Циферблат словно исчез из их поля зрения.
– Как вас зовут?
– Элезбан. А вас?
– Нисия.
На этот раз засмеялся он.
– Почему вы так смеетесь, дуралей?
– Если бы мы поженились и аист принес нам девочку, у нее было бы имя, такое прекрасное имя…
– Какое же, говорите!
– Элинисия…
– Колос-сально!
Циферблат снова появился: 11 часов 45 минут по Гринвичу.
Теперь «Шкода» скользила по улице с низкими домиками, с кривыми деревьями на тротуарах и с девицами в окнах, которые завлекали прохожих улыбками.
– Теперь вправо!
Он свернул на соседнюю улицу, сплошь застроенную одинаковыми фордовскими домами. Казалось, они одеты в униформу…
В следующем квартале, перед дверью с табличкой 97, Нисия сказала:
– Я живу здесь, на верхнем этаже.
– Нет нужды говорить об этом.
– Почему?
– Да потому что на окнах наклеены листы из журналов мод.
Машина подъехала к тротуару и остановилась. Нисия, раскрасневшаяся от жары и прогулки, благоухала яблоками. Шофер держал себя сдержанно и только спросил:
– Недавний испуг не повредил вам?
– Нет, нисколько. Мне даже стало веселее…
Стоя перед ним на тротуаре, Нисия улыбалась. На ногах у нее были лайковые туфли, побывавшие в починке. В ушах сверкали голубые слюдяные серьги, видимо купленные у бродячего торговца – обычное украшение портнихи. Женщина все время улыбалась, как на рекламе.
– Зайдите на минуту выпить стакан вина!..
– Это что, приглашение, чтобы отделаться?
– Что вы, сеньор! От всего сердца!
– А как же тот, любитель кокады?
– Его принимают, да не любят. Изредка, знаете…
Оба весело рассмеялись.
Шофер вышел из машины и последовал за женщиной по ветхой, почерневшей от времени деревянной лестнице. С площадки они прошли в маленькую комнату с широким окном, которое выходило на пустынную, залитую солнцем улицу. Простой стол с кусками разноцветной материи, большими ножницами и выкройками, вырезанными из газетной бумаги, самодельная этажерка, табуретки из ящиков, обтянутые ситцем, – вот и вся обстановка комнаты.
– Не обращайте внимания, Элезбан, на убогость, я ведь начинаю жизнь сначала…
Через полуоткрытую дверь во вторую комнату шофер рассмотрел двуспальную, скромно убранную старомодную кровать из точеного дерева и тумбочку у изголовья, на которой грудой лежали журналы мод. Эта простота привела его в умиление. Да, жить так было сплошным удовольствием. Нет лишней идиотской мебели. Можно садиться, вставать, класть ноги на стул и бросать окурки в угол. Как это замечательно – бросать окурки в угол комнаты! Думал ли он, что возможно такое счастье в этой веселой квартирке, в домишке под номером 97 на какой-то окраинной улице?…
Он размышлял обо всем этом, когда вошла Нисия, неся на подносе бутылку вермута и две чашки, заменявшие бокалы. Она наполнила их этим вином, купленным в кредит. Выпили. Элезбан сразу же заметил, что вино – поддельное: только фальсификаторы изготовляют такие вкусные вина. Настоящие вина бывают без претензий. Его тесть, покойный отец доны Клелии, разбогател на этом деле, совершенствуя природу. Он брал бочку воды, всыпал в нее несколько порошков и чудом превращал ее в бочку вина высшей марки. Поддельное вино не преступление, а сострадательная ложь.
– Понравилось?
– Очень. Я люблю вина, отдающие парфюмерией, но, по правде говоря, из всех напитков мне больше всего нравится банановая настойка, которая помогает при болях в груди.
Бедность жилья смущала Нисию и, чтобы скрыть неловкость, она призналась своему новому знакомому:
– Позавчера я приперла этого нахала к стенке: или давай деньги на покупку мебели, или – прощай кокада!..
