Хотя ни Гэндзи, ни Хэйко раздеваться не стали, в их одеяниях нашлось достаточно отверстий, чтобы доставить друг другу наслаждение. На самом деле, как тепло и холод – единое целое, так и состояние наготы сливается с состоянием одетого человека.
– Если любовь – твоя слабость, то я и думать боюсь, какова же твоя сила, – тяжело дыша, промолвил Гэндзи.
Хэйко, с трудом сдерживаясь, чтобы не дышать учащенно, отозвалась:
– Я думаю, мой господин, что вас ничем не испугать.
Вежливо отведя взгляд, Симода бесшумно опустил полог шатра. Он все-таки не удержался и улыбнулся.
* * *
Лишь начав разыскивать Ханако, Хидё до конца осознал объем разрушений – и был поражен. Ему вспомнилось ужасное землетрясение, опустошившее Эдо в годы его детства; тогда вслед за землетрясением вспыхнул пожар и истребил половину города: дымящиеся развалины, валяющиеся повсюду изуродованные тела, витающий в воздухе запах горелой человеческой плоти… Хидё сообразил, что может означать этот запах, и его замутило. Он даже не мог бы сказать, что ему труднее сдержать, тошноту или слезы.
Среди обломков комнаты, отведенной чужеземцам, он увидел яркий лоскут от женского кимоно, придавленный упавшей балкой. Опустившись на колени, Хидё осторожно подобрал этот лоскут. Кому он принадлежал? Уж не Ханако ли? Когда они виделись в последний раз, на Ханако вроде было кимоно из такой ткани. Ну почему, почему он столь ненаблюдателен? Как он может исполнять обязанности главы телохранителей, если даже не в состоянии узнать кимоно будущей жены?
Но Хидё изгнал эту мысль, едва лишь она пришла ему на ум. Он больше не имеет права прятаться за подобными сомнениями. Князь назначил его на эту должность. Сомневаться в своих способностях – означает сомневаться в своем князе. Верность требовала, чтобы Хидё верил в себя, поскольку в него князь верил. И значит, размышляя о своих многочисленных недостатках, он, Хидё, должен стараться их исправить, чтобы стать тем человеком, которого узрел в нем его князь. Таков его долг. Хидё встал. Он держался прямо и уверенно.
Но он по-прежнему сжимал в руке шелковый лоскут, и по лицу его текли слезы. Какой смысл в высоком положении и почестях, если не с кем это разделить? Кто придаст сладость победе, утешит в поражении, оплачет гибель?
Хидё было шестнадцать лет, когда он впервые встретил Ханако; он как раз только что получил свой первый взрослый катана. А Ханако была девятилетней девочкой-сироткой; ее взяли во дворец князя Киёри по рекомендации старого настоятеля Дзэнгэна. Хидё вспомнил их первый разговор и покраснел.
* * *
– Эй, ты! Принеси мне чаю!
Девочка в выцветшем хлопчатобумажном кимоно вздернула подбородок и дерзко отозвалась:
– Сам принеси!
– А я говорю, ты принесешь мне чай, девчонка!
– Не принесу!
– Ты – служанка. А я – самурай. Ты будешь делать, как я велю!
Девочка расхохоталась.
– Князь Киёри – самурай, – сказала она. – Господин Сигеру, господин Сэйки, господин Кудо, господин Танака – самураи. А ты – всего-навсего мальчишка с мечом, не знающим крови.
Разозленный Хидё вскочил на ноги и схватился за рукоять катана.
– Я – самурай! Я могу зарубить тебя прямо тут, на месте!
– Нет, не можешь.
– Что?! – Столь наглый и неожиданный ответ потряс Хидё. – Самурай властен над жизнь и смертью любого крестьянина.
– А ты – нет.
– Это почему еще?
– Потому что я – служанка, в твоем клане. И ты обязан меня защищать. Если придется – даже ценой жизни.
И выпалив это, девочка удалилась, а онемевший, пристыженный Хидё так и остался стоять, разинув рот.
* * *
Хидё оглядел развалины дворца. Уж не на этом ли самом месте состоялся тот давний разговор? Хидё потупил взор, как и тогда. Ханако была ребенком и все же напомнила ему о том, о чем он не имел права забывать. Самурай – защитник, а не заносчивый задира.
Та дерзкая девочка выросла и превратилась в достойную, добродетельную женщину; неудивительно, что все эти годы, пока он пьянствовал и впустую прожигал жизнь, она старалась держаться от него подальше.
Какую замечательную жену выбрал для него князь Гэндзи! И вот она потеряна…
– Хидё! – донесся откуда-то изумленный голос Ханако. Хидё обернулся.
Ханако стояла в коридоре – то есть в том, что осталось от коридора, – и держала в руках чайный поднос.
Переполненный внезапно обрушившимся счастьем Хидё бросился было, чтобы обнять ее, но вовремя спохватился. Вместо этого он учтиво поклонился:
– Я искренне рад видеть вас целой и невредимой.
Ханако поклонилась в ответ:
– Ваша забота о столь незначительной особе – большая честь для меня.
