OCR & SpellCheck: Dinny
«Песня реки»: АСТ; Москва; 2001
ISBN 5-17-007815-3
Аннотация
Мошенник-антрепренер решил заработать на гастролях Анны Роуз Конолли довольно необычным способом – пустил слух, что молоденькая певица… слепа. И хитрый план сработал. Лишь сероглазый красавец Филип Бришар не поверил ложному слуху, и этот обман его только рассмешил. Но неожиданно Анна Роуз оказывается в смертельной опасности и молит его о спасении. Какой же джентльмен не рискнет жизнью ради беззащитной дамы! Особенно – если дама эта покорила его сердце и зажгла в нем пламя страстной, неодолимой любви…
Синтия Томасон
Песня реки
Книга посвящается памяти Эстер Беркхарт Коллинз и Барбары Коллинз Брэкетт, а также всем матерям и дочерям, преодолевающим непонимание между поколениями с полющью книг.
Благодарю Ону Бастос, Нэнси Кейн, Чарлин Ньюберг и Энн Рейнольд за помощь в подготовке этой книги.
Выражаю особую признательность и любовь Берту Брэкетту, моему отцу, за то, что он такой замечательный рассказчик.
Автор
Пролог
Миссури, 1872 год
Анна в недоумении смотрела на стоявшего перед ней небритого человека. Кто бы это мог быть? «Мой дядя», – догадалась она, хотя они не виделись очень давно. Тогда ей было, кажется, лет девять, и абсолютно точно она помнила только его эксцентричность и всякие уморительные штучки. Теперь, глядя на него глазами двенадцатилетнего подростка, она плохо представляла себе, как этот невзрачный крепыш в мешковатой одежде может быть родным братом ее отца. Отец был таким высоким и красивым!
– Анна, скажи что-нибудь своему дяде, – подталкивала ее директриса к мужчине. – Иначе он подумает, что ты не в себе. Ведь не можешь же ты совсем не помнить родного дядю!
Признать, что в твоей голове сохранились лишь жалкие крохи воспоминаний о родственнике, хотя ты и общалась с ним всего три или четыре раза, было бы верхом неразумности. В свои юные годы Анна Роуз Конолли в этой жизни четко усвоила одно: нужно любыми путями выбираться отсюда. И в душе она молилась счастливому случаю, даровавшему ей надежду на освобождение.
Добрые глаза мужчины смотрели на Анну из-под полей запыленного серого котелка.
– Она вполне могла забыть меня, – сказал он директрисе, пристально глядя на племянницу. – Боюсь, это в самом деле так, мэм. У нас не было возможности хорошо узнать друг друга.
Хотя верхнюю губу мужчины прикрывали давно не стриженные, неухоженные усы, Анна поняла, что он улыбается, и вообще лицо его выглядело очень приветливо.
– Ну конечно же, я помню вас, дядя, – с притворной убежденностью сказала Анна. – Как вы там? – добавила она непринужденно, как обычно справляются о здоровье близких часто встречающиеся родственники.
Дядя снял котелок, и непослушные полуседые вихры тут же затопорщились во все стороны над круглой вмятиной его черепа.
– У нас все хорошо, – бодро сказал он, – я считаю, даже прекрасно. Хотя, конечно, прискорбное известие о кончине твоих родителей сразило меня…
– Теперь это уже позади, дядя. И вам не стоит возвращаться к печальному прошлому через столько лет.
Мужчина чуть наклонил голову и с подозрением посмотрел на девочку, словно усомнившись в ее столь стоическом самообладании.
– Твой папа как-никак приходился мне родным братом, – заметил он, – и вообще, это был замечательный человек. Да и с мамой твоей у меня тоже были самые теплые отношения. И… ты прости меня, Анна, что я так долго до тебя добирался. Надо было сделать это раньше. Но я только на прошлой неделе приехал в Ганнибал. Пошел за своей почтой и узнал…
– Это не имеет никакого значения, – прервала его директриса и повернулась к девочке. – Ведь ты все равно благодарна дяде, что он приехал за тобой? Верно, Анна? – Она положила руку поверх ее коротких белокурых кудряшек и пригнула ее голову, принуждая этим подобием кивка выразить согласие.
Воспитанница с готовностью поддержала инициативу своей начальницы. В конце концов директриса сказала правду – Анна была бы признательна любому изъявившему желание забрать ее от мисс Брокман. Она поспешно протянула руку к небольшому потертому саквояжу, стоявшему у нее в ногах, и сказала:
– Ну пойдемте же, дядя!
– Анна, ты хорошо подумала? – спросил Мик Конолли. – Ты действительно этого хочешь? Может, нам все-таки потолковать без спешки? – Прежде чем взять ее пожитки, он долго и пристально вглядывался в решительное лицо девочки. – Ну что ж, – сказал он наконец, – я вижу, ты уверена в своем решении.
– Она только о вас и говорила, мистер Конолли, – сказала директриса, легкими толчками подгоняя Анну к двери. – Все время, пока вы не приехали.