– Не делайте такой глупости. К чему загромождать вашу квартирку, такую приятную, этими колодками для каторжников, которые не дают свободно шагнуть? Рекламе торговцев мебелью нужно сопротивляться с ножом в руке. В доме может быть одно из двух – или счастье, или мебель… То и другое вместе я еще не встречал!
Нисия смотрела на него удивленная и не понимала.
Этот шофер, как будто умный человек, говорил то же самое, что и любитель кокады, который был идиотом. Вот и пойми мужчин! Растерянная, с улыбкой на лице, она была прелестна. Ей было лет двадцать. Худая, смуглая, с гибким, словно у кошки, телом, Нисия напоминала один из тех манекенов, искусно передающих линии женского тела, которыми любой прохожий может восторгаться в витринах крупных магазинов. Она злоупотребляла правом обладать красивыми глазами. Ее золотистые волосы представляли собой эрзац, но лучшей марки. А ротик? Миниатюрный и соблазнительный, он был освежен светлой помадой…
Посвятив себя шитью, Нисия в своем туалете придерживалась определенного испорченного вкуса, что было необходимо для воодушевления клиенток, не верящих в свои прелести. Все же, несмотря на это, она выглядела элегантно. Нисия обладала той привлекательностью, которую люди замечают только тогда, когда задают себе вопрос: «Почему, собственно говоря, эта молоденькая женщина, не представляющая собою ничего особенного, так восхищает наш взор?…»
Шофер вздохнул:
– Ах! Как прекрасна жизнь без мебели! Без стенных часов! Без натертого пола! Без чехлов! Без пепельниц! Какое счастье!
Опечаленный этими размышлениями, Оливио вышел на площадку, нехотя попрощался и начал медленно спускаться по лестнице, останавливаясь на каждой ступеньке. Подойдя к двери, оглянулся назад. Там, наверху, стояла улыбающаяся Нисия.
– Заходите навестить меня, слышите?
Карола
Колокол Церкви одиннадцати тысяч девственниц уже прозвонил полдень, когда автомобиль остановился перед домом и Оливио дал три гудка. Клелия, высматривавшая супруга из окна, с упреком сказала:
– Что с вами случилось, Вивико? Вы забыли часы? Завтрак давно ждет вас…
И так как супруг, занятый осмотром машины, все еще оставался на улице, жена продолжала:
– Примите ванну и переоденьтесь. Посмотрите, что вы наделали у ворот. Дорожка вся залита маслом. Да, вы знаете?… Сегодня я нашла за радио окурок; я сохранила его, чтобы доказать вашу распущенность. Вы слышите?…
Тила и Жоржи ушли из дома рано: она – к мессе, он – в гимназию. Так бывало ежедневно; возвращались они обычно ко второму завтраку. Клелия забеспокоилась:
– Дети что-то запаздывают…
Пришла Карола, попросила у нее ключ и пошла открыть ворота. Машина, оставляя глубокий след в толстом слое песка, которым был посыпан въезд, проехала к гаражу.
Клелия проверяла сервировку стола, когда через парадную дверь стремительно вошел Жоржи и, словно вихрь, бросился вверх по лестнице, торопясь положить на место книги, к которым не прикоснется до завтрашнего утра. Несколькими минутами позже появилась Тила. Она казалась грустной. Даже не взглянула на мать и направилась в свою комнату переодеться.
– Ты сегодня хорошо помолилась, Тила?
– Я прошу вас, мама, не задавать мне больше этого нелепого вопроса! – наклонившись через перила, ответила дочь.
Встретив брата, спускавшегося вниз по лестнице, Тила не сказала ему ни слова. Жоржи почувствовал себя обиженным:
– Ты, должно быть, страдаешь от ревности? Что тебе сказал Моасир о Лусите, дочери саксофониста Бернардино? Об этой хорошенькой девчонке, которая ходит с ним в кино…
– Что еще за Моасир, болван?
