Коралл раздвинул ветви и встретился с испуганным взглядом раненого.
– Венява… Пан подхорунжий…
– Что Венява?
– Венява умер?
– Да что ты… жив…
Кораллу показалось, что Ястреб откинулся веем телом назад, хотя только пожелтевшее лицо, чуть приподнятое над грудой тряпья, опустилось на мшистый пригорок.
– Я подумал…
– Нет, держится. Он настоящий мужчина.
– Я все слышал… Мацек не догонит…
– Что ты слышал?
– Уже полчаса прошло. Я не знал, в чем дело. Я думал, что Венява в бреду мечется. И шума большого не было. Не было… Я думал, у Венявы жар. Шума не было. А потом все затихло… С полчаса уже прошло…
– Не волнуйся, – сказал Коралл.
Под краями пилотки, низко натянутыми на лоб и щеки, лицо Ястреба выглядит совсем по-детски – просто мальчик, больной свинкой или воспалением среднего уха.
– Сколько тебе лет, Ястреб?
– Мне? Много. Есть моложе меня. Я уже четвертый месяц в лесу.
Коралл чувствует на себе его настойчивый и, как ему кажется, немного подозрительный взгляд.
– Хуже всего, что он все время без памяти, – говорит Коралл.
Ястреб поворачивает голову, пристально смотрит на траву.
– Не волнуйтесь, он передаст приказ, он не умрет, не передав приказа.
– Хорошо бы, – замечает Коралл. В голосе парня, в повороте его головы – какое-то напряжение; и Коралл добавляет: – Это очень важно для отряда.
– Вы верите, что машина придет? – неожиданно спрашивает Ястреб.
– Машина? – повторяет Коралл. – Что за вопрос? Безусловно, придет.
– И я так считаю, – уверяет Ястреб, – а Сирота подумал, что Ветряк удрал, поэтому тоже сбежал…
– Сирота сбежал, потому что ему сапоги Венявы понравились. И домой его потянуло.
– Ветряк тоже в этих краях живет…
– Ну и что? – вспылил Коралл. – Что тебе в голову лезет? Думаешь, один делает подлость только потому, что другой так сделал? Думаешь, подлость по воздуху передается, как зараза? Разве все такие, как Сирота?
– Нет, пан подхорунжий, я так не думаю, – горячо уверяет Ястреб.
Кораллу становится неловко. «Чего я так наорал на него? – удивляется он. – Конечно, он так не думает…»
– Не расстраивайся, – торопливо говорит он. – Ветряк отличный мужик. Таким, как он, с виду простоватым, всегда удается выполнить задание. Наверняка он уже добирается до явки.
– Если бы у меня ноги были целы, – шепчет Ястреб. – В лесу хуже всего, когда ранят в ноги. Почему вы спрашивали, сколько мне лет?
– Просто так, из любопытства, – отвечает Коралл.
– В сентябре исполнится восемнадцать.
Ястреб освободил из-под тряпья обе руки; одной, пожелтевшей, откинул пальто на груди, другую засунул между пиджаком и свитером.
– Тебе не холодно?
– Теперь мне лучше. Посмотрите, пан подхорунжий, – он подает Кораллу кусочек картона, – это моя невеста. – Он заканчивает фразу тоном плохого актера в роли пажа у трона королевы.
