– М. Б.), то это отнюдь не аргумент… Ибо благонамеренность не дозируется. Ее или признают, или не признают. Если ее не признают, то нужно хотя бы путем дискуссии доказать, что ее не было, чего суд не сделал. Или признать ее. Но тогда отпадает преступление».
«Дело Марии Валевской» – необычайная книга, но читать ее не очень приятно. Слишком много в ней яду и злости. Жан Саван, защищая свои права и мстя за нанесенную ему обиду, не выбирает средств. Он ненавидит своих противников по процессу, которые загнали его в ловушку; ненависть свою он распространяет на весь род Орнано и даже на Валевскую. Некоторые мнения Савана о нашей соплеменнице и об ее отношениях с Наполеоном следует счесть слишком опрометчивыми, а то и просто несправедливыми. Но это можно простить, потому что за одержимостью, грубостью и злословием (не лишенными острых классовых акцентов) Савана чувствуется праведный гнев оскорбленного гуманиста, который пытается противопоставить существо дела бездушной букве закона.
Вот образец стиля этого историка-памфлетиста. После злого портрета покойного графа Орпано (где особенно выпячена его любовь к скачкам) Саван набрасывает собственный портрет:
«После обвинителя обвиняемый. Обвиняемый со стыдом признает, что ни одна из его бабушек не делила ложе с королями или императорами. Так что он родился без состояния. А посему он не имел возможности сорить деньгами на беговых дорожках. Происходя из рабочей семьи, он не познал, что значит иметь уйму свободного времени, что является принадлежностью праздных существ. Зато, не будучи слишком компетентным в скаковых „породах“, он полагает, что довольно хорошо знает историю.
Обвиняемый не граф… Он признается в этом. Но это несчастье он разделяет с Пастером, Бальзаком, Корнелем, Сервантесом, Тэном, Мишле, Альбером Швейцером, Данте, Гёте, Вийоном, Вольтером и многими другими. И если бы ему все равно было горько от этого, он утешался бы мыслью, что ни Тацит, ни Геродот, ни Плиний, ни Фукидид, ни Фюстель де Куланж… не имели графского титула.
Обвиняемый всего лишь историк. Но в любой из своих книг он приводит много неизвестных фактов, обстоятельств и документов. А в случае Марии Валевской ему важно установить, кто лучше знает предмет и располагает большей документацией: обвинитель или обвиняемый. Если обвиняемый – то обвинение отпадает само собой».
Не знаю, сумела ли аргументация, приведенная в последнем абзаце этого «автопортрета», убедить судей парижского апелляционного суда. Но она полностью убедила польского биографа Марин Валевской.
Потому что Жан Саван совершил в своем «защитительном мемориале» необычайную вещь, не имеющую прецедента ни в истории судебных процессов, ни в истории исторической биографии. Он провел «следствие», реабилитирующее память покойного Филлипа-Антуана графа д'Орнано как писателя и историка. В своих интересах и в интересах всех других биографов, он доказал, что мнимый «роман» его противника является по сути дела исторической биографией, что абсолютное большинство приведенных в нем фактов, обстоятельств и документов находит подтверждение в истории.
Превосходно зная тему, благодаря работе над книгой «Мария Валевская», Саван сделал все, чтобы углубить свои знания по этой теме. Не имея возможности доказать , что браншуарские документы существуют, он решил доказать, что существование их вполне вероятно . Эта работа заняла у него несколько месяцев. Он кропотливо проследил пути Марии Валевской и ее правнука-биографа. Он проследил с начала до конца всю жизнь покойного графа Орнано. Ему удалось воспроизвести случайные разговоры родового биографа с издателями, редакторами и историками, которые явно указывали на существование бумаг в Браншуаре. В нотариальном архиве города Тур он нашел записи, позволяющие установить дату, когда Орнано обнаружил эти бумаги. В актах прихода св. Михаила и Гудулы в Брюсселе он нашел доказательства, подтверждающие, что граф Орнано старался дополнить имеющиеся у него семейные документы некоторыми датами, касающимися брака Валевской. Саван представил свидетельство поисков графом Орнано документов, сохранившихся в архиве военного министерства. Из архивов парижских нотариусов он извлек целый ряд неизвестных документов, касающихся имущественных и семейных отношений «польской супруги Наполеона», и т. д., и т. д., и т. д…
В результате «скандального процесса» Жана Савана напуганное издательство «Либрери Ашет» отказалось от издания его книги «Мария Валевская». Вместо нее, иждивением около 250 частных лиц, была издана книга «Дело Марии Валевской». Саван вложил в нее в совокупность доступных знаний о Валевской. Аргументы, представленные в книге «Дело Марии Валевской», в конце концов одержали победу. Апелляционный суд отменил приговор первой инстанции, освободив Жана Савана от вины и наказания. Орнано подали апелляцию, но проиграли и ее. Процесс тянулся до сеоедины 1966 года, то есть почти пять лет.
