На въезде в Бурос вновь зазвонил телефон. Он помедлил, прежде чем взять трубку. Он был уверен, что это Елена. Но он не мог бесконечно заставлять ее ждать. В один прекрасный день она устанет от его бесконечных исчезновений, от того, что он постоянно ставит во главу угла только свои проблемы. Он подъехал к тротуару и нажал кнопку ответа.
Это была Вероника Молин.
— Надеюсь, что не помешала, — сказала она. — Ты где?
— В Буросе. Ты меня не беспокоишь.
— У тебя есть немного времени?
— Есть. А ты где?
— В Свеге.
— Ждешь похорон?
Ее ответ прозвучал неуверенно:
— Не только. Твой телефон дал мне Джузеппе Ларссон. Ну, этот следователь, который вроде бы занимается делом отца.
Она даже не пыталась скрыть презрение. Он разозлился.
— Джузеппе — один из лучших следователей, которых я когда-либо видел.
— Я не хотела тебя обидеть.
— Что ты хочешь?
— Чтобы ты приехал сюда.
Она произнесла это быстро и решительно.
— Зачем?
— Мне кажется, я знаю, что произошло. Только я не хочу говорить об этом по телефону.
— Тогда ты должна звонить не мне, а Джузеппе Ларссону. Я не веду это следствие.
— Я знаю точно, что никто, кроме тебя, не может мне помочь. Я оплачу билет на самолет и все расходы. Но я очень хочу, чтобы ты приехал. Как можно скорее.
Стефан подумал перед тем, как ответить:
— Ты хочешь сказать, что знаешь, кто убил твоего отца?
— Думаю, что да.
— И Авраама Андерссона?
— Думаю, что это не один и тот же человек. Но есть и другая причина, почему я хочу, чтобы ты приехал. Я боюсь.
— Чего?
— Я и об этом не хочу говорить по телефону. Пожалуйста, приезжай. Я перезвоню через пару часов.
Разговор прервался. Стефан поехал домой и поднялся в свою квартиру. Он по-прежнему не мог собраться с духом и позвонить Елене. Он размышлял над словами Вероники Молин. Почему она не хочет поговорить с Джузеппе? Чего она боится?
Он ждал.
Через два часа снова раздался звонок.
23
Самолет приземлился в Эстерсундском аэропорту на следующий день в 10.25. К тому времени, как Вероника Молин позвонила второй раз, он твердо решил, что не поедет. Ему не хотелось снова ехать в Херьедален, к тому же он ничем не мог ей помочь. Он собирался сказать, что это ее долг — обратиться в полицию, если не к Джузеппе Ларссону, так к кому-нибудь другому, может быть Рундстрёму.
Но все это так и осталось за кулисами. Она напрямик спросила, приедет он или нет. И он сказал — да. И когда он попытался ее расспросить, она отвечала уклончиво, повторяя без конца, что это не телефонный разговор.
Они договорились встретиться в Свеге на следующий день. Он попросил ее, если возможно, заказать ему тот же третий номер в гостинице.
После разговора он подошел к окну и посмотрел на улицу. Он не мог понять, что им движет. Разъедающий его страх? Болезнь, о которой он старался не думать? Или может быть, все дело в Елене, встречаться с которой он был просто не в состоянии? Все рухнуло в тот день, когда он узнал, что у него рак.
Он все время думал об отце. Я роюсь не в прошлом Герберта Молина, сказал он себе. Я роюсь в своем прошлом. Пытаюсь найти правду, о которой я и понятия не имел до того, как залез в квартиру Эмиля Веттерстеда.
Он отошел от окна, позвонил в аэропорт Ландветтер, узнал расписание и заказал билет. Потом позвонил Елене — она разговаривала с ним односложно и, как ему показалось, настороженно. В четверть восьмого он был у нее и остался до самого утра, когда ему только и оставалось времени, чтобы заехать домой, кинуть вещи в чемодан и доехать сорок километров до аэропорта.
Ночью они занимались любовью, но у него все время было странное чувство, как будто бы это не он, как будто бы его нет в этой постели. Он не был уверен, что она этого не заметила. Скорее всего, заметила, но ничего не сказала. Как и ничего не спросила, когда он сообщил, что должен вернуться в Херьедален.
Сходя с трапа самолета во Фрёсёне, он сразу заметил, что здесь холоднее — земля уже подмерзла. Он взял напрокат машину — Вероника Молин сказала, что все расходы будут оплачены. Сначала он решил ехать прямо в Свег, но, подумав, свернул на мост и поехал в сторону Эстерсунда. Было бы неразумно скрыть свой приезд от Джузеппе. Вопрос только, какую указать причину. Вероника Молин позвонила ему конфиденциально, но он и этого не хотел скрывать от Джузеппе. У него и так хватает сложностей, не стоит создавать новые.
Он затормозил около Управления малонаселенных районов и какое-то время сидел не двигаясь. Что он скажет Джузеппе? Всей правды говорить нельзя. Нельзя и врать напропалую. Нужно слепить какую-то полуправду. Сказать, например, что он не в силах оставаться в Буросе и ждать, пока начнут облучение. Человек, больной раком, может позволить себе такой каприз.
