Там такая огромная обезьяна, горилла или орангутанг или что-то подобное, сохранившаяся с доисторических времен. В ладони своей руки она уносит девушку, Фэй Рей, кажется, так.– О, Молли, – признался он. – Я начинаю чувствовать себя ужасно.– Почему?– Я заставляю тебя делать то, что ты не хочешь.– Я никогда не делаю того, что мне не хочется, – сказала она. – Спроси мисс Риггли.– Ты уверена? Планируя все заранее, мы поступаем как-то расчетливо что ли.– Нам приходится быть практичными, – ответила она. – Теперь послушай о «Кинг-Конге», а то папа может что-нибудь заподозрить, начать задавать вопросы и потом… Джонни!– Да?– Джонни, – сказала она, становясь невероятно серьезной. – Я не хочу попасться. Ты говорил, есть какой-то способ, чтобы потом не было детей.– Да.– Ты можешь так сделать?– Да.– Это ужасно, – вздохнула она. – Почему все должно быть так ужасно?– Я не знаю, – он пришел в полное замешательство. – Ужасно то, что… я не знаю.– А игра стоит свеч, Джонни?– Нет, – прозвучало это искренне. – Для тебя не стоит, – добавил он.– Как для тебя, так и для меня.– Нет, Молли, – возразил он. – К черту все это. Свожу тебя на танцы, а завтра сяду в поезд, и все на этом. Будем переписываться.– Для тебя игра стоит свеч, – заявила она тоном, не терпящим возражений.– Да, – признался он. – Врать не буду. Не знаю, почему, но – да. Я знаю, это ужасно. Может быть, я ужасный человек. Не знаю.– Хорошо, Джонни, – согласилась она. – Если это так важно для тебя, то для меня точно так же важно.Они продолжали идти вдоль побережья.– Насчет «Кинг-Конга», – продолжила она. – Если тебя спросят. В самом конце этот орангутанг или кто там забирается на «Эмпайер стейт билдинг», и тут прилетают самолеты и убивают его. Он отмахивается от них, как от мух, но его все равно убивают. В общем-то печальная история.– Кошмар, – вздохнул Джон.– Если кто-нибудь спросит, рассказывай конец, – сказала Молли. – Как раз этот момент запоминают все.Он оставил ее дома, взял электрический фонарик и отправился на разведку в старый мотель. К этому времени почти стемнело.Подвальное окно, как он и предполагал, оказалось действительно сломанным. Он легко открыл его и спустился в маленькую кладовую. Темнота, хоть выколи глаза. Джон зажег фонарик. Прикрыв ладонью свет, чтобы его не заметили с улицы, он нашел лестницу, ведущую на первый этаж. В темноте его пальцы на стекле фонаря светились красным дьявольским светом. Старая знакомая кухня, холл. Казалось, маленькое фойе с покрытой белой материей мебелью населено привидениями; в воздухе стоял запах нафталина. По винтовой лестнице с железными перилами, по которым когда-то так часто пробегал рукой, он поспешил наверх и вошел в свою бывшую комнату. Вот она, с кроватью, где он так много плакал. На кровати громоздились два перевернутых стула, коробка с книгами и письменный стол. Вся пирамида была покрыта простынями. Он снял их, поставил мебель на старые места, а одной простыней протер пыль. В нижнем ящике комода он нашел пуховое стеганое одеяло, обшитое шелком и завернутое вместе с пакетиком нафталина. Запах нафталина был невыносим. Задвижка на окне открылась легко, и он поднял скользящую раму. Свежий воздух. Снаружи знакомыми глухими ударами шумел прибой, а из-за моря только-только начал подниматься полумесяц. Ветер, словно крылья, раздвинул выцветшие миткальные занавески.Он спустился на первый этаж к боковой двери, запертой, как всегда, на задвижку, вышел, оставив ее открытой. Прошел шесть кварталов до аптеки. За прилавком стоял высокий старик с густыми бровями. Преодолев страх, Джон шепнул ему что-то на ухо.