«Sanit?ter! Sanit?ter!» Он узнал и стройную фигуру Аполлона: с непокрытой белокурой головой, замотанной бинтом, в светлом клетчатом пиджаке, в габардиновых бриджах, босой, он стоял в стороне, около рва, в кулаке теплился огонек сигареты. Коралл вспомнил, какую неприязнь вызывал у него этот щеголеватый варшавский красавчик, а ведь и он оказался храбрым парнем. В ушах все звучит его голос: «Ничего! Ни хрена они нам не сделают!» Он заметил Березу, Мундека и еще несколько человек среди нестройной колонны, над которой сейчас поднимался приглушенный говор, кашель, то здесь, то там падало крепкое словечко. Он смотрел на них и думал: все они – Априлюс, Томек, Сосна и он – отмечены чем-то особенным, что неразрывно связывает их.
Колонна дрогнула, расступилась, и прямо из чрева ночи, дышащей огнем, пульсирующей десятками моторов, показалась телега, ползущая по дороге. Майор и поручик Речной прошли мимо Коралла, разговаривая вполголоса. Коралл направился за ними, до него донеслись слова майора: «Это только сам Коралл…»
– В чем дело, пан майор? – спросил он, подходя к командиру.
Майор повернул голову.
– Если Венява не придет в себя…
– Стой! – приказал Речной.
С телеги откликнулось протяжное «тпру»… Лошадь остановилась.
Венява неподвижно лежал на телеге. Майор оперся руками о край, наклонился над раненым так низко, что казалось, надорванный, спадающий одним крылом с пилотки орел вот-вот коснется окровавленного лба. Командир молчал, вслушиваясь в хрипящее, булькающее дыхание.
– Венява, – прошептал он и повторил громче, – Венява, поручик Венява.
Подъехала вторая телега, на ней лежал Ястреб. Лошадь, храпя, била копытами, мотала головой, звеня упряжью. Сосна схватил ее за узду, дернул, замахнулся кулаком, плечом навалился на оглоблю. С другой стороны Мацек натягивал вожжи: «Назад, кляча, вот дура, крови боится! Назад!» Песок заскрипел под колесами, и лошадь, приседая, попятилась, откатив немного телегу.
Майор выпрямился, подтолкнул Коралла и отвел его в сторону.
– И еще одно… Коралл, самое важное. – Он положил руку на плечо Коралла. – Вы сегодня хорошо себя показали. Горячий был денек… При первой же возможности я представлю вас к повышению…
– Выбраться бы только, – сказал Коралл.
* * *
Перед рассветом, когда люди спят крепче всего, они добрались до намеченного леса. Коралл заметил, что небо в стороне Недзвяды погасло, шум моторов умолк. Телеги остановились на опушке перелеска, Коралл отошел от них, чтобы найти место для раненых, и очутился среди невозмутимой тишины, в мглистых, неподвижных сумерках.
Он вдохнул несколько раз эту тишину, растворяясь в ней, успокаиваясь, и его постепенно охватило оцепенение и усталость. Потом он заметил, что ночной мрак рассеивается, низко на поле белеют клочки тумана, а горизонт на востоке просвечивает бледно-желтым. Темными оставались только деревья – они становились все чернее и четко выступали в мутном полумраке.
В тишине сухо треснула ветка под ногами, кто-то засвистел, подражая иволге, – это Сирота углублялся в перелесок… Коралл направился в ту же сторону. Неподалеку он нашел поляну, окруженную елями. Выбравшись из можжевельника, Коралл увидел восходящее солнце: его диск отделялся от горизонта. Серая тень еще хмурилась над землей. Небо на западе почти до зенита было подернуто чуть порозовевшей рябью облаков, а на востоке, окруженное синевой, наливалось, краснело резко очерченное солнце.