Он зашел в приемную и спросил Джузеппе. Девушка за стойкой узнала его, улыбнулась и сказала, что Джузеппе сейчас на совещании, но скоро освободится. Стефан сел за стол и начал листать местные газеты. Материалы о следствии по-прежнему были на первых страницах. Накануне Рундстрём провел пресс-конференцию. Он говорил в основном об оружии и вновь обратился с просьбой к населению сообщать о своих наблюдениях. Но ни слова о том, какими новыми данными располагает полиция. Ни слова о каких-то машинах или людях, замеченных поблизости от места преступления. Если верить газетам, полиция топталась на месте.
В полдвенадцатого в приемной появился небритый Джузеппе. Он выглядел уставшим и обеспокоенным.
— Я должен был бы сказать, что удивлен твоим появлением. Но меня теперь ничто не удивляет.
В его интонациях ощущался пессимизм, которого Стефан раньше не замечал. Они прошли в кабинет. Джузеппе закрыл дверь, и Стефан произнес приготовленную речь — о том, что он не может усидеть на месте, что его съедает постоянная тревога, и вот — он приехал опять, чтобы отвлечься от мрачных мыслей. Джузеппе внимательно его выслушал.
— Ты играешь в боулинг? — неожиданно спросил он, когда Стефан замолчал.
Стефан смотрел на него непонимающе:
— В боулинг?
— Когда мне не по себе, я играю в боулинг. Можешь поверить, мне тоже иногда не по себе. Нельзя недооценивать боулинг. Спорт как-никак, причем в компании друзей. Можно представить себе, что кегли — это твои враги. Или какие-то нерешенные проблемы.
— Я, по-моему, никогда не играл в боулинг.
— Возьми на заметку. Как дружеский совет.
— А вообще как дела?
— Я видел, ты читал газеты. Мы только что провели совещание нашей маленькой следственной группы. Работа идет, правила соблюдаются, все работают много и тщательно. И тем не менее все, что сказал Рундстрём на пресс-конференции, — правда. Мы застряли.
— А как насчет двух разных преступников?
— Очень может быть. Многое говорит именно за это.
Стефан задумался:
— Но это еще не значит, что оба преступления совершены по разным мотивам.
Джузеппе кивнул:
— Мы тоже так думаем. К тому же история с собакой. Я не склонен считать это дурацкой шуткой, это вполне обдуманная акция. Кто-то хочет нам что-то сказать.
— Что именно?
— Понятия не имею. Но сам факт, что некто пытается нам что-то сообщить, создает… как бы это сказать… некоторую конструктивную путаницу. Нам внушают, что простых ответов на вопросы нет. Впрочем, мы так и не думали.
Джузеппе замолк. Стефан ждал продолжения. В коридоре кто-то громко засмеялся, потом опять стало тихо.
— Ярость, — сказал Джузеппе. — В случае с Гербертом Молином — совершенно безумная ярость. Кто-то тащит его за собой в кровавом танго, забивает кнутом насмерть и оставляет в лесу. С Авраамом Андерссоном — то же самое, но тут ярость более сдержанная, я бы сказал, вполне контролируемая. Ни убитых собак, ни кровавых танцев. Хладнокровная казнь. Я все время задаю себе вопрос — могут ли два столь разных темперамента уместиться в одном человеке? То, что убийство Молина было тщательно спланировано, сомнений нет. Одна найденная тобой палаточная стоянка чего стоит. Но с Андерссоном все по-другому, а что именно по-другому — я не могу для себя сформулировать.
— И на что все это указывает?
Джузеппе пожал плечами:
— Понятия не имею.
Стефан вновь задумался. Ясно было, что Джузеппе хочет услышать его мнение.
— Если эти два убийства все же связаны между собой, если это, несмотря ни на что, один и тот же преступник, надо думать, что в промежутке случилось что-то, что сделало необходимым и второе убийство — Авраама Андерссона?
— Я тоже так считаю. Остальные в группе со мной не согласны. Или я просто не сумел как следует объяснить свою точку зрения. Но все же наиболее вероятно, что это два разных человека.
— Странно, что никто ничего не видел.
— За все годы я не могу припомнить случая, чтобы мы стучались в такое количество дверей, рассылали столько писем и не получили ни единого ответа. Всегда находится кто-то, кто стоит за шторой и видит что-то необычное.
— То, что никто ничего не видел, — это тоже своего рода свидетельское показание. Значит, мы имеем дело с людьми, прекрасно подготовленными и знающими, что они делают. Даже если какой-то план проваливается, они быстро и хладнокровно находят выход из положения.
— Ты сказал — с людьми?
— Каждый раз сомневаюсь: один преступник или какой-то заговор, где замешаны несколько человек.
В дверь постучали, и, не дожидаясь разрешения, вошел парень в кожаной куртке, с темными прядями в светлых волосах. Он кивнул Стефану и положил на стол пачку бумаг:
— Последние данные опроса жителей.
— И что?
