Она чувствовала себя неловко, сознавая, какой неопрятный сейчас у нее вид: волосы растрепались и беспорядочно свисали прядями из пучка. Она так устала вчера вечером, но все равно надо было заплести косу. Ей не столько было неудобно перед Джебом Уэллзом за свой неопрятный вид, просто она была от природы чистоплотной и аккуратной.
Оглядываясь по сторонам, она старалась определить причину его гнева. Это явно была не погода. Несмотря на то, что большую часть ночи бушевала гроза, утреннее небо было ясным и воздух приятно прохладным. Но эта прохлада исчезнет, как только солнце начнет палить.
Она наблюдала за Джебом, который побрел к чаще деревьев и свирепо уставился на спутавшиеся ветки кустарника, так раздражавшего его. По крайней мере, все так и выглядело, именно этот кустарник – Ханне он показался просто кучей сорной травы. Она хотела спросить его, что случилось, почему он так зол, но решила, что для нее будет лучше сейчас не привлекать к себе внимания. С Кэйлебом она всегда использовала именно такую тактику. Однако гнев Кэйлеба чаще всего был направлен именно на нее, поэтому в таких случаях эта тактика все равно не помогала.
Вытащив последний спутанный локон, она стала пальцами, словно гребенкой, расчесывать волосы. Ее гребенка находилась в сумке, но она не собиралась, пока Джеб не успокоится, искать ее. Распутывая пряди, Ханна заметила игру солнечного луча, попадавшего на шелковистый локон ее волос, которые переливались разными оттенками – рыжим, золотистым и медным.
Сотни раз она желала быть блондинкой. Белокурые волосы смотрятся по-особому деликатно.
«Любезность всегда лжива, а красота тщеславна».
Голос Кэйлеба, напомнивший ей сейчас эту непреложную истину, как будто насмехался над ней, и Ханна на мгновение закрыла глаза. Истинность этих слов, как, впрочем, любых других, сказанных ее мужем в период их замужества, причиняла ей боль.
Когда она открыла глаза, прямо перед ней стоял Джеб Уэллз и наблюдал, как она укладывала волосы. Она покраснела от смущения и подумала, не считает ли он ее тщеславной и не кажется ли ему, что она старается привлечь его внимание. Но когда она заглянула в глаза Джеба, то покраснела еще больше, но по другой причине. Никогда ни один мужчина вот так не смотрел на нее, она не знала, о чем говорит подобный взгляд, она даже не понимала, нравится ли ей этот взгляд.
Джеб, прикрыв глаза от солнца, смотрел на ее волосы цвета красной осени. Проклятье! На минуту он даже позабыл, что сердит, и о том, что произошло.
– Ваша лошадь ушла, – сказал он наконец.
Все еще загипнотизированная его взглядом и стараясь определить, что же все-таки он означает, Ханна непонимающе поглядела на него.
– Что вы сказали?
Джеб фыркнул. Она опять где-то витает!
– Я сказал, что ваша проклятущая лошадь, чтоб ее… ушла.
Невольно Ханна пришла в ужас от его гнева. Неужели он думал, что она станет винить его?
– Но ведь она же была связана? – Ханна видела, как Джеб стреножил всех трех лошадей.
– Я знаю это и без вас, – огрызнулся Джеб, разозлясь еще больше на то, что она отпрянула от него, как черт от ладана. Он никогда в своей жизни не обращался дурно с женщиной, а эта вела себя так, словно он мог поднять на нее руку в любую минуту. Возможно, ее муж так и делал?
Ханна внимательно наблюдала за ним. От этой женщины ничего кроме неприятностей не будет, подумал Джеб. Он не понимал ее, да она особенно ему и не нравилась. И ко всему прочему, он еще застрял с ней здесь. Так должно было случиться, потому что пропавший мерин был именно ее лошадью, черт побери! Две другие мирно паслись там, где он оставил их. Его лошади не создавали проблем.
– Не смотрите на меня так! – раздраженно сказал Джеб.
Ханна даже подпрыгнула от неожиданности.
– Как так? – спросила она осторожно.
– Так, как смотрите вы, черт побери!
Еще более сконфуженная, Ханна отвела от него глаза, но в памяти остался сердитый взгляд его зеленых глаз. Странно, но когда Кэйлеб на нее злился, его глаза темнели. А глаза Джеба оживлялись и становились светлее.
Увидев, как она смутилась, Джеб устыдился. Она-то совсем была ни при чем. Не было ее вины ни в том, что пропала лошадь, ни в том, что при виде ее тонких пальцев, теребящих спутанные рыже-золотистые локоны волос, он ощутил вдруг прилив возбуждения.
– Ханна, – произнес он тихо ее имя.
Она опять выжидательно подняла на него глаза.
– Извините.
Глаза ее широко распахнулись. Она пыталась припомнить хотя бы один случай, когда мужчина просил бы прощения у нее за грубость или несправедливое к ней отношение. Нет, ее отец никогда перед ней не извинялся, так как он никогда не был несправедлив к ней. И братья не извинялись, потому что были слишком упрямы и не допускали и мысли о том, что они поступили как-то не так. И Кэйлеб не извинялся, потому что… ну, потому что он был Кэйлебом.