Анна даже отскочила на безопасное расстояние, боясь, что столь беспардонной ложью мисс Брокман навлечет на себя немилость Творца, который обрушит на них свой гнев. Однако реакции с неба не последовало, директриса не пала замертво, поверженная молнией. Кара Божья и на этот раз обошла ее стороной.
– Тебе стоит поторопиться, пока еще не стемнело, – сказала она Анне. – Сент-Луис не то место, где можно спокойно разгуливать вечером. С началом золотой лихорадки город стал прибежищем воров и бандитов.
Дядя самым серьезным образом отреагировал на предупреждение столь почтенной дамы.
Анна наблюдала, как Мик продвигается к выходу.
Он пропустил племянницу вперед и подождал, пока она выйдет во двор. Затем они молча пошли рядом по булыжному тротуару. Только дойдя до железных ворот, Анна оглянулась на серое каменное здание, бывшее многие месяцы ее домом. Со своими немногочисленными подругами она уже простилась и теперь могла не оглядываясь идти в свое будущее. Директриса закрыла на засов массивную дубовую дверь. Анне Роуз Конолли показалось, будто она вовсе и не жила здесь. Так буднично, без всяких прощальных церемоний состоялся ее отъезд. Окончательный и бесповоротный шаг был сделан.
Мик осторожно прокашлялся, чтобы привлечь ее внимание. Анна взглянула на него ясными сухими глазами.
– Сейчас увидишь фургон, я поставил его поблизости. Надеюсь, ты в курсе, как я живу. Никаких корней, никакого постоянного дома. С Ганнибалом меня связывает только почта и маленькая берлога для зимней спячки. Так что я почти круглый год на колесах.
«Никаких корней…» Да, именно эти слова употреблял отец Анны, говоря о брате. «В сущности, Мик – нормальный добрый человек, но, несомненно, не такой, как все мы. В нем никогда не было интереса к традициям или почтения к праотцам. Для него не существует такого понятия, как семья. У него нет того, что именуется очагом». Но Анна помнила и ту необыкновенную нежность, которая слышалась в голосе отца, когда он рассказывал о брате, слывшем человеком не от мира сего, обособленным от него.
– Значит, вы путешествуете? – сказала Анна, поднимая щеколду у ворот; – Так это же замечательно! Правда-правда. Я думаю, мне понравится. И чем дальше мы уедем отсюда, тем лучше.
Они вышли на улицу и направились туда, где Мик оставил свой фургон с впряженной лошадью. Обветшалое сооружение, плод изощренной конструкторской мысли, он сохранил лишь малую толику былого великолепия. За долгие годы битв с непогодой некогда броская надпись на парусине выцвела и полиняла. Анна подошла ближе и с грехом пополам разобрала надпись: «Конолли. Домашняя утварь, скобяные изделия и галантерейные товары». Она провела пальцами по истершимся буквам.
– Так вы торгуете этими вещами во время путешествия? Это и есть ваша работа? – Было что-то трогательное в приоткрывшейся тайне бродячей жизни ее родственника.
Мик похлопал по крестцу терпеливо ждавшую лошадь и сказал:
– Да, именно в этом и состоит моя работа. По крайней мере, до сих пор ничего лучшего для нас с Ирландкой не сыскалось. Такие вот пироги, Анна. – Он завернул за фургон и бросил внутрь ее саквояж. – И надо думать, это не самое подходящее занятие для такой милой девочки, как ты.
– Все равно это гораздо лучше, чем оставаться в том доме, – сказала Анна.
Он помог ей забраться в фургон и усадил на лавку.
– Анна, я вот что хочу у тебя спросить. Ты в самом деле говорила этой старой мегере, что я твой единственный родственник?
– Да.
– А ты знаешь, что у тебя еще есть дедушка и бабушка в Бостоне? Не слышала? Насколько мне известно, они из благородного сословия и живут в достатке. Наверное, их дом больше подходит для такой деликатной юной леди. А какое воспитание могут дать неудачники вроде меня? И почему ты там в приюте ни словом не обмолвилась о маминой родне? Не понимаю.
– Я ничего о них не слышала, сэр. И никогда не получала от них никаких известий. Сама мама тоже ничего не говорила о своих родителях. Может, они уже умерли. А если живы, то… я думаю, они любят только себя, а всех остальных знать не желают.
Анна умолкла и, поразмыслив, решила, что дядя должен оценить ее откровенность, а потому после паузы высказала мнение и о нем:
– А вот вы теперь мне вовсе не кажетесь таким, как я раньше думала. Вы – не эгоист. Может, только немножко чудной. И ничего, что большей частью вас не было рядом с нами. Я готова вас простить.
Мик отступил на несколько шагов и поскреб седую щетину на бороде.
– Довольно любезно с твоей стороны, – проговорил он наконец. – Пожалуй, до сих пор я преуменьшал значение родственных уз. – Он обошел фургон, затем вскарабкался наверх и сел рядом с племянницей. – Вот что, Анна. Я не очень хорошо представляю, что из всего этого получится, но если такая жизнь тебя устраивает…
Анна разгладила ситцевый подол своего выношенного платьишка и выпрямила спину.