– Молодой человек, – спросил аптекарь довольно громко, – сколько вам лет?Джон огляделся вокруг. Других посетителей в аптеке не было.– Двадцать один, – пробормотал он.– Молодой человек, я в этом сомневаюсь. У меня у самого четверо детей и восемь внуков. Кто мог бы мне объяснить, почему тот факт, что я являюсь фармакологом, накладывает на меня обязанность способствовать…Джон вышел на улицу. Его лихорадило. Взглянув на часы, он увидел, что почти восемь – в это время он обещал встретиться с Молли.В дом его впустила худосочная цветная служанка: Кен сидел в гостиной и читал газету.– Привет! – он оторвал голову от чтения и улыбнулся. – Наверное, тебе нужна Молли.– Да, – сказал Джон. – Мы идем в кино. На «Кинг-Конга».– Она наверху. Сейчас спустится.Джон взял со стола журнал «Сатердей ивнинг пост», на обложке красовалась маленькая девочка с косичками. Он опустился в кресло и стал читать повествование о ковбое и молодой симпатичной учительнице. Послышались шаги. Он оторвал глаза от журнала и увидел перед собой Молли в желтом платье, почти золотого цвета, довольно официальном. Волосы она украсила цветком белой магнолии.– Пойдем, Джонни, – сказала она. – Нам пора.– Это ты в кино так принарядилась? – спросил Кен.– После фильма, может быть, мы зайдем на танцы, – ответила Молли.Они покинули дом через парадную дверь и пошли по асфальту.– Мы не можем туда идти, – сказал Джон. – Аптекарь не продал мне. Может, я возьму такси и попытаюсь купить где-нибудь еще, – в его голосе звучала боль.– Бедный Джонни, – заметила она. – Должно быть, тебе было очень скверно.– Да, скверно.– Просто нам придется быть поосторожнее, – вымолвила Молли.– Нет. Мы пойдем на танцы.– Ты хочешь танцевать?– Нет!– С мотелем все в порядке?– Да! Почему это должно быть так ужасно?– Не должно.Боковая дверь открылась бесшумно, и они молча поднялись по пыльным ступеням наверх; рука Джона светилась красным, прикрывая фонарь. Открыв дверь в свою комнату, он увидел лунный свет, струившийся через открытое окно, и выключил фонарик. С моря дул свежий ветер. Она стояла посреди комнаты, и в ее золотом платье мерцал отраженный свет луны.– О, Молли, – произнес он. – Я никогда не забуду… Глава 25 Весь вечер Кен не находил себе места. В половине двенадцатого он прекратил попытки занять себя чтением и пошел в спальню; Сильвия была уже там. Когда он открыл дверь, свет в комнате не горел, но он знал, что она не спит, страдая от приступа астмы. Дышала она мучительно тяжело, с хрипотой.– Сегодня тебе достается, дорогая? – спросил он.Глаза его привыкли к темноте, и он увидел ее сидящую в постели.– Кажется, да, – с трудом ответила она.– Аэрозолем пользовалась?– Пока нет. Эта гадость не дает мне уснуть.Он разделся, натянул пижаму и лег в постель. Сон никак не приходил. Казалось, прошло уже много времени, когда она спросила:– Который час, Кен?Включив свет на тумбочке, он посмотрел на ручные часы.– Четверть первого.– Не пора ли детям уже вернуться из кино?– Они собирались после фильма пойти на танцы в гостинице.– А… – Кен услышал звук зажигающейся спички, и лицо Сильвии озарилось светом горящей сигареты.– Лучше бы ты не курила в постели, – сказал он.– Я осторожно.– Это опасно, – возразил он, сдерживая непонятное раздражение. – Здесь не стоит курить.– Я сказала, что буду курить осторожно! – ее голос прозвучал резко.– Извини.