Говорит Мария
В своих поисках, имеющих целью сокрушить противников по процессу и восстановить полную правду о Валевской, Жан Саван добрался и до бумаг, оставшихся после Фредерика Массона. Умерший в 1923 году историк завещал все свое литературное наследие Французской Академии. Ныне его бумаги хранятся в одной из зданий Академии – в библиотеке Тьера. Саван извлек из этого архива и впервые опубликовал полностью в книге «Дело Марии Валевской» необычайно важный документ: собственноручные выписки Массона из неизданных «Воспоминаний» Марии Валевской, на время предоставленных ему наследниками. Эти собственноручные выписки послужили историку материалом для известного очерка «Мадам Валевская», из которого черпали сведения все последующие биографы «польской супруги Наполеона». Но в очерке Массой передавал воспоминания Валевской своими словами, тогда как в выписках сохранились обширные куски оригинального текста «Воспоминаний».
Впервые представляя польским читателям эти легендарные мемуары, я испытываю немалое волнение. Почти на двухстах страницах, борясь с фальсификациями, ловушками и подвохами косвенных источников, я старался воссоздать правдивые переживания, мысли и чувства героини романа, но только сейчас, на последних страницах, благодаря счастливому стечению обстоятельств нам дана будет возможность общаться с Валевской непосредственно. Теперь нам уже не надо опасаться фальсификаций или переделок, внесенных редакторами и комментаторами. Если какое-то утверждение героини покажется нам сомнительным, ответственность за это будет нести исключительно она сама.
Сличение рукописи Массона с очерком «Мадам Валевская» наводит на некоторые размышления. Прежде всего бросается в глаза, что в рассказе Марии нет дат и (за редкими исключениями) нет имен, их заменяют инициалы. Некоторые из криптонимов Массон расшифровывает довольно произвольно. Так подруги Марии обозначены в «Воспоминаниях» четырьмя инициалами: Ц. (Цихоцкая), Д. (вероятно, Дзержановская), С. (вероятно, Соболевская), М. (трудно установить, кто это может быть). Массон облегчает себе дело так, что все инициалы относит к Цихоцкой. Другой пример: хозяйку одного из варшавских приемов автор «Воспоминаний» обозначает буквой К… Массон усматривает за этим инициалом какую-то неизвестную «мадам Коллонтай», что, в свою очередь, видимо, вдохновило графа Орнано включить в дело Валевской… князя Гуго Коллонтая. В некоторых сценах, изображенных мемуаристкой с умышленной недоговоренностью, историк ставит «точку над i» (злополучная сцена «наследия» во время второго свидания Марии с Наполеоном в Замке). Досвадебную историю с молодым русским Массон кратко пересказывает своими словами, но обширнее и несколько иначе, нежели в опубликованном позже очерке. Мы узнаем, что с этим молодым человеком, обозначенным в «Воспоминаниях» инициалом «de S…», панна Лончиньская познакомилась на балу, который давал в Валевицах камергер Валевский.
«Бал устраивался в следующее воскресенье (…) Мать сказала дочери, что только от нее зависит, стать ли графиней В. (Валевской). А когда Мария возразила: „избави боже“, мать отпустила ей звонкую пощечину.
Перед началом бала старый граф, в камергерской форме, с голубой лентой и звездой, ждал на дворе, держа большой букет роз.
На балу находился один восхитительный юноша, который Марии страшно понравился и которому она понравилась не меньше. Но это был русский. Старый граф представил ей de S., сказав, что она разбила его сердце. Она этого не хочет. Боролась с собой. Молила небо.
Назавтра визит графа В. (Валевского) вместе с его гостем. Русскому в руке отказано, хотя ей он бесконечно понравился.
На следующий день новый визит графа, на сей раз одного. Мария не появилась в гостиной. Когда граф уехал мать пришла к ней и сказала, что она получила два предложения: русского и старика. Надо выбирать.
Решение Марии в пользу старика (sic!).
Но вскоре она заболела воспалительной горячкой и три месяца находилась между жизнью и смертью. Придя в себя, обнаружила у своего изголовья старика (sic!). Возвращение болезни еще на три месяца.
Наконец она согласна выйти за графа. Тот ей сказал что он уже не в том возрасте, чтобы пробуждать чувство любви, но предлагает ей дружбу, доверие и т. д.».
Таким вот образом Массон пересказывает всю первую часть «Воспоминаний». Сама Валевская получает слово только за миг до встречи с Наполеоном. С этого места ее текст я привожу полностью, а от оговорок и отклонений Массона оставляю только по несколько слов (в скобках), необходимых для связности действия.
