OCR Busya
«Современные польские повести. Том I»: Художественная литература; Москва; 1974
Аннотация
Витольд Залевский в повести «Раненый в лесу» рисует своего героя в ответственный, кризисный момент принятия решения. Трое партизан во главе с подхорунжим Кораллом оставлены в роще с двумя тяжелоранеными и должны дождаться помощи. Но укрытие ненадежно, слишком близко к дороге, вокруг шныряют жандармы, прочесывая лес, а помощь не приходит. Один из партизан дезертирует. Коралл, герой повести, ранен в руку. Недалеко, всего в тридцати километрах, находится его родной дом. В поисках воды герой далеко уходит от лагеря. «Если идти все время в этом направлении, то до ночи можно добраться», – рисуется ему возможный выход из положения. В затуманенном болью мозгу возникают картины родного дома, лихорадочно пульсирует мысль, выискивая оправдание для побега…
Витольд Залевский
Раненый в лесу
Впечатление это было действительно мимолетно, как луч света, который, правда, недолговечен, но не оставляет за собой темноты.
(Д. Конрад. «Золотые стрелы»)
– Зажгите свет, – сказал старший.
– Зажги свет, – повторил младший.
Они ввалились из душной темноты сеней в комнату; их фигуры были смутно видны в полумраке.
– Подумать только, ведь шифровка была прямо под рукой, – заметил младший.
– Под рукой?
– Может, здесь про десант?
Чиркнула спичка, огонек затрепетал, вытянулся, коснувшись фитиля.
– Нема никого… – донесся до них ворчливый голос из глубины хаты. В неверном свете, ощупывающем стены, они заметили кровать, кто-то возился в ней – видна была голова в черном платке.
– Нема никого, – повторила старуха.
– Спите-ка, – сказала девушка, ставя лампу на стол. – Бабушке восемьдесят лет, – добавила она.
– Мужиков нема. Вы тут воду мутите, а потом нам житья нет. Вам бы только разбойничать…
Младший хихикнул.
– Бабушка, ей-богу, не то вы говорите, лучше помолитесь за нас…
– Хватит, – оборвал старший.
Девушка прошла через хату, села возле бабушки и стала ее шепотом успокаивать.
Старший вынул из кармана маленький листочек, одной рукой развернул его на столе, разгладил; младший придвинул ближе лампу, низко наклонился над бумажкой.
– Ну?
– Ни черта не поймешь, – младший выпрямился.
Листок был испещрен рядами цифр вперемежку с большими и маленькими буквами и целыми слогами.
– Ты думал, что это письмецо: «Дорогой пан майор» и тэ дэ, – зло проворчал старший. Он тоже был разочарован. – Подожди, – сказал он. Что-то знакомое мелькнуло в скопище знаков.
– Ты ключ знаешь? – спросил младший.
– Подожди… минус семь плюс ты, тире, плюс це… Что значит семь… Какая здесь связь? Да, текст не из легких. Я увлекался этим когда-то… но тут, боюсь, не справлюсь.
Не было сейчас сил разгадывать головоломки. Его охватила болезненная усталость. Девушка снова прошла мимо стола, он не поднял головы, заметил только ее босые ноги, услышал скрип половиц. Его спутник с шумом отодвинул стул, прошел к печке. Пыльные сапоги остановились рядом с ногами девушки. Две тени на стене сливались друг с другом.
– Молочка попейте, – услышал он.
Перед ним была жестяная кружка с молоком; он стал пить большими глотками, чувствуя, что горький жар во рту угасает, а струйка молока течет по подбородку, по шее, охлаждая разгоряченную кожу.
– Попытаюсь еще, может, и расшифрую… – сказал он.
За окном залаяла собака. Девушка поднесла глиняный кувшин, ее крепкая рука напряглась; она налила полную кружку.
– Сейчас я хлеба принесу, – сказала девушка.
В хату вошел десятилетний мальчик, остановился в дверях.