– Тогда поедемте, сэр.
– Ради Бога, Анна, не величай меня так. Называй меня просто Мик или хотя бы дядя Мик. Может, я и не заслужил права на дядю, но обращения «сэр» я точно недостоин!
У Мика вздернулась бровь, когда он произносил иронические слова в свой адрес. Анна, взглянув на своего родственника, не удержалась от улыбки.
Мик легонько щелкнул кнутом лошадь, и фургон покатил по дороге. Анна Конолли ни разу не оглянулась на женский сиротский приют мисс Брокман.
Глава 1
Иллинойс, 1880 год
Анна стояла за кулисами оперного театра в Ривер-Флэтс и в сотый раз проводила рукой по талии, расправляя оборку из пышного гофрированного кружева. Изумительное новое платье из зеленого атласа было куплено Миком Конолли к ее первому сольному концерту в Иллинойсе.
– Это будет верх совершенства, дорогая, – убежденно сказал дядюшка, объясняя свой выбор, и принялся расписывать это необыкновенное, просто фантастическое зрелище, когда она подойдет к краю сцены и встанет в пылающих огнях рампы. Однако в данный момент ни его слова, ни новый наряд не могли ослабить нервное напряжение Анны. Днем в гостинице она приняла ароматную ванну, но и успокоительное действие сиреневой воды оказалось весьма слабым.
Анна мельком взглянула на Мика, приблизившегося к боковой кулисе. За восемь лет их совместных скитаний не было такой ситуации, которая заставила бы его волноваться. Но в этот вечер он выглядел озабоченным и не на шутку взволнованным.
Он отвел красный бархат занавеса, обрамляющего авансцену, и заглянул в зрительный зал. Анна услышала едва уловимое причмокивание, сорвавшееся с губ Мика. Сей разочарованный присвист означал, что вряд ли даже часть из двухсот кресел зала занята. А до начала ее выступления оставалось всего ничего!
Анна тронула дядю за локоть.
– Там много людей? – спросила она.
– Порядочно. – Мик опустил руку, и складки занавеса сомкнулись. – Не беспокойся, дорогая. У нас еще полчаса. К твоему выходу зал заполнится.
– И зачем я только согласилась, – проворчала Анна. – Не понимаю, как я могла позволить вам подбить меня на эту авантюру!
Хотя, по правде говоря, понимала, потому что дядя Мик обладал такими чарами, что мог выманить рыбу с илистого дна Миссисипи. И не просто выманить, но еще и внушить несчастной, что на суше ей будет лучше, чем в воде. Во всяком случае, на пять минут жизни. Анна сжала кулаки, так что пальцы побелели.
– Что, если я не смогу пропеть ни одной ноты? Вдруг я забуду все слова? Что тогда?
– Тогда, я полагаю, стройный и обаятельный отец певчей птички Миссисипи вынужден будет выступать вместо нее. И пусть тебе будет хуже, потому что все аплодисменты достанутся мне! Мне! Слышишь? Но если и это не освежит твою память, то я не знаю, чем тебя еще напугать.
Шутливые угрозы Мика были встречены Анной без юмора и расценены как проявление бездушия.
– Насмешничаете, дядя Мик? – Анна гневно сверкнула глазами. – Неудачный номер, тем более в такие минуты. Неужели вы не видите, что я боюсь до смерти?
– Я знаю, но бояться не нужно, – сказал Мик, правда, на сей раз без своей обычной уверенности.
Анна догадывалась о причине его беспокойства. Видимо, он опасался, что сбор от пожертвований не позволит им даже расплатиться за аренду.
Мик расхаживал взад-вперед на небольшом пятачке за кулисами, время от времени проводя пятерней по волосам. Этот жест появлялся у него только тогда, когда он обдумывал что-то очень важное. Вдруг в его серых глазах вспыхнули радостные искорки. Ходьба тотчас прекратилась.
– Мне пришла в голову презабавная мысль! – воскликнул Мик, повернувшись к Анне.
Увидев выражение его лица, она болезненно поморщилась. Озарение у Мика всегда носило экспансивный характер и разрешалось бурно, подобно грозовому разряду. С годами такие взрывы не сходили на нет, медленно затухая, подчиняясь зрелости чувств и суждений, а, напротив, приобретали все большую мощь. Узнав знакомый огонь в его глазах, Анна тяжко вздохнула.
– О нет, дядя Мик, – сказала она, – не надо. Только не сейчас.
– На сей раз это дельная мысль, Анна. Я знаю, как завоевать их сердца. Вот увидишь, сегодня вечером они будут бешено рукоплескать тебе, все до единого. Более того, мы обеспечим себе полный зал и на завтра.
– Не думаю. Можно даже не спрашивать, но все же… На что вы рассчитываете? – пожала плечами Анна.
– На сострадание, – сказал Мик. – Как же я раньше не додумался! Анна, жалость творит чудеса. Она растапливает самые холодные сердца. Сочувствие этих людей поможет нам развязать их кошельки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42