Коралл держит в руке увеличенную любительскую фотографию, помятую, с надорванным уголком. «Знаю я тебя, – думает Коралл, – ты старше его, тебе лет девятнадцать – двадцать; гибкое, хорошо развившееся тело, высокая грудь, ярко очерченная под тонкой блузкой, стройная мускулистая голень, открытая высоко, до круглого колена, когда ты стоишь, поставив одну ногу на педаль велосипеда. Какая ты красивая на фоне цветущих подсолнухов! Разумеется, он к тебе и пальцем не притронулся, он только мечтал о тебе, а когда встречал, то краснел и язык у него заплетался, он двух слов связать не мог; конечно, ты была для него недоступна, у тебя был какой-нибудь здоровенный детина, старше тебя, как полагается, на несколько лет – пан подхорунжий или пан поручик в бриджах и офицерских сапогах, задающий тон на вечеринках… Нет, нет, прости меня, это, пожалуй, не так, наверняка, все было иначе: достаточно посмотреть на твое лицо, на чистый открытый девичий лоб, на гордо сомкнутый рот, уловить бесстрашное и благородное выражение глаз; ты вовсе не живешь двойной жизнью, ты – великая награда за героизм, ты – настоящая полька, это ты повелела ему идти туда, где он теперь, он хотел, чтобы ты его заметила, мечтал о блеске восхищения в твоих глазах, хотя бы об одном восхищенном взгляде – и вот теперь он лежит и уж больше не встанет; где же твоя награда? Он сможет убедиться, он убедится, что героизму не нужны награды, героизм обходится без них…»
– Красивая, правда?
Взволнованный голос Ястреба отвлек Коралла от его мыслей.
– Да, – соглашается Коралл, возвращая фотографию. – Скоро ты с ней встретишься…
– Нет, – резко, даже немного сварливо обрывает его Ястреб. – Она в Освенциме.
– В Освенциме, – бессмысленно повторяет Коралл.
Ему хочется еще раз взглянуть на девушку, но фотография уже исчезла в кармане Ястреба.
– Ее взяли в марте, – спокойно продолжает Ястреб. – А я сразу же ушел в лес…
– Понятно.
Не прошло и получаса, как из-за деревьев появился Мацек. Он только махнул рукой. В другой руке на листе лопуха была горсть черники. Из-за его спины показался наголо остриженный мальчик лет десяти; у него под мышкой торчало короткое, обмотанное ременным бичом кнутовище.
– Я его встретил, когда он за Венявой подглядывал, – сказал Мацек. – Он коров пасет возле леса. А того выродка и след простыл.
Мацек подтянул ремень бессильно свисавшего автомата.
– Ты откуда?
Мальчик пристально смотрит на раненую руку Коралла.
– Он живет где-то на выселках с этой стороны. – Мацек кивком показал на восток. – Я хочу, чтобы он принес жратвы, может, и я с ним схожу…
– Швабы за тобой припрутся. Кто живет на этих выселках? – обратился Коралл к мальчику.
– Эвка, – сказал мальчик, переводя взгляд с руки Коралла на его лицо.
– Ты бы принес нам немного еды?
Мальчик кивнул.
– Хлеба, сальца, – добавил Мацек. – Раздобудь-ка, брат, сала. А если бы еще чего-нибудь покрепче…
– Самогону, – заметил мальчик.
– А ты, брат, хитер, – обрадовался Мацек.
– Смотри только, – сказал Коралл, – не проговорись никому, что ты нас тут видел. А если где немцы покажутся, так в эту сторону не ходи. Когда они у вас последний раз были?
– Немцы? Вчера были, вечером…
– Много? Что делали?
– Ну, полопотали и пошли.
– Куда пошли?
– Ну… в лес… Сюда…
– Сюда? – забеспокоился Мацек.
– Ага. – Мальчик ткнул кнутовищем в сторону, где лежали Ястреб и Венява. – Тут и прошли.
– Эвка – это сестра твоя? – спросил Коралл.
– Сестра.
– А кто еще с вами? Родители? – Опять Коралл чувствует взгляд мальчика на своей руке. – Отец?
– Тату немцы убили…
Молчание.
– Ну, приятель, двигай, – прерывает молчание Мацек, – принеси, что сможешь…
Мальчуган поворачивается, его остриженная голова исчезает среди ветвей. Мацек уходит за ним.