– Доманский ехать не хочет, – отрапортовал он, вытянувшись, – говорит, чтобы вы, Эвка, пришли…
– Ты сказал так, как я велела?
– Ага. Он боится.
– Все боятся. Ничего не поделаешь, придется идти самой.
– Я с тобой пойду, – сказал младший, поправляя на плече автомат, – уж я-то его уговорю…
– Он наш, – быстро возразила девушка, – но, если хочешь, пойдем…
«И она уже с ним на ты», – удивился старший.
– Я останусь, – проговорил он, – может, расшифрую…
– Лег бы ты лучше, – обернулся от дверей тот, с автоматом. – На тебя смотреть страшно. Вряд ли у тебя получится. После такого денечка там небось никого не осталось. Ну, ладно, я беру лошадь, мы мигом вернемся…
– Это вам. – Девушка положила перед ним ломоть ржаного хлеба. – Я пошла…
X = 2 = 7 – ничего – к = 7… Как найти к этому ключ? Он не понимал. Он жадно проглотил первые куски, но вдруг ощутил горько-соленый привкус, и с этой полынной горечью во рту посидел еще минуту, а потом встал, прошел к окну, распахнул его и выплюнул все за подоконник. За окном стояла уже глубокая ночь.
– Закрой окно, – донеслось до него сзади кряхтение старухи. – И чего открывать? И чего?
Он закрыл окно и вернулся к столу.
– Вам бы только разбойничать, – волновалась старуха. – Нема никого, нема…
Ему стало душно, он встал и быстро вышел из хаты.
Тишина поразила его. Ночь искрилась звездами. Июньская ночь, вся из теней деревьев, кустов и стен. Слышен был только привычный, уютный лай собак. Он присел на пороге дома, сердце его сжалось. Эта ночь, такая спокойная, отрицала прошедшие ночи, бросала им вызов. Пахло медом, полная луна висела в зените.
«Но это все неправда, – подумал он. – Те двое лежат недалеко, в километре отсюда. А может, именно тогда все и кончилось. Быть может, операция В (Ban-diten) завершена. Такая тишина… Безмолвие, равнодушное, как над чужой могилой…»
Он посмотрел на небо – оно было безоблачно, – прислушался…
* * *
Раненые лежали под елями на краю перелеска. То и дело кто-нибудь из партизан подходил к Веняве, наклонялся, всматривался в его лицо, покрытое запекшейся кровью. Глаза раненого закатились, в горле булькала кровь, воздух с хрипом и свистом вырывался через открытый рот. Уловив это дыхание, партизан выпрямлялся, бросал взгляд на Ястреба, лежавшего рядом под несколькими шинелями, в зеленой пилотке, натянутой на уши. Ястреб время от времени стучал зубами…
Партизан отходил, широко шагая по губчатой, мягкой почве. Остальные отдыхали, растянувшись на мху. Двое разулись, один, наслаждаясь прохладой, медленно шевелил стертыми пальцами, другой старательно обматывал ступни скользкими портянками. Многие спали, спали, как убитые, скошенные на землю усталостью. Кто-то стонал во сне, тяжело перекатывая голову с боку на бок. Луна появилась из-за леса, небо посветлело, на земле засеребрились широкие блики, резче обозначились косматые тени.
Командир отряда сидел у придорожного рва, всматриваясь в горизонт. На его коленях лежали планшет со штабной картой, компас и фонарик. Но командир разбитого отряда смотрел не на карту – он читал окружающую его ночь.
Справа горизонт опасно приближался к ним. Звезды там погасли, широкая полоса черноты заняла полнеба, ниже чернота постепенно мутнела, небо пропитывалось дымом, становилось бурым, внизу коричневое просвечивало отблеском меди. Светлело: розово-синий отблеск появился на горизонте.
– Пожалуй, это в Недзвяде, пан майор, – сказал второй офицер.
