Марина снова проснулась. Она сидела в машине Харина, на заднем сиденье. Со дня покупки пистолета прошло два дня и Марина неожидано почувствовала, что прошедшее время окончательно и бесповортно сделалось прошедшим, а настоящее, - неподдельно настоящим. Харин смотрел на нее. Харин смотрит на нее. Машина беззвучно движется. За окном неразборчиво и равномерно мельтешит туманная пригородная архитектура. Впереди, за стеклом - два одинаковых бритых затылка. Задача по арифметике: один плюс один плюс один. Ответ? Она поднимает пистолет. По крайней мере, представляет себе, что поднимает пистолет. Представляет себе изумленное лицо Харина. Делает мужественное лицо, по крайней мере, и ждет, когда Харин, только что рассказавший неожиданно смешную историю хлопотливого денежного перевода и лихорадочно подыскивающий следующую тему для разговора, повернется к ней спиной, хотя бы на секунду. Но он не поворачивается. Он все время смотрит на нее, смотрит и смотрит. Она представляет себе затылок Харина - мощный, со складкой над воротником, с бледноватой беззащитной кожей, просвечивающей сквозь короткую стрижку, и ей становится немного не по себе. Ей совсем не хочется стрелять, ей хочется, на самом деле, ни много ни мало как прикоснуться осторожно ладонью к этому затылку, аккуратно, незаметно потрогать короткие, нежно колючие волосы и сделать потом невинную, как обычно, физиономию, - как будто ничего не произошло. Неожиданно трепещущий пейзаж за головой Харина заплывает сеткой молочных трещин. Машина виляет и останавливается. От толчка стекло выпадает внутрь, в салон и рассыпается на бесчисленные кубики. На горле у Харина моментально вспухают две симметричные ярко-красные точки. Помотав головой, он нерешительно падает к Марине на колени. Она беспомощно оглядывается на телохранителей. Она даже выстрелов услышать не успевает, не то что испугаться. Лобовое стело тоже пробито, сквозь дырки голубеет небо. Один телохранитель лежит, уткнувшись лицом в руль, другой - запрокинув голову так, что бритое темя обозначается на стекле переборки неровным розовым кружком. Автоматная очередь разбивает лобовое стело вдребезги и невыносимо бирюзовое, невыносимо многозначительное небо с непременными клочками облаков по углам разом рушится в машину. Марина снова смотрит в окно. Она видит двух неопрятных мешковатых мужчин с автоматами, бегущих к машине. Двух мужчин в турецких кожаных куртках. Она хочет выхватить пистолет и выстрелить. Пистолет выскальзывает у нее из рук. Она видит удивленные, медленно заплывающие туманной пленкой глаза Харина, выкапывает пистолет у него из нагретой промежности, торопливо продевает палец в неподатливую скобку спускового крючка и, почти не глядя, раз за разом выплескивая нестерпимо едкую, целенаправленную ненависть, стреляет в окно, в сторону двух неуклюжих, по всей вероятности, немытых, замаскированных собственной невнятностью людей без внешности. Мужчины пропадают. Марина чувствует профессиональное удовольствие от попадания. С благодарной симпатией она вспоминает снисходительные наставления Лехи Турка. Главное - не целиться. Когда целишься, - никогда не попадаешь. Эмоции толкаются у нее в груди, как прохожие в очереди. Она давно не чувствовала такой избыточности переживаний. Внезапно ей становится тесно и жарко. Она роняет пистолет и с трудом выбирается из-под Харина. Голова Харина небрежно подпрыгивает на сиденье. В спине у него еще три дырки, вокруг них - аккуратные мокрые кружочки крови. У Марины на коленях остаются три красные холодноватые полоски. Марина заглядывает ему в лицо. Глаза Харина уже совсем закрыты, они даже ввалились слегка и глазницы обозначились двумя голубоватыми кольцами. Она нерешительно тормошит его за плечо. Он не шевелится. Она похлопывает его по щекам. Щеки Харина гладко выбриты. Губы его вытянуты обиженным детским кувшинчиком. Марина снова трясет его. Ей тяжело и неудобно его трясти. Мертвый Харин кажется ей бессмысленным предметом, громоздкой мебелью, неуклюже сваленной в машину. В отчаянии она пытается выбраться наружу. Дверь приоткрывается и застревает. Марина толкает дверь. Пистолет кувыркается в ногах. Железо скрежещет и дверь застревает снова. Марина оглядывается на Харина. Харин лежит неподвижно на сиденье. Марина видит короткую детскую шерстку, завивающуюся на полированном изгибе его крупного уха. Она видит мягкую мочку, прозрачную, как крыжовник, с одинокой светящейся морщинкой по диагонали. Ей становится невыносимо жалко Харина. Она осторожно протягивает руку и нерешительно касается его виска. Кожа на виске слегка проминается под ее пальцем и она вспоминает, что у живых людей на этом месте обычно прощупывается пульс. Ей становится невыносимо душно. Она плачет,просыпается и обескураженно смотрит в деловитый телевизионный экран. Ощущение тотальной неудачи... Ощущение совершенной собственной ненужности пропитывает ее, как коньяк - пирожное. Она смотрит на свой живот и представляет себя вовлеченной в какую-то бессмысленную, обязательную для всех деятельность. В пятом классе были пионерские "Воскресники Перестройки". Переделывали наглядную агитацию. Нужно было участвовать. Мама сочиняла медицинскую справку, чтобы Марина не ходила. На экране мужчина снова поднимает пистолет. Снова стреляет. БУМ! МУЖЧИНА (За кадром) "Прибереги один патрон для себя!"