Коралл любил эту пору. Он впитывал в себя пестроту красок, бодрящие порывы ветра, тишину, в которой рождались первые дневные звуки. Но сегодня было что-то еще… Ему казалось, будто сегодня он впервые увидел восход солнца. Десять дней, с тех пор как вокруг их отряда стали кружить броневики и грузовые машины немецких карателей, каждое утро, бросавшее отряд на произвол яркого света, обдавало Коралла холодным страхом. А когда это, собственно, было? Он не мог даже вспомнить того неприятного чувства, которое приносил каждый дневной привал. А ведь день, едва просыпавшийся, обещал испытание тяжелее прежних. И все же, глядя на восходящее солнце, Коралл почувствовал себя свободным. Отдаваясь радостному ощущению свободы, тому новому, что возникло вчера в его душе, он становился частью окружавшей его природы. Ответственность не тяготила, наоборот, окрыляла его, он был готов на все.
Ветряк отправился на восходе солнца. Уходя, он старательно завел пузатые часы-луковицу, сверив их с часами Мацека. Было два тридцать пять. Он спрятал часы в кармашек на животе, застегнул домотканый пиджак и, надвинув на лоб серую кепку, сказал Кораллу:
– Ну, я пойду…
– Ты, Ветряк, смахиваешь на конокрада, – заметил Мацек.
– Так и надо, – сказал Коралл.
– Конокрадов немцы не трогают, – пробурчал Ветряк, махнув рукой на прощание. – А вы, хлопцы, держитесь…
– К полудню вы должны быть здесь, – бросил ему вдогонку Коралл.
Пройдя немного, Ветряк замедлил шаг, потоптался на месте, обернулся, постоял.
– В чем дело? – крикнул Коралл.
Мацек рассмеялся. Ветряк быстро подошел, расстегнул пиджак, рубашка в розоватую полоску была распахнута, виднелся круглый блестящий образок на загорелой груди. Из-под ремня, туго затянутого на впалом животе, Ветряк достал парабеллум с хищно вытянутым стволом, свинцово-серый, со стершейся оксидировкой.
– Я пойду без оружия, – сказал он и протянул пистолет Кораллу.
– Дайте мне, – попросил Сирота, – ради бога, прошу вас, у меня ведь только этот самопал. Пан подхорунжий, у других-то есть…
Он схватил пистолет и тут же спрятал его в карман широких бриджей.
Ветряк удалялся все быстрее. Молочный туман, стоявший над лугами, постепенно поглощал его, над облаком пара плыли только его плечи и голова.
– Ну и пройдоха же он, – сказал вполголоса Мацек и вдруг рассмеялся.
Коралл посмотрел на него.
– Почему? В случае обыска выйдет сухим из воды.
Мацек по-прежнему усмехался.
– Я не совсем тебя понимаю, – пробурчал Коралл, избегая его нахального взгляда, – по-моему, ты черт знает что выдумал…
Мацек пожал плечами.
– Я не отдал бы оружие ни за какие деньги. Разве что собирался бы…
– Заткнись, – оборвал его Коралл.
Мацек замолчал. Коралл заметил, как его щеки заливаются краской, и почувствовал удовлетворение. Раньше он не смог бы приструнить этого щенка, который набрасывался на каждого. Коралл отвернулся. «А все же он мне нравится, – думал Коралл, идя через перелесок к раненым, – и гораздо больше, чем тот, что исчез в тумане, хотя от того зависит наше спасение».
В этот ранний час лес пахнет грибами, мхом и пряной терпкой смолой. От земли, вспотевшей после ночи, от лесной травы и от низко свисающих еловых лап, покрытых росой, тянет влажным холодком. Тень широко распростерлась понизу, солнечные лучи, не грея, постепенно проникают в глубину леса. Слышно хлопанье крыльев и карканье ворон в кронах сосен.
Коралл ночью так и не спал, но сейчас он словно проснулся, что-то в нем встрепенулось, внезапное озарение прогнало дремоту, таившуюся в самых дальних уголках сознания.