Он закрыл глаза и попытался решать в уме математические задачи – способ, который помогал ему всегда намного лучше, чем мысленное пересчитывание овец. Сквозь открытое окно доносились отдаленные звуки музыки из радиоприемника, который где-то включили слишком громко, урчание коробки передач грузовика на автомагистрали штата. Кену казалось, что прошло уже несколько часов. Было жарко.– Кен, – прошептала Сильвия. – Ты не спишь?– Нет.– Сколько уже?Он снова включил свет.– Почти час.– Когда кончатся танцы?– Думаю в час.– Наверное, скоро придут.– Послушай, хватит беспокоиться за них! – сказал он нетерпеливо.– Я не могу не волноваться.– Не о чем волноваться!– Не знаю, Кен. Они влюблены по уши. Ты не мог не заметить.– Конечно.– В их возрасте это не просто. Они так переживают!– Но ведь это вполне естественно.– Да, но я вот лежала и думала: нам надо поговорить с ними. Как ты считаешь?– О чем? – он намеренно придал своему голосу безразличный тон.– Не знаю. У меня такое чувство, мы должны им чем-то помочь. Мы сами прошли почти через то же самое.– Распространять на них наш собственный опыт неправильно. Они совсем другие.– Я знаю, но…– Что, по твоему, мы должны им сказать?– Не знаю. Наверное, чтобы не воспринимали все слишком серьезно.– Думаешь, это поможет?– Бедный Джонни так страдал последнее время. Не хочу, чтобы к этому еще что-нибудь прибавилось.– Молли, черт побери, не способна причинить страданий!– Не нарочно, разумеется. Иногда я сомневаюсь, знает ли она, что делает. Девушка в таком возрасте… Красота – огромная сила.– Молли не такая!– О, я знаю, – Сильвия смутилась. – Но они оба так молоды!– С ними все будет в порядке, – ответил Кен.– Который сейчас час?– Они вот-вот придут.Однако в два часа Молли и Джона еще не было дома, не появились они и в три.– Проклятье, все же мне придется поговорить с этим парнем, – сердито сказал Кен. – Пора ему научиться отвечать за свои поступки!– Не сваливай всю вину на него. Полагаю, без Молли здесь тоже не обошлось.– С ней я тоже поговорю, – угрюмо бросил Кен. Лежа в темноте и напрягая слух, чтобы услышать звук открывающейся двери или шаги на лестнице, Кен поразился ходу своих собственных мыслей, навеянных встревоженным воображением. Перед ним предстало гротескное в своем уродстве видение Джона и Молли, занимающихся любовью, его руки на груди Молли, его губ… «Это ненормально, – сказал себе Кен. – Взрослые всегда приписывают молодым ошибки своей юности. А эти двое – невинны; они только-только вышли из детского возраста; в образе обеспокоенного отца, вызывающего в своем воображении такие фантазии о поведении своей дочери, есть что-то мерзкое».«Однако, черт возьми, этому парню я почему-то не доверяю, – думал он. – Эта его неестественная обходительность; в конце концов он тоже Хантер; на Барта он похож больше, чем на Сильвию, он – повторение Барта».С невероятной остротой Кен вспомнил свои ощущения, когда в давние времена он наблюдал, как Барт целует Сильвию, свое страстное неутолимое желание, свою немую ревность…«Ревность, – думал он, яростно ворочаясь в постели, – так оно и есть: я опять ревную, а это действительно противно – отец, ревнующий свою дочь к парню, который за ней ухаживает. На самом деле Джонни не похож на Барта; по-видимому, я не хотел бы видеть рядом с Молли никого вообще. Несправедливо проклинать Джонни из-за его отца».Тем не менее при одном воспоминании фамилии Хантеров у Кена сжимались кулаки. Как этот парень смотрел на Молли, как быстро отвечала она одним взглядом, когда не нужны никакие слова! Как она моментально вставала и шла за ним, когда Джон выходил из комнаты; эти долгие часы их отсутствия, прогулки по пляжу – внезапно свежие воспоминания стали принимать зловещий оттенок и вызвали у Кена чувство гнева.