— Одна старушка из Глёте утверждает, что преступник живет в Висбю.
— Почему?
— У «Шведских Игр» там головная контора. Она считает, что все дело в бесе азарта, овладевшем шведским народом. И теперь половина населения ездит по стране и грабит вторую половину, чтобы раздобыть денег для игры. Больше ничего примечательного.
Парень вышел и закрыл за собой дверь.
— Новичок, — сказал Джузеппе. — Новичок, который ни в чем не сомневается и красит волосы. Из тех, кто постоянно и с удовольствием подчеркивает, что он молод и умен, а все остальные — старые дураки. Со временем будет хорошим полицейским.
Джузеппе поднялся из-за стола.
— Мне нравится с тобой разговаривать, — сказал он. — Ты хорошо слушаешь и задаешь как раз те вопросы, которые мне надо услышать. С удовольствием продолжил бы, но сейчас у меня встреча с криминалистами, и отменить я ее не могу.
Он проводил его до приемной.
— Ты надолго?
— Сам не знаю.
— Та же гостиница в Свеге?
— А там есть другая?
— Хороший вопрос. Не знаю. Может быть, какой-нибудь пансионат. Я позвоню.
Стефан сообразил, что собирался задать Джузеппе вопрос и чуть не забыл.
— А тело Молина вернули для похорон?
— Могу узнать, если тебе интересно.
— Да я так просто спросил.
По дороге в Свег он вспоминал слова Джузеппе о боулинге. Проехав Эверберг, он остановился и вышел подышать. Было совершенно безветренно и холодно, земля уже промерзла и была твердой, как камень. Я слишком ношусь с собой, подумал он. Я все больше погружаюсь в мрачную жалость к самому себе, а это мне совершенно несвойственно. Я же нормальный веселый человек, а не тот мизантроп, каким сейчас кажусь. Джузеппе абсолютно прав насчет боулинга. Совершенно необязательно сшибать шарами кегли, но он абсолютно прав. Я пытаюсь уговорить себя, что все будет хорошо, что я выздоровею. И в то же время делаю все, чтобы выглядеть как осужденный на неминуемую смерть безнадежный больной.
Въехав в Свег, он тут же пожалел о затеянном путешествии. У него возник мощный импульс — не сворачивая к гостинице, гнать в Эстерсунд и как можно быстрее вернуться в Бурос, к Елене.
Потом он поставил машину и пошел в гостиницу. Девушка-администратор, как ему показалось, обрадовалась, увидев его.
— Я так и знала, что ты не сможешь нас покинуть, — сказала она, смеясь.
Он тоже засмеялся. Чересчур громко и звонко. Даже смех у меня лживый, подумал он в отчаянии.
— У тебя тот же номер, — сказала она. — Третий. Есть сообщение от Вероники Молин.
— Она у себя?
— Нет. Вернется в четыре.
Он поднялся в номер. Казалось, он и не уезжал. Пошел в ванную, открыл рот и высунул язык. Никто не умирает от рака языка, подумал он. Все будет хорошо. После облучения все пройдет. Когда-нибудь эти дни будут вспоминаться как короткий кошмарный эпизод в моей жизни, не больше.
Он вытащил записную книжку, набрал номер сестры в Хельсинки и, послушав ее голос на автоответчике, оставил сообщение с номером своего мобильного телефона. Номера другой сестры, живущей с мужем во Франции, у него с собой не было, а заставить себя предпринять какие-то усилия, чтобы его узнать, он был не в состоянии. К тому же он так и не выучил, как пишется фамилия ее мужа.
Он посмотрел на постель. Если я лягу, то умру, подумал он. Он снял рубашку, отодвинул стол и начал отжиматься. На двадцать пятом разе ему показалось, что он выдохся, но все же он заставил себя продолжать до сорока. Стефан сел на пол и сосчитал пульс. Сто сорок. Слишком много. Он решил снова начать бегать. Невзирая на погоду, невзирая на самочувствие, каждый день. Полез в чемодан и обнаружил, что забыл кроссовки. Оделся, вышел, нашел единственный спортивный магазин в Свеге. Выбор был очень ограниченным, но он все же нашел пару подходящих беговых кроссовок. Потом зашел в пиццерию. Там работало радио, и он вдруг услышал голос Джузеппе. Тот вновь призывал жителей сообщать, если они заметили что-то необычное. Они и в самом деле в тупике, подумал Стефан. Топчутся в болоте, а в болоте следов не найдешь.
Эти два убийства вполне могут остаться нераскрытыми.
Поев, он решил пройтись. На этот раз он пошел на север, мимо музея деревянного зодчества под открытым небом, потом мимо больницы. Он шел быстро, все время делая усилие, чтобы не снижать темпа. Из головы не шла какая-то музыка — он не сразу сообразил, что именно ее он слышал в доме у Якоби, — Иоганн Себастьян Бах.
Он шел и шел, пока Свег не остался далеко позади. Тогда он почувствовал усталость и повернул назад. Приняв душ, спустился в вестибюль. Там сидела Вероника Молин, дожидаясь его. Его опять поразило, до чего она красива.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52