В утреннем свете Коралл увидел лицо Ястреба, бледное, заострившееся, с кругами под глазами и со спекшимися, почти черными губами. На Ястребе была зеленая пилотка, натянутая на лоб и на уши, он был укрыт до самого подбородка темно-синим теплым пальто, куском серого одеяла и коричневой курткой Мацека. Под этим тряпьем руки раненого, прижатые к груди, все время тряслись. Сдерживая дрожь губ и поднимая на Коралла блестящие глаза, Ястреб прерывисто говорил:
– Ветряк пошел… Хорошо… Хорошо, что он… Он знает каждую тропинку. Ох, черт, как меня трясет… Но я выдержу… К вечеру Ветряк вернется…
– Он должен быть в полдень, – сказал Коралл.
– Ветряк не подведет…
– Это уж точно.
– Так не повезло с этой малярией… Пан подхорунжий… – Ястреб замолчал, отвернулся. Зубы его тревожно стучали.
– Ты лучше помолчи, – пробурчал Коралл. Ястреб снова повернул голову в сторону Коралла.
– Что они делают с ранеными? – спросил он, напряженно глядя в глаза Кораллу.
Тот пожал плечами.
– У нас вчера было столько раненых… Наверное, их схватили… Хромой…
Коралл встал.
– Хромого среди них не было. Ты об этом не думай.
Ястреб громче застучал зубами, зажмурился, закинул голову и затрясся, вытянувшись под грудой тряпья; раз, другой он метнулся, как рыба в сетях. Коралл опустился на колени, положил руку на его пылающий лоб и прижал голову паренька к земле. Он услышал чьи-то шаги, увидел Мацека, остановившегося около раненого. Ястреб открыл глаза, видно было, что он с трудом, как сквозь толстое закопченное стекло, различает происходящее.
– Э, брат, да ты концы отдаешь! – сказал вдруг Мацек, с нескрываемым любопытством глядя на Ястреба.
– Заткнись! – рявкнул Коралл. Мацэк передернул плечами.
– Как Венява? – спросил Коралл.
– Кончается, – ответил Мацек. – Сирота крутится возле него. – Он шагнул к Кораллу. – Если что, ей-богу, пристукну этого сукина сына…
Коралл пригнулся, коготки ели царапнули ему шею, он пробрался на круглую полянку и увидел Сироту на пне, возле неподвижно лежавшего Венявы. Сирота дымил самокруткой, держал винтовку на коленях и болтал, постукивая по пеньку короткими ногами в заскорузлых сапогах. Заметив Коралла, Сирота соскользнул на землю.
– Он что-нибудь говорил? – спросил Коралл. Сирота покачал головой. Вскинув винтовку на плечо, он потушил окурок о подошву.
У Венявы за этот час нос еще больше заострился, он торчал на окровавленном лице, желтый, как воск. Коралл присел на корточки, прогнал муху, черневшую на щеке раненого. Показалось, что сквозь запекшийся в крови раскрытый рот не проходит воздух. Коралл приник к губам раненого. Он услышал в груди Венявы тихое бульканье. Венява дышал гораздо легче, чем час назад. Коралл поднял глаза, увидел устремленные на него побелевшие зрачки, оглянулся. Сироты рядом не было.
– Пан поручик, – громко зашептал он, снова склоняясь над раненым. – Вы слышите меня? Вы можете говорить? Ответьте…
И вдруг Коралл заметил, что Венява ничего не видит, что глаза его стекленеют, затягиваясь прозрачной пленкой; зрачки закатились, блеснули белки, веки опустились; окровавленное лицо осунулось, застыло. Но Венява дышал. Хрипы и свисты уже не разрывали его грудь. «Крепкий мужик», – с удивлением подумал Коралл. Он встал, обвел взглядом напряженно вытянувшееся, окровавленное тело раненого. На расстегнутом, порванном, с бурыми пятнами мундире серебром поблескивали пуговицы, бриджи со ржавыми потеками были заправлены в черные, безукоризненно чистые офицерские сапоги.