– Тот тихоня, с которым ты каждое утро шепчешься в церкви. Думаешь, я не знаю? Жанино об этом уже прожужжал уши всем посетителям салона «Синяя борода».
– А кто этот всезнайка Жанино?
– Ризничий.
Не зная, что ответить брату, Тила расплакалась. Отец в халате и туфлях, пахнущий мылом, поднимался по лестнице. Увидев ее в таком состоянии, испугался:
– Что с тобой, доченька? Почему ты плачешь?
Она не нашлась, что сказать, и вместо нее ответил брат:
– Тила хочет уехать в Рио. Она приняла всерьез то, что мама говорила прислуге. Дурочка, никто и не думал об этой поездке.
Вскоре все четверо уже сидели за столом. Карола подала куриный бульон с рисом и поставила суповую миску перед Клелией. При виде новой служанки Жоржи широко открыл глаза и разинул рот; его восхищение было настолько неприлично, что Тила, отчасти из мести, толкнула его под столом ногой, лицо ее при этом выражало полнейшее безучастие.
– Ай! – вскрикнул Жоржи.
Так как родители испуганно переглянулись, Тила поспешила оправдать брата:
– Это я толкнула его. Пусть не грызет ногти – это дурная привычка.
Клелия, разливавшая бульон, удивилась:
– Что это такое, мой мальчик? Ты не находишь ничего более подходящего, чтобы грызть?…
Отец попытался сострить:
– Почему, например, ты не грызешь ручку от зонтика?…
Однако на Жоржи эта острота не подействовала: он все еще находился под впечатлением красоты новой служанки.
– Что вы скажете о новом поваре? – спросила Клелия мужа.
– Судя по бульону, он дело знает, – высказал свое мнение Оливио.
Карола внесла большое блюдо, на котором дымилась золотистая кефаль, выложенная ломтиками лимона и помидоров. Хозяин дома потянул носом, предвкушая удовольствие, и улыбнулся. Рыба выглядела очень аппетитно. Накладывая мужу кефаль, Клелия предупредила всех:
– Ешьте осторожно. Много лет тому назад один андалузец, который был прожорливее акулы, хотел что-то сказать во время еды и умер, задушенный рыбьим плавником, который застрял у него в горле. – Затем, обращаясь к Тиле, приказала: – Кости на край тарелки!
Оливио, усердно поглощавший кефаль, умоляюще прошептал:
– Дорогуша, замолчите! Вы компрометируете святость жареной рыбы!
Жоржи делал над собой невероятные усилия, чтобы не смотреть на Каролу, которая входила и выходила, нося тарелки, приборы и соусники. Однако время от времени невольно, словно загипнотизированный, юноша останавливал на ней свой пристальный взгляд. Это не прошло незамеченным для Тилы, и она зашевелила губами, беззвучно выговаривая:
– По-жи-ра-тель!
Жоржи прочел это сладостное, тревожащее слово и смутился.
Сестра получила большое удовольствие оттого, что Жоржи ее понял, и некстати засмеялась. Родители вопросительно посмотрели на нее, и тогда Тила выпалила первую пришедшую ей в голову глупость:
– А где же икра? Что из нее сделали? Одно из двух: или мои расчеты ошибочны, как и ответы на задачи в тетрадке Жоржи, или две пузатые кефали должны содержать массу икры…
Карола принесла из кухни блюдо пирана на рыбном отваре. На золотистой каше красовались две пары ястыков икры.
– Повар спрашивает, не желаете ли вареной рыбы с подливкой из креветок?
Клелия медленно обвела всех взглядом своих прищуренных глаз и выразила общее мнение:
– На сегодня рыбы достаточно!