Глава 8
Архитектор, молодой человек в белой бобочке, в пиджаке и в джинсах, держа в руках раскрытую папку, стоял в центре большой комнаты новой харинской квартиры. Хозяин квартиры заглядывал в папку, где были разложены эскизы интерьера. В настоящий момент он рассматривал отпечатанную на принтере глянцевую репродукцию знаменитой венецианской фрески. На картине, изображавшей бракосочетание племяннника Папы Римского и полковничьей дочки, лицо жениха была умело заменено напряженной физиономией Харина. Пыльно-прозрачные удивительные краски оригинала приобрели на отпечатке рекламную определенность и вместо знаменитой барочной меланхолии живопись казалась исполненной напористого нервного оптимизма. Харин, над чьей наклоненной головой златокудрый полуобнаженный Аполлон возносил статуэтку Фортуны Покорившейся, ехал на золотой колеснице, запряженной неправдоподобно вздымавшимися буцефалами, по утренним облакам, сопровождаемый торжественно трубящими ангелами и суетливыми купидонами с завязанными глазами. В руке у старца, взиравшего снизу на процессию, вместо затейливого флага патрицианской семьи развевался простой российский триколор. Лицо невесты напомнило Харину о Марине. Если не считать нескольких юношеских увлечений, это была первая настоящая влюбленность, которую ему приходилось переживать. Женщин он всегда считал существами скорее утилитарными и только недавно в какой-то книжке прочитал, что они создания загадочные и необъяснимые. Он стал приглядываться к своим знакомым и действительно обнаружил в них много загадочного и необъяснимого, чего он раньше не замечал. Это открытие встревожило его не на шутку: он обнаружил, что женщины, стоило только ему посчитать их существами загадочными и необъяснимыми и попытаться их понять, сразу же начинали понемногу его избегать. Дошло до того, что Харин почти перестал встречаться с особами противоположного пола: третировать их на солдатский манер ему больше не хотелось, а обращаться с ними по-человечески он еще как следует не научился. Когда он первый раз, в коридорном сумраке увидел облепленное жевательной резинкой маринино лицо, он почувствовал острую сиюсекундную необходимость подержать это лицо в руках, потом не выпускать его, показывать его знакомым, возить с собой, хранить в надежном месте, смотреть на него все время, потому что смотреть на это лицо было все равно, что получать каждую минуту по десять тысяч долларов просто так, без процентов, залога и расписок. Боже, взмолился Харин по дороге на собачьи бои, наставь меня на путь истинный, помоги мне договориться с этой фартовой биксой, а я Тебе потом двери в церкви поменяю и ограду помогу восстановить. Ночью, после наркотиков и Ницше (Чего читаем? - уважительно поинтересовался телохранитель. Харин ответил. Низшего читает, - поделился телохранитель с коллегой пятнадцать минут спустя.) Харин вспомнил, что мир надо либо брать с ходу, либо оставлять его таким, какой он есть. Хочешь взять - бери, нет - проходи мимо, но никогда не пытайся его понять, иначе он умнет тебя, как опытная проститутка провинциального школьника. Другое дело, объяснить, подумал он. Объясняя мир многие большие деньги зарабатывают, но понимать его невозможно и не нужно. Когда на следующее утро он окончательно пришел к выводу, что хочет жениться на Марине, хочет усыновить ее будущего ребенка и завести с ней еще нескольких собственных детей, он решил также, что сделает это в конце месяца, как раз к предполагаемому новоселью. Про инцидент в машине он попросту забыл, пока Марина ему не напомнила, полагая во-первых, что женщины к подобному обращению привычны и, во-вторых, вообще не имея обыкновения помнить о незначительных неудачах или критически рассматривать собственные поступки. - Эту перегородку мы сносим, - говорил архитектор, не вынимая сигареты изо рта и обводя комнату рукой по периметру, - эту и эту тоже. Комната превращается в зал четырнадцать метров в длину и девять с половиной в ширину. Вдоль стен мы пустим две параллельные колоннады, - он перевернул лист в папке, стряхнул пепел на пол и поправил очки, - на стенах поставим французские антикварные гобелены, по верху, по периметру положим позолоченный карниз ионический и в центре установим восьмиугольный фонтан с тритонами. - А выдержит? - спросил