– Спасибо, – тихо произнесла она.
Спасибо? Джеб усмехнулся про себя. Он ждал, как она скажет, что ему не за что извиняться. Возможно, он слишком долго вращался среди проституток. Они-то считали, что мужчина всегда прав. Да и потом им платили за то, чтобы они так думали. Вряд ли Ханна станет рассуждать, как проститутка. Он быстро представил ее в образе проститутки, развалившейся лениво на кушетке и ожидающей.
Проклятье, опять это! Джеб сразу постарался стереть возникший образ, так возбуждавший его. Последняя достойная женщина, к которой он пробовал относиться как к проститутке, была Кэтрин Беллами Слейд. Он должен был извлечь из этого урок. Но он был ленивым учеником.
Ханна все еще наблюдала за ним, и Джеб криво улыбнулся. Он хорошо заучил, что надо уметь скрывать свои эмоции, во всяком случае до того момента, когда он поймет, стоит ли показывать их или нет.
Смущенная его молчанием после того, когда она приняла его извинения, Ханна осмелилась заговорить вновь.
– Это была хорошая лошадь, но мерин не привык, чтобы его связывали. Возможно, он разорвал путы.
Джеб сразу же почувствовал себя оскорбленным. Неужели она считала, что он настолько неопытен и небрежен, что не в состоянии должным образом позаботиться о том, что в пути важнее всего для них – о лошади? Но он быстро успокоился, когда вспомнил, что в подобные путешествия она никогда не отправлялась и не представляла, что ее может подстерегать. Он показал ей то, что осталось от кожаных пут. Судя по ровно обрезанным краям, они были кем-то разрезаны.
– Кто-то был рядом, пока мы спали? – испуганно спросила Ханна.
Джебу тоже было не по себе. Естественно, во время их ночлега лошади паслись неподалеку.
– Они были достаточно близко, – предположил он. – Но почему-то увели лишь вашего гнедого. Если кто-то захотел, чтобы мы добирались пешком, он мог бы забрать всех трех лошадей. Если ворам была просто нужна хорошая лошадь, он был самым негодным из трех. При первом взгляде на него сразу видно, что для перехода по плохим дорогам он даже и близко не мог сравниться, например, с моей кобылой.
Слушая его объяснения, Ханна кивала головой. Теперь она понимала, почему они так медленно ехали, и путь не показался ей тяжелым. Она сама после того, что произошло, была еще слишком слаба. Поэтому она была рада, что они не слишком спешили.
– Тем не менее, он был самым красивым – убежденно сказала Ханна. – У него были такие белые чулочки на ногах и белая звездочка на лбу.
Джеб улыбнулся.
– Для подобных переходов, Ханна Барнс, красоты не требуется.
Ханна ошарашенно уставилась на него: он впервые произнес ее полное имя, и как он его произнес. И лицо его так изменилось, когда он улыбнулся. Ей и в голову не приходило, что он смеялся над ней.
– Тогда почему же забрали именно его? – спросила она.
Джеб перестал улыбаться.
– Я не знаю, но я найду того, кто это сделал.
Приготовьтесь в дорогу. Мы сейчас же отправимся по их следу.
Преследование. Ханне понравилась эта мысль. Она слышала о таких мужчинах, которые могут буквально «читать» след зверя так, как, например, голодная собака идет на запах перепела, и она быстро побежала к реке, чтобы умыться.
Вода была кристально чистой и холодной как лед. Джеб сказал ей, что у реки Бразос дюжина маленьких притоков. Он так много говорил, но она не возражала, главное, чтобы он ни о чем ее не спрашивал. Ей было неловко ощущать его внимание, он ждал от нее ответов. С другой стороны, ей было почти приятно слушать его, когда он разговаривал с ней. Может быть, то, что он рассказывал ей, показалось бы кому-нибудь другому несущественным, но для нее это было жизненно необходимым. Она многого не знала, но очень хотела бы узнать и хотела бы многому научиться.
Когда она вернулась от реки, Джеб ждал ее. Обе лошади уже были оседланы. Седло, предназначавшееся для мерина, было переброшено у него через плечо. Ханна потянулась, чтобы забрать его, и Джеб удивленно приподнял брови, а потом прищурился. Он возмущенно покачал головой, и она почувствовала себя маленьким ребенком, которого сейчас начнут бранить за проступок.
Не говоря ни слова, Джеб передал ей вожжи своей лошади, и она также молча взяла их. Каким же мужем был для нее проповедник? Неужели Ханна понесла бы седло, которое весило почти столько же, сколько она сама? Джеб задумался и о других вещах. О том, например, как она стала такой.
Он никогда не встречал женщины, которая так боялась разговаривать, но при этом все же не производила впечатление угрюмой, безмолвной. На самом деле сколько раз по ее глазам он видел, что ей так о многом хочется спросить, но она не решалась.
