очевидно. А теперь... Что это за человек, который подписался Роберт Ламберт?
— Я пока не знаю, что удалось выяснить о нем полиции.
— Ровно ничего! — торжествующе сказал Армбрюстер, указывая на Шейни тонким пальцем.— Они до сих пор не выяснили ничего, что позволило бы его идентифицировать. А почему? Я вам скажу, почему. Потому, что они по-настоящему не пытались этого сделать! Какое это имеет значение в конце концов, дело-то закрыто! Человек по имени Роберт Ламберт мертв, и моя дочь тоже мертва. А они наверняка знают, что Ламберт сам писал эти записки. А может быть, это ловкая подделка? Можно ли сказать наверняка, что моя дочь действительно часто бывала у него? А может быть, вчера ее просто заманили на эту квартиру?
— И заставили выпить коктейль с цианистым калием против ее воли? — Шейни постарался, чтобы в его голосе не звучала насмешка, потому что старик ему нравился и детектива восхищала твердость духа этого человека, который отказывался признать очевидное. Но, видно, это ему не совсем удалось, потому что щеки Армбрюстера вспыхнули и проницательные голубые глаза сердито блеснули.
— Я был о вас лучшего мнения, Шейни. О вас много говорят в Майами. Люди считают, что вы человек с воображением, способный применять нестандартные методы. Благодаря этому вы добивались больших результатов и раскрывали загадки, которые полиция
считала, неразрешимыми. Я слышал, что какой-то писатель даже сделал о вашей работе несколько романов и теперь продает их миллионными тиражами. Да, черт возьми, мистер Шейни, мне совсем не кажется невероятным, что Эльзу заманили вчера вечером на эту квартиру и заставили выпить коктейль с цианистым калием против ее воли. Или, по крайней мере, она не знала, что пьет. У моей дочери был очень своеобразный вкус. Ее любимым напитком был смешанный в равных частях крепкий темный ром и мятный ликер. Вам приходилось пробовать такую смесь? Шейни слегка передернуло.
— Нет, не припомню такого,— покачал он головой.
— Рекомендую вам попробовать, тогда поймете, о чем я говорю. Тогда наверное вы согласитесь со мной, что к этому напитку можно было бы добавить смертельную дозу цианистого калия или любого другого яда и что человек бы ничего не заметил. Вы начинаете уже понимать, Шейни, куда я клоню? Попробуйте посмотреть на это непредвзято. Вы видите, что любое обстоятельство этого вроде бы очевидного самоубийства можно трактовать по-другому.
Шейни сделал глубокую затяжку и постарался стать на позицию Эли Армбрюстера. Это оказалось очень трудным. Шейни видел очевидное, черт возьми, а Армбрюстер не видел.
— Мне очень жаль,— медленно сказал детектив,— но, как вы, наверное, знаете, я был в квартире этажом ниже, когда это случилось. Услышав выстрел из дробовика, я тут же побежал наверх и взломал закрытую на цепочку дверь.
— Это я знаю. Это одна из причин, по которой я пришел именно к вам. Попробуйте минутку помолчать и подумать, Шейни. Сколько прошло времени с того момента, как вы, услышали выстрел, и до того, как вы взломали дверь?
Шейни тщательно обдумал ответ.
— Примерно три или четыре минуты. Во всяком случае, не больше пяти.
— А-а-а,— удовлетворенно проворчал Эли Армбрюстер.— Значит, по собственному признанию, с момента, когда выстрелил дробовик, до тех пор, как первый человек вошел в квартиру, прошло от трех до пяти минут?
— Дверь была закрыта на замок и заперта на цепочку изнутри,— напомнил ему Шейни.
— Мистер Шейни, в этом здании есть пожарные выходы?
— Да.
— А на пожарную лестницу можно выбраться из любой квартиры?
— Да, обычно туда можно попасть через окно в спальне.
— А куда выходят окна спальни той квартиры?
Майкл Шейни помолчал, нахмурившись. Он вспомнил, как стоял спиной к двери, глядя на лежащие перед ним трупы; вспомнил острый запах горелого пороха, стоявший в квартире; и вдруг отчетливо вспомнил легкий ветерок, который дул из спальни и рассеивал запах.
- Действительно, мистер Армбрюстер,— сказал он.— Я совершенно уверен, что окно спальни было открыто.
— Вот! Но никто, включая вас, Шейни, не подумал, как это важно!
— Откровенно говоря, нет. У нас не было никаких оснований подозревать...
— Как раз это я и пытаюсь вам втолковать,—торжествующе посмотрел на него Эли Армбрюстер.— Ведь все было так очевидно. А сейчас, вспоминая картину, вы можете быть уверены, что, когда раздался выстрел, в квартире не было третьего человека? Человека, который вылез через окно спальни по пожарной лестнице, пока вы бежали наверх и выламывали запертую дверь.
Шейни покачал рыжей головой.
— Нет. Я, конечно, не уверен, но с другой стороны...
— Погодите минуту,- твердо приказал Армбрюстер.-— Давайте остановимся пока на этом, Шейни. Для начала мне больше ничего не нужно. Хватит и того, что вы уже сомневаетесь. Больше пока ничего не нужно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18