– Пятнадцать километров, – крикнул командир, – слышите, снова едут…
Все трое наклонились; шум моторов наплывал волнами. Командир посмотрел на часы.
– За час пятая колонна, – заметил он, – прут на Луков. До рассвета мы должны быть в Макошке.
Раз, второй, третий, шевельнулись внутри ночи Щупальца фар.
– Коралла ко мне, – сказал командир.
Невысокий офицер тут же встал и исчез за елями.
– Коралл как рванется… – долетело до поручика из группы партизан, развалившихся на мху вокруг рассказчика. – И вперед… А мы за ним…
– Подхорунжий Коралл! Подхорунжий Коралл – вполголоса звал коренастый поручик.
Коралл сидит возле раненого Ястреба. Из-под низко, почти до самых бровей натянутого края пилотки всматриваются в него глубоко ввалившиеся, с горячечным блеском глаза.
– Как повстанцы в лесах, как во время январского восстания , пан подхорунжий… – Парень сжимает губы; Коралл слышит тревожную дробь зубов.
– Успокойся, – говорит он, – не принимай близко к сердцу. Тебя знобит?
– Я знаю, пан подхорунжий, я там не был, но мне ребята говорили.
– Хватит…
– Это вы спасли взвод Сечкобряка, ребята говорили, это был геройский поступок.
– Помолчи…
– Я знаю, пан подхорунжий, я знаю, я всегда мечтал совершить что-нибудь такое… Вы читали «Розу»? Его звали Чаровиц…
– Подожди. Ноги у тебя не болят?
Ястреб покачал головой.
Опять дробный стук зубов, словно звенит стекло.
– Совсем ничего не чувствуешь? – спрашивает Коралл.
Взгляд Ястреба становится неподвижным, он с напряжением смотрит на Коралла.
– Коралл! – Коренастый поручик отодвинул еловые ветви. – Вас вызывает майор…
– Укройтесь здесь, в этом лесочке. – Кружок света лег на середину карты. Карандаш майора клюнул в зеленое пятно и застыл, выдавив ямку на развернутой карте. – Отсюда, – продолжал майор, – в двух километрах Соболево, сразу же за рекой…
– Я был там когда-то, – сказал Коралл.
– В Соболеве есть врач, связанный с организацией. Он сделает им перевязки и уколы. Сейчас двадцать три часа двадцать пять минут. В двадцать четыре часа выступаем. Около Соболева будете перед рассветом, а точнее – в два. Оттуда связной должен проделать двадцать восемь километров, на явке он получит велосипед. Итого, три часа. – Майор отсчитывает время, подняв руку, освещая циферблат. – Утром, часов в шесть-семь, он будет на месте. Пока подготовят машину, пропуска, пройдет какое-то время. Короче, в полдень за ранеными придет машина. Ваша задача: не двигаться с места, ждать даже до ночи. Только в случае непосредственной угрозы можете отойти в глубь лесов.
Уже с минуту Коралл слышал скрип телеги на дороге, но не хотел прерывать майора. И вот загремели кованые колеса и раздался окрик: «Стой!» Посыпались проклятия, майор погасил фонарик. Они одновременно встали. Из-за поворота во весь опор вылетела взмыленная лошадь; на телеге стоял Мацек и кричал, оглядываясь назад:
– Вояка, чтоб тебя!… Майор обратился к поручику:
– Грузите раненых. Объявите сбор. Ветряка ко мне…
Он снова щелкнул фонариком и внезапно осветил руку Коралла, обмотанную обрывками рубашки, на перевязи из солдатского ремня.
– Как рука? Пошевелите пальцами… Хорошо. Обойдется…
Майор замолчал, положил фонарик в карман френча, расстегнул ремень с двумя пистолетами; один, в немецкой жесткой кобуре, оставил, второй, в клеенчатом чехле, снял с ремня, опять застегнулся.
– Винтовку оставьте в отряде, с ней одной рукой не справиться.