Жоржи снова уставился на Каролу, которая внесла какое-то чуть кисловатое блюдо из спелых фруктов. Казалось, тело служанки, благоухавшей мускусом, излучало тепло. Запах мускуса окружал ее, подобно ореолу, и, когда она подходила к стулу юноши и наклонялась, чтобы взять тарелку, Жоржи испытывал головокружение и терял самообладание. Если бы Карола случайно протянула ему эти смуглые худые руки, на которых виднелись два обручальных кольца, он был бы способен…
– А!..
Оливио и Клелия с испугом посмотрели на сына. Он стал пунцовым. Дело в том, что Тила не поскупилась еще на один пинок. И тут же, как и в прошлый раз, поспешила оправдать брата:
– Мама, вам нужно следить за Жоржи. Кончится тем, что у него на пальцах образуются раны… Он опять грыз ногти…
После десерта, состоявшего из свежих фруктов, когда кофе уже дымился в белых с голубой каймой чашках, Оливио закурил сигару и предался блаженной лени, которая обычно приходит после вкусной, сытной еды. Он удобно развалился в кресле, но в это время раздался звонок.
– Опять хлопоты, – проворчал он. – Не проходит и минуты, чтобы мне не нужно было что-то делать, о чем-то думать.
– Сходите посмотрите, кто там, – приказала Клелия служанке.
Карола торопливо пробежала по коридору и подошла к калитке, всегда закрытой на ключ. Там она увидела Марио и молча обменялась с ним улыбкой.
– Как доложить хозяину?
– Сеньор Марио, прибыл из Мато Гроссо.
Карола вернулась в столовую и обратилась к хозяину:
– Сеньор Марио из… Мато Гроссо. Очень спешит. Оливио, барабаня пальцами по скатерти, стал припоминать:
– Марио?… Больше он ничего не сказал?.
– Нет, сеньор.
– Я знаю стольких Марио… Послушайте, проводите его в кабинет и попросите немного подождать, пока я выпью кофе. Я считаю, что имею на это право…
– После того как этот субъект войдет, заприте калитку и верните мне ключ, – распорядилась хозяйка.
Служанка впустила Марио. Они поднялись в холл. Тот же глухой голос распорядился:
– Вытрите ноги о коврик!
Посетитель осмотрелся по сторонам, но никого не увидел.
– Кто это?
– Еще не знаю. Должно быть, граммофон.
Карола открыла дверь в кабинет, Марио вошел, окинул взором комнату и, заметив стоящий у стены сейф, прошептал:
– Я пришел осмотреть вот это.
– А вы что-нибудь понимаете в несгораемых шкафах?
– Нет. Но Свистуна интересуют очень простые вещи.
Услышав шаги в коридоре, они замолчали, и Карола сделала вид, что уходит. Появился Оливио. Карола, задержавшись у двери, слышала начало разговора.
Марио представился:
– Меня зовут Марио Гомес. Я прибыл из Гиратинги. Привез вам это письмо.
Оливио пробежал переданное ему письмо.
– А! От полковника Сентанья! Прошел почти год, как я ничего не слыхал о нем…
Дверь закрылась; голосов уже не было слышно.
Через пять минут вызванная хозяином Карола проводила гостя до калитки. Там их никто не мог услышать, и они вполголоса перекинулись несколькими фразами:
– Удачно, Куика?
– Кажется. Сделал, что мог.
– До свидания.
– Когда я вас увижу?
– Я выйду в два… буду свободна до пяти.
– Где вас встретить?
– На углу улицы Магно.
Марио ушел, не улыбнувшись ей, и ни разу не оглянулся. Карола заперла калитку и вернула ключ хозяйке. Та осмотрела ключ, чтобы убедиться, что эта тот же самый, и надела его на металлическое кольцо, которое носила на поясе.
Жоржи теряет голову
В начале третьего часа пополудни Марио и Карола, каждый со своей стороны, подошли к углу улицы Магно, под полосатый тент бакалейной лавки «Гаргантюа».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26