«Я не позволю ему воспользоваться ее наивностью, – думал он, – я поговорю с ней, предупрежу ее. Долг отца учить свою дочь, как жить в этом мире».В половине пятого утра эти мысли все еще продолжали крутиться в голове Кена, но тут он услышал, как кто-то мягко закрыл входную дверь, затем на лестнице раздались шаги. Он встал с кровати.– Кен! – сказала Сильвия. – Ты куда?– Они пришли. Я хочу поговорить с ними!– Подожди! Поговоришь утром, когда мы все успокоимся!– Я сделаю это сейчас!– Не надо! Ты скажешь лишь то, о чем потом пожалеешь. Подожди, пока все отдохнут.Не обращая внимания на ее слова, Кен открыл дверь спальни и вышел в коридор. В полумраке он увидел Молли и Кена, стоящих посередине лестницы, Молли на ступеньку выше Джона; она наклонилась и обнимала его, а Джон чуть ли не держал ее на весу. «Я люблю тебя», – услышал Кен; потом его тяжелая поступь спугнула их, они разъединили объятия и стояли с белыми лицами, глядя на него снизу вверх. Инстинктивно Кен отступил назад, зашел в спальню и закрыл дверь; в этот момент он не мог догадаться, насколько обезумевшим и злым показалось им его лицо, каким шоком для них было его внезапное появление на верху лестницы. Через какое-то мгновение он услышал торопливые шаги Молли, пробежавшей в свою комнату. Прислонившись к закрытой двери, Кен прижал лоб к прохладному дереву. У него кружилась голова.– Тебе плохо, Кен? – спросила Сильвия.– Нет.– Что случилось?– Ты, пожалуй, права. Лучше подождать до утра.– Конечно. Иди спать, милый. Они дома, волноваться больше нечего.Забравшись снова в постель, Кен попытался сформулировать нравоучения, которые преподнесет утром Молли. «Ты не должна торопиться, – был их основной смысл, – ты не должна так легко отдавать себя другому. Тебе следует быть практичной. Пойми! Страстью, однажды распаленной, управлять трудно. Ты должна быть уверена, что молодой человек, такой, как Джон, честен в своих привязанностях. Я знаю, тебе в это трудно поверить, но я много раз слышал, как молодые ребята хвастают своими победами в ванной или туалете, распевая каждое произнесенное шепотом слово любви как личное завоевание. Я слышал, как они говорят: „Ночка была – дай Бог!", похабно при этом ухмыляясь. Я знаю, тебе это покажется странным, – мысленно говорил он Молли, – но в возрасте Джона такое поведение было бы вполне естественным».«Ты должна научиться сдерживать свои эмоции, – скажет он. – Не допускай, чтобы мальчики вроде Джона, могли воспользоваться твоей слабостью. Пройдут долгие годы, прежде чем ты сможешь выйти замуж. А пока что лучше быть осторожнее, позволять разве что поцелуй на ночь, да и то осмотрительный».«Будь целомудренной, – скажет он ей. – Ради своего собственного будущего, будь целомудренной! Будь как все. Нехорошо, когда девушка твоего возраста остается с юношей до рассвета. Приходи домой не позже полуночи и, пожалуйста, больше никаких поцелуев на лестнице, как этот…»Все это трансформировалось в его голове в такую пуританскую лекцию, что в нем проснулось чувство юмора. «Каким великим моралистом стал я в свои годы, – подумал он, – как я строг в отношении нравственности других!»Вспомнив свои прежние страдания по Сильвии, когда ей было столько же, сколько сейчас Молли, вспомнив свои мечты поехать в далекую страну, где разрешается выходить замуж в семнадцатилетнем возрасте, в расцвете женской красоты, а не тратить молодость попусту, он криво усмехнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33