Коралл взвесил на руке топорную тяжесть виса, его пальцы с удовольствием ощутили сквозь мягкий чехол ребристую рукоятку, насечки на ней.
– Это оружие Венявы, – продолжал майор. – Я даю его вам.
Он сделал полшага. Худая шея, крючковатый нос, близко посаженные глаза – сейчас майор больше, чем обычно, был похож на птицу, только что вырвавшуюся из огня: взъерошенную и перепуганную. «Но там, в самом пекле, я тебя что-то не заметил», – подумал Коралл. И вдруг майор, грозный командир, предстал перед ним без всякого ореола. Коралл увидел и дергающийся кадык, и расширенные зрачки, и сбившуюся пилотку.
– Я скажу вам еще об одном, подхорунжий, чтобы вы, когда понадобится, приняли это во внимание. – Майор помолчал, уставившись на Коралла. – Венява – офицер связи главного командования. Я говорю вам это, чтобы вы в соответствующий момент смогли принять решение… Понимаете меня?
– Так точно. Все мы солдаты, – великодушно ответил Коралл, а сам подумал: «Я мог бы теперь прижать тебя и заставить сказать то, чего ты так боишься, старая лиса…»
– Я понимаю свою задачу, пан майор, – добавил он бесцветным голосом.
– Итак, повторяю: вы должны ждать машину… – В голосе майора неожиданно исчезли начальственные нотки.
Коралл почувствовал, что тяжкое бремя, давившее их обоих, взвалено теперь на него одного, и нервы от этого бремени напряжены до предела.
– Шестая, – пробурчал майор, – черт побери… Коралл повернулся. Со стороны шоссе на небе мелькали сполохи, за ними загорался, гаснул и снова раскрывал огненные глаза двойной ряд медленно двигавшихся фар.
– Черт побери, – повторил майор.
Слышно было мягкое урчание, оно ползло по полям, земля под Кораллом глухо гудела.
– Броневики, – сказал майор, – черт побери… Если они нас обнаружат… Поручик Речной, как со сбором? – обратился он к офицеру в конфедератке, вышедшему из лесочка.
Из-за деревьев высыпали партизаны. С трудом перебираясь через ров, они толпились на дороге.
Позванивала амуниция, молча собиралась бесформенная колонна. Майор все всматривался в горизонт, насыщенный призрачным светом. Зарево справа разгоралось; внизу краснота стала кровавой, пламя все ярче и шире высвечивало небо. Майор глядел, не мигая. «Растяпа, – подумал Коралл, – погубил половину отряда. Растяпа…» Коралл чувствовал в себе то, что он раньше беспокойно искал в других, даже в растяпе майоре. Коралл помнил момент, когда это внезапно вспыхнуло в нем самом; полный радостного удивления, прислушался он к появившемуся неизвестно откуда чудесному чувству силы. С тех пор прошло уже несколько часов, а это чувство не исчезало. Рука не беспокоила его, кисть слегка деревенела, но боли не было. И раненая рука, и бурые подтеки на куртке и бриджах – все это наполняло его гордостью.
Колонна то и дело рассыпалась. Одни, где стояли, там и садились на песок, другие расхаживали взад и вперед. Некоторые – кто по одиночке, кто малыми группами – все еще выходили из леса. Коралл узнал высокую, немного сгорбленную фигуру Априлюса, тот был в черной шоферской кепке, в черном костюме, с перекрещенными на груди пулеметными лентами, с длинной немецкой винтовкой. Коралл увидел его таким, как тогда – вскакивающим под огнем и рычащим своим пропитым голосом: «Бей этих сволочей!» Около него стоял взводный Томек в круглой егерской фуражке, в егерском мундире с широкими темно-синими нашивками. Еще Коралл заметил круглую каску Сосны, припомнил блеск стали в гуще папоротников, и рывок руки, и вспышку, и грохот гранаты, и тотчас после взрыва размеренный, терпеливый зов немца из расчета заглохшего станкового пулемета:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10