– Не сдается. Шесть дыр в легких, а жив. Вот это сила духа, – сказал Коралл.
Мацек ухмыльнулся, обнажив крепкие зубы:
– А другому раз врежешь – и готов…
Они сидели на самой опушке и рассматривали деревню. За вырубками с торчащими кое-где сосновыми пнями и дальше – за лугом, перерезанным речкой с низкими берегами в тени ивняка, на холме за огородами и молодыми садами тянулся длинный ряд домов и овинов. Теперь, когда туман рассеялся, до деревни оказалось ближе, чем они думали ночью, – не больше полутора километров. Деревня выглядела покинутой. В бинокль видна была дорога; она шла от лугов, карабкалась в гору и пересекала широкую улицу, делившую деревушку пополам. Ни на дороге, ни на том отрезке тракта, который они могли рассмотреть, никого не было. Во дворах тоже безлюдно. Восточнее, по эту сторону реки, пастбище перерезали длинные, узкие полосы картофеля, хлебов и желтого люпина. Два дома, один беленый, под соломенной стрехой, другой темный, под черепичной крышей, с маленьким крылечком, вокруг них деревца, по соседству остов недостроенного овина и сараи из серого пустотелого кирпича. Все это примерно в километре от леса.
Коралл уже ориентировался немного в этой местности. В его память врезался только один участок – дорога, пересекавшая лес. Когда он впервые наткнулся в чаще на широкий песчаный тракт с глубокими рвами по обеим сторонам, ему показалось, что пятачок площадью в гектар, где они укрывались, отрезан от спасительного лесного массива. Ему сразу бросились в глаза переплетающиеся следы шин: песок был изрыт колесами многочисленных грузовиков. Эта дорога выходила из леса метрах в пятистах слева от того места, где затаились теперь Коралл и Мацек. Ее было видно как на ладони; она шла краем луга по высокой гребле, обсаженной кривыми вербами, переправлялась через реку по деревянному мосту без перил и дальше тянулась в гору, к деревне.
– Зашевелились, – сказал Мацек.
– Дай посмотреть. – Коралл протянул руку за биноклем.
– Ну и баба. – Мацек покачал головой.
Коралл стал рассматривать в бинокль дорогу: коровы показались из-за поворота и затрусили к мосту. Убегая от извивавшегося в воздухе кнута, они мотали головами; пыль из-под копыт повисла в воздухе, солнце пробивало ее снопом лучей.
– Как танк, – сказал Мацек.
– Корова?
– Нет. Баба!… – заржал Мацек.
Коралл перевел бинокль немного левее; теперь в линзах была картинка двора с раскиданной соломой, широко распахнутыми воротами овина, открытыми дверьми каких-то хлевов и кладовок. Женщина рубила дрова; она была босиком, в темной юбке и полотняной рубашке без рукавов, видны были белые полные плечи; одной рукой она придерживала на пеньке полено, другой поднимала над головой топор, быстрым ударом вонзала острие в дерево, расщепляла его и снова замахивалась.
– Я охотно пошел бы на нее в атаку, – мечтательно произнес Мацек. Короткая косичка свисала у женщины на спину. – Есть хочется, – бормотал он. – Я бы незаметно подобрался к деревне. Стоит попытаться, ей-богу, – оживился он, собираясь встать.
– Не дури! – оборвал его Коралл.
– Меня так пронесло от этого чертова масла. Прямо живот подвело. А там сало жарят…
– Потерпишь до полудня.
Мацек пристально посмотрел на Коралла. Потом уныло отвернулся.
– Чтоб им сдохнуть… – проворчал он.
– Какая тебя муха укусила?
– За каким чертом нас оставили в этом паршивом лесу? Приказ – и точка? Тоже мне, начальник!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10