Харин, искренний, как персонаж детского анекдота. - Что? - не понял архитектор. - Пол, - пояснил Харин, - Три тонны? - Выдержит, - ответил архитектор, странно шевельнув губами. - Только никакой порнографии, - предупредил Харин, - ко мне солидные люди будут приходить. Мне вот не нравится, например, - он показал на репродукцию, - что у меня конский хер будет в самой середине потолка. - Во-первых там люстра будет крепиться, - сказал архитектор, - во-вторых это символ плодородия, но, если хотите, мы можем в этом месте облаков немножко подбавить или ангела какого-нибудь запустить. - В спальне, - сказал Харин, - что угодно можете рисовать, хоть Серого Волка с Красными Шапочками. Здесь, - он обвел рукой помещение, - все должно быть прилично. Что с окнами? Архитектор покопался в папке. - Вот, - сказал он, указывая на эскиз, - рамы из Николаевского дворца. Проемы немножко поднимем. Шпингалеты латунные по эскизу Растрелли, стекла пуленепробиваемые, пятнадцать миллиметров. - Хорошо, - сказал Харин, - запишите мне потом, что у меня откуда, чтобы я людям мог объяснить при случае, если спросят. Что с библиотекой? - Пойдемте, - пригласил его архитектор, прикуривая новую сигарету от предыдущего окурка. Они вышли в коридор и остановились на пороге следующей комнаты. Комната была залита ярким солнцем. Харин оглянулся. Он увидел в глубине коридора приоткрытую дверь в ванную. Вчера на кухне сломали первую перегородку, соединявшую ванную и кладовку, и на полу в конце коридора валялась штукатурная крошка и куски дранки. За дверью туманным пятном чернела непроглядная темнота. Харину показалось, что в темноте что-то блеснуло. Он пригляделся, но ничего не увидел и отвернулся к наполненному моментальной полуденной тишиной окну, в которое был направлен объясняющий палец архитектора. В темноте ванной стояла Марина с пистолетом в руках. Она смотрела на Харина и видела, как он обернулся и уставился на нее, вернее сквозь нее, в темноту дверного проема. Марина пришла в квартиру за пятнадцать минут до Харина, просто так, посмотреть на всякий случай на лестничную клетку, посидеть на подоконнике несколько минут, выглядывая в пустынный двор с пустым чугунным постаментом посередине, освещенный сквозь густую лоснящуюся листву двух огромных тополей колеблющимися расплывчатыми пятнамии и подождать событий, если они собирались в ближайшее время произойти. Она поднялась на третий этаж и увидела пустой проем на месте прежней двустворчатой деревянной двери и прислоненную к стене новую дверь, бронированную, отделанную снаружи резными лакированными филенками. Она заглянула в квартиру. Было тихо. В первой комнате, на свежесколоченном столе лежали архитектурные чертежи и стояла тарелка с окурками и початая бутылка лимонада. Она прошла дальше. Остатки мебели исчезли, полы были чисто подметены, стены кое-где уже размечены мелом. Она зашла в ванную. Зеркало по-прежнему висело на стене, но на месте раковины под ним виднелось в темноте неровное темное пятно. Марине показалось, что за ней кто-то наблюдает. Она огляделась. Тонкая дощатая перегородка была наполовину сломана и за краем ее виднелась крашеная зеленой краской кухонная стена с квадратами пыли оставшимися от навесных шкафчиков. Вблизи на крючке висел одинокий алюминиевый дуршлаг. Марина выглянула из ванной. Дверь черного хода тоже была уже снята с петель, и сквозь проем виднелась бело-салатная стена узкой лестничной клетки с параллельными тенями перил. В этот момент в прихожей послышались голоса. Она спряталась обратно и сняла на всякий случай пистолет с предохранителя. Во многих фильмах незадачливые персонажи часто забывали снять пистолет с предохранителя в самый ответственный момент, и это было настолько симптоматично, что Марина даже написала себе на ладони между большим и указательным пальцем шариковой ручкой: "предохр." Вначале она услышала через приоткрытую дверь громкий и недовольный голос Харина. Ругается, что никого нет, - подумала Марина. Потом они зашли в комнату, и голоса затихли. Она посчитала двери в коридоре: раз, два, три, четыре и после четвертой двери узкий глухой проход метров пять длиной, доходящий прямо до ванной. Они выйдут из последней комнаты и пойдут либо на кухню, либо прямо к ней в гости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33