Жизнь учителя колледжа была не для него; правда, он сам не знал, чего хотел. Плывя по течению, он не задумывался над своим положением и поступил на работу простым химиком в самую большую корпорацию, какую смог найти. Когда его послали в Буффало, город показался ему чем-то нематериальным. Самое главное, единственное, что имело значение, – это работа, а ее можно выполнять в любой лаборатории.Тем не менее жить в меблированной комнате становилось невыносимо, и когда Брюс Картер, пожилой коллега по лаборатории, пригласил его однажды на ужин, Кен с радостью принял приглашение.Картеры жили в небольшом чистеньком домике в довольно захудалом пригороде Буффало. Их дочь Хелен, худая девушка, никогда не водившая дружбы со сверстниками ни мужского, ни женского пола, заканчивала местный педагогический колледж. Она выглядела достаточно симпатичной, если не считать глаз, и, хотя и казалась хрупкой, была хорошо сложена. По-видимому, она совсем не знала, что такое страсть, и это показалось Кену чуть ли не достоинством: иметь такую спутницу жизни удобно и безопасно.Он зачастил к Картерам. По выходным Брюс, вечно усталый человек с грушевидной фигурой, отмывал свой старенький «Форд» и подстригал крошечный газон, который становился аккуратненьким, как на картинке. Его жена все свободное от сна время занималась уборкой дома. Старушка Маргарет любила тряпичных собачек, плюшевых медвежат и другие мягкие детские игрушки, которые обитали в ее комнате. Входя в дорогой магазин, фешенебельную гостиницу или ресторан, она неизменно испытывала тревогу, поскольку боялась, что выглядит не так, как надо, и кто-нибудь может попросить ее покинуть помещение. Кен не сомневался, что она никогда не оставляла ребенка без присмотра, никогда ни с кем не целовалась, кроме своего мужа, и никогда не готовила пищу грязными руками.Ее дочь Хелен, двадцати двух лет, была почти точной копией своей матери, правда, обладала при этом привлекательным свойством: в ней чувствовался дух борьбы, словно она пыталась достичь большего, чем мать. Преподаватели педагогического колледжа познакомили ее с основами изящных искусств, и она много времени проводила в Олбрайтском музее изобразительного искусства, с торжественным видом старательно копируя великие полотна. Когда Кен танцевал с ней, она держалась чопорно и в ее движениях ощущалась неловкость. Но однажды, придя к ним без предупреждения, Кен услышал музыку, доносившуюся из радиоприемника с маленькой террасы, и был поражен, увидев ее танцующей в одиночестве с удивительной грациозностью. Она так увлеклась танцем, что не услышала, как он подошел, и, не желая приводить ее в замешательство, Кен вернулся к входной двери и позвал ее. Музыка немедленно прервалась. «Привет, Кен! – откликнулась она. – Я здесь, за домом». Когда он вышел на террасу, она уже сидела в шезлонге и вязала; ее обычно болезненно-бледное лицо непривычно зарделось.В тот же вечер он сделал ей предложение, и с коротким вздохом она ответила: «Да, если папа и мама будут согласны». Ее поцелуй был поцелуем порядочной девушки, думал он, полным целомудрия и сдержанности.Старая Маргарет расспросила о его доходах, заручилась его обещанием никогда не покидать Буффало, после чего коснулась сухими губами его щеки и пожелала счастья. Тем же вечером она созвала всех своих знакомых, чтобы сообщить им «большую новость», особо выделяя тот факт, что ее будущий зять – выпускник Гарвардского университета.Месяц спустя молодые обвенчались в методической церкви по соседству и на медовый месяц улетели в Нью-Йорк. В гостиницу приехали в семь вечера. Закрыв за собой дверь, Кен обнял Хелен, но она была настолько перепугана, что его охватило чувство жалости и он стал серьезно объяснять ей: женитьба вовсе не означает, что брачные отношения должны отправляться немедленно; так или иначе, секс не играет никакой роли. Очевидно, она испытала колоссальное облегчение и, задернув в номере все шторы и погасив все светильники, принялась надевать ночную рубашку, ни на минуту не оставляя свое тело обнаженным.