– Для меня вы значите очень много, – сказал Хидё.
Трудно было решить, кого эти слова поразили больше, Ханако или самого Хидё. Ханако отреагировала на них более живо. Ошеломленная их прямотой, девушка пошатнулась и едва не уронила поднос. Хидё ринулся на помощь, подхватил поднос и при этом, сам того не заметив, коснулся руки девушки. И неожиданно Ханако почувствовала, как от этого прикосновения что-то смягчилось в ее душе.
– Князь Гэндзи велел, чтобы я вернулся только завтра утром, – сказал Хидё. – После завтрака.
Ханако, поняв, что кроется за этими словами, зарделась.
– Наш господин очень великодушен, – ответила она, скромно отведя взгляд.
Хидё так много нужно было сказать, что он не мог больше сдерживаться.
– Ханако, по дороге в монастырь Мусиндо у нас произошла схватка с отрядом князя Гэйхо. И после нее князь Гэндзи назначил меня главой своих телохранителей.
– Я очень рада за вас, – молвила Ханако. – Я уверена, что вы проявите себя на этом посту с наилучшей стороны. – И она снова поклонилась. – Прошу простить меня. Сейчас я должна прислуживать господину Сигеру и господину Сэйки. Я вернусь к вам, мой господин, сразу же, как только смогу.
И лишь глядя ей вслед – Ханако шла не кратчайшим путем среди развалин, а в точности там, где прежде находились коридоры, как будто ничего и не изменилось, – Хидё понял, что девушка назвала его «мой господин» и что теперь именно так к нему и положено обращаться. Ведь главе телохранителей полагался земельный надел. Правда, князь Гэндзи ничего не сказал по этому поводу, но наверняка скажет на Новый год, во время официального назначения Хидё на должность.
Хидё вспомнил тепло руки, до которой он дотронулся несколько мгновений назад. Это было их первое прикосновение. Он осознал, что давно уже полюбил Ханако, хотя и сам не понимал этого. А князю Гэндзи это было внятно. И снова на глаза Хидё навернулись слезы благодарности. Какое же ему – и всем им – выпало счастье: служить господину, наделенному даром предвидения!
Он отправился взглянуть, осталось ли что-нибудь от его комнаты. Он очень надеялся, что хоть одна стена уцелела и он с невестой обретет ночью подобие уединения.
* * *
Ханако изо всех сил старалась сосредоточиться на том, куда она ступает. В этих развалинах так легко споткнуться! Не хватало еще оступиться и упасть на глазах у будущего мужа накануне их первой близости, – что может быть унизительнее! Но все ее попытки пропали впустую. Она вернулась мыслями на двенадцать лет назад и вновь услышала голос князя Киёри.
* * *
– Ханако.
– Мой господин.
Девочка опустилась на колени и прижалась лбом к земле, трепеща от страха. Она была так довольна тем, что уела этого самоуверенного красивого мальчишку, так горделиво вышагивала, так задирала нос, что не заметила самого князя.
– Пойдем со мной.
Светило нежное весеннее солнышко, но девочку била дрожь. Ханако шла, опустив глаза. Она была уверена, что идет навстречу гибели. Иначе зачем бы сам князь снизошел до разговора с ней, сиротой, попавшей в этот чудный дворец лишь благодаря доброте старого Дзэнгэна, их деревенского священника…
Может, этот мальчишка – родственник князя, любимый племянник? Неужто она по глупости сразу после появления во дворце оскорбила того, кого нельзя было оскорблять? Слезы навернулись на глаза Ханако и потекли по щекам. Подумать только, какой позор она навлечет на Дзэнгэна! Он сошел со своего пути, чтобы после смерти родителей помочь Ханако, а она упустила такой волшебный случай! И все из-за своей гордости! А ведь Дзэнгэн не раз ей говорил: «Не будь о себе столь высокого мнения, Ханако. Человеческое „я“ – не более чем иллюзия». И она каждый раз послушно отвечала: «Да, настоятель Дзэнгэн». Но не принимала его наставления близко к сердцу. А теперь уже поздно.
Ханако услышала лязг оружия. Они приближались к площадке, на которой тренировались самураи. Сомнений не было. Ее казнят. Как она посмотрит в глаза своим родителям, когда встретится с ними в Чистой земле? Хотя нет, об этом можно не беспокоиться. Она не заслужила, чтобы будда Амида ее спасал. Она попадет в какую-нибудь преисподнюю, и ее там будут мучать ведьма Кити, насильник Гонбэ и прокаженный Исо. Ее даже могут сделать рабыней Кити или женой Исо.
Яростные боевые вопли внушали девочке такой страх, что она не смела поднять глаз и потому налетела на князя Киёри, который не стал входить на площадку, а остановился у ее края. Ханако поспешно отступила, но Киёри, казалось, вообще этого не заметил.
– Мой господин!
Самурай, первым увидевший князя, опустился на одно колено и согнулся в неполном поклоне – так принято кланяться на поле боя. Прочие поспешно последовали его примеру.
– Продолжайте, – велел князь Киёри.