Солнце уже сбросило с себя розовую кожицу. Коралл чувствует на лице горячие лучи; под безоблачным открытым небом нарастает жара. Рука, как приемник, улавливает горячие волны воздуха; одна, вторая, третья прокатываются по предплечью. Это еще не боль, но Коралл уже не может думать ни о чем другом. Он осматривает все вокруг, видит насмешливую голубизну низкого притаившегося неба, ощущает, как ноет рука. Это, знает он, – начало еще неизведанной боли; как бороться с ней? «Нет, – говорит он себе, – нет… Боли совсем нет…» Он вскакивает, свистит, негромко, прерывисто, подзывая Мацека. Мацек – возле Ястреба.
– Я искал воду, – говорит Мацек, – но мне попался только пересохший источник. Я дал ему немного черники.
Мацек поднимается с земли; у Ястреба по подбородку медленно течет лиловый сок. В здоровую руку Коралла Мацек высыпает из лопуха твердые, темно-синие шарики.
– Я велел мальчишке принести бутылку воды, – произносит он.
Коралл разминает во рту ягоды, прижимая их языком к небу. Сочная, терпкая мякоть наполняет рот, холодной струйкой стекает в горло.
– Был я на той стороне, – говорит Мацек.
Они оба растянулись в тени под елью, в нескольких метрах от Ястреба, им слышно, как беспрерывно стучат его зубы…
– Едва я перебрался через дорогу, как почувствовал, будто с цепи сорвался. Честное слово, мне хотелось удрать. – Он рассмеялся, покрутил головой. – Где-то здесь недалеко живет ваша мать, да?
– Недалеко, – ответил Коралл, – километров тридцать…
– Под Бялой, я помню, мы там оружие принимали. Отсюда надо бы взять прямо на север, через дорогу и дальше лесом. Я хорошо ориентируюсь. Тридцать километров… до ночи вы могли бы пройти…
– Мог бы, – сказал Коралл, посмотрев на часы. – Полвосьмого. Ветряк уже на месте, в городе…
Мацек ехидно смеется. Развалившись на мху, он раскинул руки, прикрыл глаза, подставив лицо солнцу, загорелые щеки вздрагивают от хохота.
Неожиданно Мацек садится. Он опять весь в тени, резко, рельефно очерченный светом, на его лице обычное детское любопытство.
– Венява не заговорил?
– Он все еще без сознания.
– Ничего он не скажет.
– Временами он как будто понимает, что ему говоришь, только не может произнести ни слова.
– Или не хочет.
– Почему? Что ты плетешь? Почему не хочет?
Мацек пожал плечами.
– У нас был как-то связной; приехал вместе с Априлюсом, первого апреля. Первый раз, честное слово, первый раз я видел такое… – Короткий смешок. – Хромой с ним разделался.
Коралл видит шефа как живого, за столом, в лесной сторожке, расставившего локти на карте, в солнечных пылинках, рядом с Венявой.
– Как разделался? – спрашивает он Мацека.
– В расход пустил… Сначала я ничего не понимал, меня словно заколдовали. Другие тоже лежали на этой поляне, и ничего, никто и глазом моргнуть не успел. Сперва слышу – выстрел. Я лежал в сторонке, в кустах; смотрю, а этот, новый, прет прямо на меня; не успел я опомниться – второй выстрел. Честное слово, тогда я первый раз увидел, как смерть на человека налетает, он был шагах в пяти от меня, я видел его глаза в тот момент.
Мацек замолчал, откинул голову, воспоминание исказило его лицо. Потом он добавил:
– Хромой в конце поляны еще целился из винтовки…
– А почему он это сделал?
Мацек передвинулся в тень, глаза его снова весело заблестели.
– Это был первоклассный номер. Он сам привез себе смертный приговор. Зашифрованный приказ ликвидировать его, как доносчика.
– Так, ясно, – сказал Коралл. – Я ничего об этом не слышал.
– До вашего прихода в отряд у нас всякое бывало.
– Но при чем тут Венява? Почему ты сказал, что он не хочет передать приказ?
Мацек пожал плечами.
– Долго он еще протянет? Как вы думаете?
– Не знаю. Если мы его перевезем в больницу…
– Вот именно. Здесь – дело пропащее. Я так думаю: если на тот свет собрался, до приказов ли ему?… Вряд ли…
– Вот ты о чем… Есть такие, что никогда о приказах не помнят, – Коралл посмотрел на Мацека и добавил: – Говорят, люди не любят уносить с собой тайны.