«Я была больше, чем другие, снедаема лихорадкой нетерпения, так что наконец придумала опрометчивый план и попросила одну из моих кузин сопровождать меня. План состоял в том, чтобы выехать навстречу Наполеону и хотя бы взглянуть на него. Эта неосторожность решила мою судьбу, лишила меня покоя, хотя я все время полагала, что поступаю вполне правильно.
Надев черную шляпу с черной ваулью, я села с подругой в полной тайне в повозку, запряженную четверкой лошадей, в тот миг, когда прибыли курьеры, оповещая, что император находится уже в Блоне.
Я была не способна поступать рассудительно, охваченная энтузиазмом, всеобщей экзальтацией и убежденная, что каждый поляк и каждая полька могут выразить свой восторг, только приблизившись к этому человеку, которого мы считали спасителем нашей родины».
(Массон : При появлении экипажей Мария издала возглас отчаяния. Появляется какой-то высокий французский военный из свиты императора, как предполагала Мария, и толпа расступается перед ним.)
«Я простерла к нему руки и умоляюще воскликнула по-французски: „Сударь, вызволите нас отсюда и сделайте так, чтобы я могла увидеть его хоть минуту, хоть бы минуту!“
Он вызволил нас из толпы, улыбаясь и держа меня за руку, подвел к окну кареты императора, коему сказал, представляя меня: «Сир, прошу взглянуть на ту, которая ради вас подвергалась опасности быть раздавленной толпой!»
Наполеон снял шляпу и нагнулся ко мне. Не знаю, что он тогда сказал мне, так как я слишком спешила выразить то, что меня переполняло: «Сир, я приветствую вас, тысячу раз приветствую вас на нашей земле. Все, что бы мы ни сделали, не передаст должным образом ни чувств, которые мы питаем к вашей особе, ни радости, с которой мы видим, что вы ступаете по пределам нашей страны, ожидающей вас, чтобы воспрянуть».
Я была в каком-то трансе, в каком-то ошеломлении, позволив себе это бурное выражение чувств, которые мною тогда обуревали. Не знаю, как я могла это сделать, будучи по натуре робкой.
Наполеон посмотрел на меня внимательно. Он взял букет, бывший у него в карете, подал мне его со словами: «Прошу сохранить это как заверение в моих добрых намерениях. Увидимся в Варшаве, и тогда я попрошу благодарности из ваших чудесных уст».
Военный тут же занял место подле императора. Карета быстро покатилась вперед, а великий человек долгое время махал мне шляпой.
Я неподвижно провожала взглядом удаляющийся экипаж, пока он не исчез вдали. Моя спутница вынуждена была привести меня в чувство, хлопнув меня рукой. Я завернула мое сокровище в батистовый носовой платок. Мы быстро уехали и были дома уже поздно ночью. Я пошла спать, утомленная физически и от счастливых эмоций».
«Я узнала, что император обедал у графа С. П. (Станислава Потоцкого), который пригласил избранных дам из высшего общества».
(Массон : Как-то утром Марии сообщили, что некое весьма влиятельное лицо (Юзеф Понятовский) спрашивает, в котором часу она может его принять. Приняла она его в полдень.)
«…Мадам, я пришел спросить, почему вы лишаете нашего гостя возможности любоваться одним из прелестнейших цветков нашей страны. Я пришел также просить, чтобы вы не были впредь так суровы и приняли приглашение быть у меня на балу. Я думаю, что вам уже нет никакой нужды знакомиться. Прошу прощения, но мы все знаем.
Его смех, ехидный и громкий, вывел меня из равновесия, я покраснела и не пожелала понять его намек.
– Нет, нет, не будьте больше столь скромной, не скрывайте свой триумф. Ваша тайна уже разглашена».
(Массон : Едва лишь Понятовский ушел, как ей доложили о появлении нескольких лиц, столь же известных как Понятовский.)
«Мне было восемнадцать с половиной лет, я не знала света, у меня не было никакого опыта, и патриотический триумвират мне так импонировал и я чувствовала к нему такое уважение, что уступила его настояниям».
(Массон : Мария прошла сквозь толпу гостей… к тому салону, где находилась хозяйка дома и звезда, которую принимали… Ее поместили между двумя незнакомыми дамами. Но тут же Понятовский стал за ее креслом и приступил к атаке.)
«– Вас с нетерпением ожидали. С радостью заметили ваше появление. Полное удовлетворение тем, что вы найдены. Приказано повторять ваше имя, пока его не выучат наизусть. Спрашивали о вашем муже. Пожали плечами со словами: „бедная жертва“. Мне дано поручение пригласить вас на танец.
– Я не танцую и вовсе не собираюсь танцевать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30