Первые дни медового месяца Хелен оставалась скромной и целомудренной, как монашенка. На третью ночь Кен лежал с открытыми глазами на самом краю двуспальной кровати. Его снова одолевали воспоминания о Сильвии, а он было надеялся, что они уже никогда не вернутся. В три часа утра он поднялся с постели, раздвинул занавески и встал у окна, глядя с двенадцатого этажа на улицы Нью-Йорка. К своему немалому удивлению он вдруг на миг почувствовал желание выпрыгнуть. Так просто отпереть задвижку, поднять раму и выскользнуть головой вперед, с шумом рассекая прохладный и пахнущий лавандой ночной воздух, найти свой конец на тротуаре внизу… Потрясенный такими мыслями, он повернулся лицом к кровати, где на белом фоне подушки виднелись очертания головы Хелен. На маленьком столике рядом с кроватью стоял графин с водой. Кен остановил на нем взгляд, и перед ним встала еще более ужасающая картина: он берет графин и наносит ей удар по голове, бьет ее до смерти. Он чудовищно ясно представил себе, как стоит у ее трупа с графином в руках, занесенным над головой. Он даже увидел себя со стороны, как ставит графин на место и, сняв трубку, говорит телефонистке: «Вызовите полицию. Я только что убил свою жену». Нетерпеливым жестом Кен тряхнул головой, чтобы привести в порядок мысли, и снова забрался под одеяло, старательно избегая прикасаться к жене.Утром, когда он проснулся, Хелен была уже одета и сидела в кресле, читая библию. Она нервно улыбалась, пока он выбирался из постели в своей мятой пижаме. Кен хотел было обнять ее, чтобы приободрить, проявить чуть ли не отеческую нежность, но прикосновение к ее плечам оказалось настолько приятным, что он не заметил, как стал уговаривать ее и понес на руках к кровати, непрерывно целуя и прекратив это лишь в тот момент, когда понял, что она плачет. Он резко остановился, стараясь подавить в себе нарастающую злобу, и с отчаянием выпалил:– Я не сержусь на тебя, Хелен, здесь другое! Думаю, это судьба; Бог мой, я знаю, ты не виновата!Вдруг все перевернулось, и уже не он, а она утешала его, просила прощенья, без притворства взять ее, что он и сделал, не доставив удовольствия ни ей, ни себе. Потом она снова плакала, и никто из них не смог спуститься к завтраку. В тот день они пошли в кино на два двухсерийных фильма, посмотрели на Бродвее спектакль. После обильного ужина у него так схватило желудок, что пришлось вызвать гостиничного врача, и на следующий день он, обессиленный, лежал в постели, а она читала ему вслух статьи из журналов.Неделю спустя они перебрались в маленький домик, купленный им в местечке Кенмор, пригороде Буффало, и Хелен украсила его в соответствии с лучшими советами журналов по ведению домашнего хозяйства и садоводству, которые читала беспрестанно. Шли месяцы, и он научился сдерживать почти не покидавшее его раздражение.Постепенно все больше и больше времени Хелен стала проводить в родительском доме. В лице старой Маргарет, своей матери, она нашла преданную наперсницу. Поначалу она пыталась защищать Кена, когда мать обвиняла его в том, что он плохой муж, но очень скоро проявила единодушие с матерью, и две женщины коротали дни, перемывая ему косточки. Одевался он неподобающе, газон не постригал, за автомобилем не ухаживал, семейный бюджет его не интересовал и вообще, как однажды мрачно заметила Маргарет, он «погибает». Даже когда Хелен объявила, что беременна, он отнесся к этому почти равнодушно.Когда родилась Молли, Кен настоял, чтобы Хелен вернулась к нему. Ко всеобщему удивлению он проявил к ребенку огромный интерес и часто приходил с работы вовремя, чтобы успеть поиграть с ней часок до сна, даже если ему сразу после этого приходилось уезжать обратно в лабораторию. Именно в этот период руководство сумело оценить его способности, и одно за другим он получил ряд повышений по службе, что позволило нанять в помощь Хелен няню. Хелен радовали успехи Кена в лаборатории. Когда Молли исполнилось восемь, он получил большую прибавку к зарплате, и они приобрели дом побольше в хорошем районе. По просьбе жены Кен купил ей машину; она также надеялась, что ей предложат вступить в клуб Гаррета, который часто упоминался в разделе светской хроники буффаловской газеты «Ивнинг ньюс». Она больше не ходила в Олбрайтский музей изобразительного искусства, но с головой ушла в деятельность местного отделения организации «Дочери американской революции», так что у нее оставалось не больше свободного времени, чем у Кена.Хелен никогда не приходило в голову, что ее брачные отношения с Кеном могут каким-либо образом измениться до тех пор, пока смерть одного из них не прервет их. Она сказала своей матери, что простила Кену его слабости, вот и все. Она и понятия не имела о муках, через которые прошел Кен из-за одной молодой канадки французского происхождения, работавшей у него лаборанткой, – девушки, чьи красивые изящные руки дрожали, когда она находилась рядом, и чьи глаза говорили, что она полностью его понимает, хотя они и не обменялись ни единой фразой, не имевшей отношения к работе. Ее звали Лилиан Бушар, и она была помолвлена с молодым доктором, работавшим в качестве интерна в местной больнице. Кен ничего не мог с собой поделать и отдался во власть фантазии: он представлял себе, как однажды вечером просит ее остаться в лаборатории, обнимает, ведет за руку по тускло освещенным коридорам к машине, и они едут в какой-нибудь мотель поблизости. «Я не могу разрушать жизнь юной девушки, – твердо говорил он себе, – не разведясь с Хелен и не отказавшись от Молли. Не могу нарушить ее помолвку, конечно, если только я не собираюсь дать ей нечто большее». Ему тяжело было от этих мыслей, и он делал над собой большие усилия, отметая в сторону мечты о Лилиан Бушар и почти преуспев в этом, как вдруг однажды теплым майским вечером – Молли было уже девять лет – он вышел из лаборатории и обнаружил Лилиан Бушар в своей машине; неожиданно все фантазии превратились в реальность.