Мацек потянулся.
– Интересно, что с человеком творится перед смертью?
– Что значит – перед смертью?
– Ну, когда он получит свою порцию свинца. Он небось соображает, что ему конец. О чем он тогда думает? Черт побери, это ведь как сигнал тревоги, самой настоящей тревоги. Это может тянуться долго, как у Венявы, или одну секунду, но дело-то не во времени. Что при этом чувствуют, черт побери? Только боль?
– Это длится всего одно мгновение, – замечает Коралл. Он не смотрит на Мацека, думая: «Храбрец, а с этим примириться не можешь. А кто может?» Коралл поднимает глаза, встречает растерянный взгляд, замечает по-детски пухлые щеки.
– Не морочь себе голову.
Мацек вздрогнул. Коралла тоже словно током ударило. Мацек вызывающе усмехается.
– Я следил за Венявой. Он в сознании… – убежденно говорит Мацек.
– Ты уверен? – спокойно спрашивает Коралл.
Солнце снова заливает Мацека; его голос расплывается в этом маслянистом блеске, медленно сочится сквозь нагретый воздух.
– Я бы предпочел быть в сознании до конца. Разве только…
Слова Мацека заглушает длинная очередь.
Коралл вскочил.
– В деревне…
Тишина заполняет лес.
– Из автомата врезали, – говорит Мацек. Он поднялся и прислушался.
– Это в деревне, – повторяет Коралл.
На краю перелеска Коралла ослепил солнечный блеск, он зажмурился и, чувствуя легкую дурноту, скользнул в тень, опустился на колени за развилистую корягу, на грязный песок, усыпанный чешуйками коры.
– Они уже здесь, – сказал Мацек. Лежа, не меняя положения, он подал Кораллу бинокль. – За мостом.
Коралл сначала увидел пулемет, раскорячившийся на треножнике над придорожным рвом напротив моста, хищно нацеленный узким хоботком ствола на лес, прямо на них. Солнце зажигает искры в полированном металле. Во рву Коралл видит двух солдат: один лежит на откосе, в черной пилотке, надвинутой низко на лоб, в черном мундире с зелеными петлицами, расстегнутом на шее и на груди, другой сидит на камне, подняв колени.
– УПА, – говорит Коралл.
– Сукины дети, даже не маскируются, – с горечью произносит Мацек. – Была бы винтовка – снял бы гада!
– Здесь и немцы, – добавляет Коралл.
У овина посреди деревни он видит жандарма с винтовкой, подвешенной по-охотничьи – дулом вперед. Жандарм стоит, расставив ноги, лицом к стене.
– На велосипедах приехали, – вслух размышляет Мацек.
И Коралл замечает еще одного, в похожей на седло фуражке: он медленно вышагивает между строениями; Коралл провожает его глазами, пока тот не исчезает за углом дома. Полная тишина, только в лесу постукивает дятел.
– Это надолго, – добавляет Мацек.
Вокруг дрожит сухое марево. Удушливо пахнет пылью от серого песка и гнилой коры. Блеск слепит Коралла, кажется, что вся равнина в огне. Коралл отдает бинокль Мацеку и теперь не может разглядеть жандармов. Он видит только серые стены, бурые и коричневые стрехи овинов, сады и огороды в густой зелени, но теперь он знает, что кроется в этой неподвижности, в этой голубой мирной тишине.
– Сюда нам теперь дорога закрыта, – угрюмо отмечает Мацек.
– Надо быть начеку, – говорит Коралл.
– Велосипедистов не больше взвода, – бурчит Мацек. – Эти в лес не пойдут, всегда шоссе держатся… – Он прижимает бинокль к глазам. – Ого, еще один, там, на другом конце деревни, в саду…
Из-под раскидистой вишни в саду, над речкой, выглядывает тупое рыло гранатомета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10