И казалось, что она абсолютно игнорирует его как мужчину. Это приводило его в замешательство. Нельзя сказать, чтобы Джеб считал, будто все женщины должны падать к его ногам. Но даже у самых невинных женщин вполне естественно проявляется какая-то неуловимая, неосязаемая чувственность в присутствии мужчины. У Ханны не было ничего этого, было лишь видно, как она запугана. Джеб не собирался ее пугать, но что-то сделало ее такой. Во многом поведение Ханны объяснялось ее ранним браком, она ведь вышла замуж совсем еще ребенком. Но одна мысль все же не давала ему покоя, и Джеб решился:
– Он бил вас?
Ханна чуть не врезалась в спину Джеба. Когда он повернулся и посмотрел на нее, ничто не нарушало царившего кругом утреннего безмолвия, слышны были лишь птичьи трели, и легкий ветерок покачивал ветви деревьев. Ханна думала, что Джеб всецело погружен в размышления о том, как быстрее напасть на след вора, она же наблюдала за ним. Больше, чем когда-либо, он напоминал ей притаившегося, сильного, грозного хищника.
Джеб все еще ждал ответа. Заметив щетину на его небритом лице, Ханна вдруг представила его с бородой.
– Нет, – тихо ответила она. – Кэйлеб не бил меня.
Удивляясь самому себе, что все же задал этот вопрос, Джеб кивнул головой и тронулся дальше. Про себя он подумал, как странно, что на этот раз Ханна Барнс не ответила на его вопрос словом «Кто?». Он даже улыбнулся. Все же странная эта Ханна Барнс.
– Он молился за меня, – вдруг произнесла она. Обычно она никогда первая не начинала рассказывать о себе, и сейчас она не могла понять, почему вдруг заговорила.
– Что? – Джеб остановился как вкопанный и повернулся, чтобы опять посмотреть на нее. Затем его губы судорожно дернулись. Теперь она заставляет молиться его!
– Всякий раз, когда я совершала греховный поступок, Кэйлеб молился за меня.
– Леди, – голос Джеба звучал абсолютно убежденно, – вы никогда еще не грешили в своей жизни, я уверен в этом.
Ханна вспыхнула. Ей бы только радоваться тому, что он думает о ней, как о безгрешной, но она была слишком честной.
– Кэйлеб много всего находил во мне, за что он потом молил прощения у Бога.
Чувствуя, что она уже готова замолчать и прекратить этот разговор, Джеб отвел взгляд и вновь двинулся вперед.
– Ну и какие же грехи обнаружил у вас муж? – как бы невзначай спросил он.
– Например, мой легкомысленный характер, – неохотно ответила Ханна, сожалея, что беседа все же продолжается.
Джеб фыркнул. И это она-то легкомысленная? Женщина, которая никогда не смеется, старается подавить даже улыбку, так пуритански укладывает волосы, носит самую, что ни на есть, невзрачную одежду.
– Ну, а что еще?
– Может быть, мы не будем разговаривать так громко, чтобы не спугнуть воров. Вдруг они слышат нас? – Она не хотела признаваться ему в своих грехах.
– Вора, – поправил ее Джеб. – Он один и это или женщина, или ребенок.
Ханна не хотела расспрашивать, откуда он это знает. Она уже и так о многом осмелилась спросить. Странно, но как все же приятно осознавать, что ты просто разговариваешь с другим человеком. Но это тоже грех, когда чувствуешь себя так непринужденно и раскованно, болтаешь о чем-то и все. Но Кэйлеб постоянно учил ее, что любая речь должна поучать и просвещать, но не развлекать собеседника. Она хорошо заучила его слова, но сегодня ей хотелось бы никогда не знать об этом.
Вместо того, чтобы изучать следы, оставленные на мягкой почве, Джеб обнаружил, что слишком часто поворачивается и вглядывается в лицо Ханны, пытаясь научиться читать в нем, как он читал чужой след. На какой-то момент ему казалось, что она отошла от пережитого потрясения и уже не так замыкается в себе, но в следующее мгновение вновь словно какой-то заслон опускался между нею и внешним миром. Джеб не в первый раз сталкивался с подобным, и каждый раз его это смущало. Ему приходилось встречать людей, отгораживавшихся от мира для того, чтобы обезопасить себя от надвигавшейся опасности или зла, защитить себя от боли как физической, так и душевной. Но то, как вела себя Ханна, не было похожим ни на что, и у Джеба не было уверенности в том, что делает она это неумышленно. Ему хотелось понять, что же чувствует сейчас Ханна, понимает ли она, что воздвигла барьер между собой и окружающим миром. Ее глаза светились любопытством, и Джеб продолжал надеяться, но ее губы по-прежнему были сжаты, и она старалась держаться от него на расстоянии. Джебу нравились те редкие мгновения, когда она забывалась и позволяла себе смеяться, задавала вопросы.
Когда они уже ехали на лошади, Джеб часто оборачивался, а Ханна всегда хотела отвернуться, спрятаться от его глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37