Самураи поднялись и вновь вступили в учебную схватку. Поначалу Ханако никак не могла понять, почему никто из них не падает мертвым. Лишь потом она разглядела, что мечи в руках у самураев сделаны не из стали, а из тяжелого черного дуба.
– Другие кланы используют для тренировок бамбуковые синаи, – пояснил князь Киёри. – Синаи не причиняет никакого вреда. Черный дуб в руках опытного фехтовальщика может сломать кость, а иногда и убить, даже если удар придется по доспеху. Мы тренируемся так, чтобы чувствовать дыхание опасности. Тренировка, не сопряженная с опасностью, бесполезна.
Он взглянул на девочку сверху вниз.
– Почему мы это делаем?
– Потому что вы – самураи, мой господин.
– Что такое самурай?
Ханако была искренне удивлена тем, что князь разговаривает с ней, вместо того чтобы приказать тут же убить ее. Она была признательна князю за эту отсрочку. Стоило ей представить, как прокаженный Исо потащит ее к себе в постель, и девочку начинало мутить.
– Воин, мой господин.
– А когда произошла последняя война?
– Больше двух сотен лет назад, мой господин.
– Зачем же тогда изучать столь жестокое искусство? Мы живем в мирное время.
– Потому что война может начаться в любой момент, мой господин. Самураи должны быть готовы.
– Готовы к чему?
Вот. Момент настал. Ритуал завершился. Сейчас она умрет.
Склонив голову, Ханако произнесла:
– Готовы убивать, мой господин.
Вот сейчас ее голова покатится с плеч…
Но князь Киёри снова удивил ее. Он сказал:
– Нет, Ханако. Это неверно. Чтобы убивать, не нужно так много тренироваться. Посмотри повнимательнее.
Девочка подняла взгляд. Мужчины били друг друга изо всех сил. Вот все, что она смогла разглядеть. Во всяком случае, сперва. Но чем дольше она смотрела, тем заметнее становилось, что самураи ведут себя в схватке по-разному. Одни двигались с сосредоточенной решимостью, даже если на них градом сыпались удары. Другие уворачивались и отпрыгивали, силясь уберечься, – и все равно получали удар. Площадка была такой маленькой, а людей – так много, что полностью избежать ударов не мог никто, как бы он ни старался. Будь эта схватка настоящей, а мечи – стальными, мало кто остался бы в живых. И когда Ханако поняла это, ответ пришел к ней сам собой:
– Они должны быть готовы умереть, мой господин.
Князь Киёри улыбнулся девочке:
– Такова участь самурая, Ханако. Это нелегко – жить в постоянном страхе.
– Но ведь настоящий самурай не чувствует страха! Разве не так, мой господин?
У Ханако просто в голове не укладывалось, чтобы сам князь мог чего-то бояться.
– Отсутствие страха – не признак храбрости. Это – признак идиотизма. Храбрец тот, кто боится, но превозмогает страх. – Князь Киёри погладил Ханако по голове.– Иногда – особенно если он молод – самурай прячет свой страх за высокомерием. Добродетельная женщина не будет ставить это ему в вину. Она сделает все, что сможет, чтобы он стал сильнее. Она не станет делать ничего такого, что ослабит его. Ты поняла меня?
– Да, мой господин.
– Тогда иди.
И Ханако поспешила на кухню. А оттуда вновь направилась в тот дворик, где произошла ее перебранка с заносчивым юношей. К огромному ее облегчению, Ханако увидела, что он по-прежнему там, сидит все на том же месте. Показалось ей или вправду плечи его поникли? Щеки Ханако залил жаркий румянец стыда.
Ханако подошла к юноше, поклонилась и опустилась на колени.
– Ваш чай, господин самурай.
У молодого самурая вырвался удивленный возглас. Но он тут же взял себя в руки и сказал:
– Спасибо.
Ханако показалось, что, когда юноша принял чашку, плечи его распрямились. Она была рада. Очень, очень рада.
* * *
Сигеру и Сэйки устроились на плетеных циновках, постеленных там, где некогда находилась комната Сэйки. Татами, прежде устилавшие эту комнату, канули в небытие во время обстрела. Эти же уцелели, хотя и были слегка опалены. Сигеру сидел недвижно, опустив веки. Когда Ханако опустилась на колени у дверного проема, поклонилась и вошла, Сигеру даже не шелохнулся.
– Я рад видеть тебя живой и невредимой, Ханако, – вежливо сказал Сэйки.
– Спасибо, господин.
Девушка приблизилась к Сигеру, чтобы налить ему чаю. Ей было не по себе – до нее ведь тоже доходили ужасные слухи, – но Ханако заставила себя держаться со спокойной учтивостью.
– Ты уже успела поговорить с Хидё? – спросил Сэйки.
– Да, господин.
– Тогда ты знаешь, что у него хорошие новости. Несомненно, он скоро добьется успеха.
Ханако низко поклонилась.
– Лишь благодаря доброте князя Гэндзи, – сказала она. – Хидё не заслужил такой великой чести.
Раз жених ее отсутствовал, проявить скромность следовало ей самой.
– Доброта нашего князя несомненна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60