Правда, реальность оказалась не так уж хороша: вышел продолжительный и не очень приглядный адюльтер, который повлиял на Кена довольно странно: он стал мечтать о Сильвии еще больше, чем когда-либо. Ночные часы, украдкой проведенные с Лилиан Бушар под предлогом задержки в лаборатории, скорее угнетали, чем доставляли наслаждение. Он не мог принять ее спокойную уверенность в том, что их поездки никак не отразятся ни на его браке, ни на ее помолвке. Во всем этом ощущалось что-то настолько глубоко неправильное, что она стала казаться ему уродливой, и однажды вечером, когда она как бы между прочим сказала ему, что им предстоит расстаться, поскольку ей скоро выходить замуж, он испытал огромное облегчение. После этого Кен с еще большей отрешенностью углубился в работу. Вместе со своим коллегой Берни Андерсоном он начал разработку синтетической ткани. На вид ткань была как бумага, но обладала эластичными свойствами и склеивалась, если два куска сложить вместе. Она легко окрашивалась, и целый ряд испытаний показал, что материал прочен – он мог противостоять воздействию огня и воды, хотя и не был абсолютно водонепроницаемым и огнеупорным. Еще одним достоинством ткани была ее дешевизна. Кен считал, что ткань можно применять очень широко и, передавая образцы и расчеты руководителю отдела, он ожидал получить по меньшей мере большую премию, а то и значительный отпуск и отвезти куда-нибудь Хелен и Молли.Однако этого не случилось. Ответа пришлось ждать несколько месяцев, и наконец руководители лаборатории пришли к выводу, что игра не стоит свеч. Берни Андерсон положил много сил на разработку этой синтетической ткани и тоже ожидал премии и повышения. Он был взбешен, когда узнал о решении руководства фирмы, и с сердитой уверенностью сказал лишь одно:– Они не правы.– Но что мы можем поделать? – спросил Кен.– Основать собственную компанию и выпускать материю самим.Кену идея показалась фантастической. Он не мог представить себя за подобным занятием, однако Берни Андерсон продолжал говорить и действовать, приводить новых людей, рекламных агентов, инженеров, тех, у кого был капитал, которым они могли рискнуть, вложив в дело.– Ты веришь в нашу ткань? – не переставал спрашивать Берни. – Будет она обладать свойствами, что указаны в твоем отчете?– Да, – говорил Кен, – но наши боссы знают, чем торговать. Они же специалисты в этом деле, черт побери!– Они ведь и люди, не так ли? – реагировал Берни. – Разве они не могут ошибаться?Кен написал заявление об уходе, теряя при этом пенсию, проценты с акций и зарплату в восемнадцать тысяч долларов в год; Берни своими разговорами усыпил его бдительность. Хелен и ее мать пришли в ужас. Кену пришлось занять из денег, предназначенных на страховку, перезаложить дом, продать машину жены и взять в банке ссуду. Мать Хелен в открытую говорила, что у Кена «что-то вроде нервного расстройства» – он всегда ей казался странным. Что может заставить человека добровольно бросить хорошую работу и залезть в большие долги? Берни Андерсон постоянно говорил о «колоссальных возможностях» их проекта, и впервые в жизни Кен начал ловить себя на мыслях о поездках за границу, об огромном доме с бассейном и прочих подобных вещах. Не было ли это классическим симптомом мании величия?За эти месяцы Кен потерял около сорока фунтов в весе. Постепенно у него стала вырабатываться новая концепция в отношении окружающих его проблем. Успех или попытка достичь его вовсе не зависит от ума, как ему представлялось всегда. Мозги здесь играют лишь самую незначительную роль. Главное – вера. «Я должен поддерживать в себе веру, – повторял он в минуты отчаяния. – Должен верить в Берни Андерсона, человека огромной энергии, честности и неиссякаемой надежды. Верить в свои исследования. Прекратить сомневаться в результатах экспериментов, которые показывают именно то, что показывают. Но прежде всего я должен верить в себя, перестать опасаться за свой рассудок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33