Я снимаю шляпу и кричу прощальное приветствие, а эхо гулко разносит его по окрестным скалам.
Гуатукас грустно смотрит на меня. Он не выполнил поручения Веечио и теперь боится гнева касика.
– Не тужи, брат мой, – говорю я ему. – Я буду свидетельствовать перед вождем, что ты говорил очень красноречиво. Не твоя вина, что у адмирала сейчас другие планы – он занят отправкой в Европу кораблей и делами колонии.
В Изабеллу прибыли наконец долгожданные корабли под командой Антонио Торреса. Они привезли лекарства, провизию и порох. Монархи прислали с Торресом письмо господину. Их величества благосклонно писали своему адмиралу, как радуют их его открытия, потому что в них они видят доказательства его гения и настойчивости. К колонистам было послано особое письмо, в котором населению Изабеллы предлагалось повиноваться всем требованиям и распоряжениям адмирала.
От себя же Антонио Торрес, человек умный и бывалый, сообщил адмиралу, что в придворных кругах озабочены большими тратами, какие требует колония.
По контракту, заключенному с торговым домом Берарди, провоз каждого фунта груза обходится в один мараведи. Поэтому фарнега пшеницы, стоившая в Кастилии тридцать пять мараведи, обходилась в Изабелле в сто пятнадцать. Возвращались же корабли чаще всего с одним только балластом. Добыча золота в Изабелле еще ни разу не покрыла расходов, понесенных на экспедицию. Враг господина – архидиакон Фонсека ловко раздувает недовольство, пользуясь поддержкой богатых братьев Пинсонов, патера Буйля и Маргарита. Посланные на суд в Испанию Фермин Кадо и Берналь де Писа подверглись лишь короткому тюремному заключению, так как нанятые ими адвокаты доказали перед королевским судом, что вина их была совсем не так велика.
Король Фердинанд сообщил в письме к адмиралу о состоявшемся полюбовном соглашении с Португалией. Это должно было успокоить господина, так как больше всего его тревожили притязания португальцев на вновь открытые земли.
По настоянию папы обе соседние державы решили прислать своих представителей – географов и дипломатов – и вновь установить демаркационную линию. Полагая, что она пройдет через один из островов Моря Тьмы, короли просили адмирала оставить на время дела в колонии и прибыть на это совещание.
Но здоровье адмирала не могло позволить ему долгого путешествия, и он решил вместо себя отправить в Испанию Диего Колона.
Обсуждением всех этих дел был занят адмирал, когда Гуатукас обратился к нему с просьбой о возведении во владениях Веечио форта для защиты от злых карибов. Об этом всем и рассказывал я Гуатукасу, поднимаясь с ним по горной тропинке.
Но, утешая юношу, я не совсем точно передал ему разговор адмирала с братьями; для того чтобы индеец не понял их, они вели беседу на латинском языке.
– Divida et impera, – сказал синьор Бартоломе Колон. – Я не вижу нужды возводить форт для защиты индейцев от индейцев. Перебьют ли они: подданных Веечио или те расправятся с пришельцами, золото тех и других останется в наших руках. Для того чтобы сохранить мир на острове, необходимо поддерживать вражду между отдельными индейскими племенами.
Путь в горы труден, и по нескольку раз на день мы останавливаемся, чтобы передохнуть.
К стыду своему, должен признаться, что я утомляюсь гораздо быстрее, чем Гуатукас. И меня поражает доброта юноши, который, заметив, что я не могу двигаться от усталости, останавливается и, потирая колени, жалобно говорит:
– Нужно отдохнуть, болят ноги.
В течение первого дня пути мы несколько раз встречали небольшие отряды индейцев, которые, ответив на приветствие Гуатукаса, обгоняли нас и поднимались выше по узенькой тропинке.
– Откуда они здесь? – с удивлением спрашивал я Гуатукаса. – Местность эта раньше была совсем безлюдной.
Потом, когда такие отряды стали попадаться нам все чаще и чаще, я перестал удивляться.
Все индейцы, которых я видел, казались мне похожими друг на друга, и только к концу дня я с помощью Гуатукаса научился их различать.
– Эти, с заплетенными волосами, втыкают в косу перо цапли, – говорит мой спутник. – Посмотри, они не умеют добывать красную краску и раскрашивают лица только в белый и черный цвет. А эти украшают головы коронами из перьев, и перья же спускаются вдоль их спины. Они научились этому от карибов. Это люди Каонабо.
Упоминание о свирепом вожде заставляет меня вздрогнуть. – А эти, видишь, носят на плечах козьи шкуры, они пришли издалека. Это подданные касика Катанабана.
«Что заставило их направиться сюда?» – с удивлением думаю я.
Ночью мы устраиваемся под огромным деревом. В этой благодатной стране нет хищных зверей или опасных гадов, и мы можем спать, не зажигая костра.
Я засыпаю моментально, едва смежив веки. Будит меня предрассветный холод, и, плотнее заворачиваясь в плащ, я вижу темную фигуру Гуатукаса, выделяющуюся на фоне светлеющего неба.
– Почему ты не спишь? – спрашиваю я. – Нам предстоит далекий путь, почему ты не хочешь отдохнуть?
– Два и пять и один, – говорит он, отсчитывая что-то на пальцах. – Твой брат Орниччо научил меня считать, – добавляет он с гордостью.
Меня смешат его слова.
– И ради этого ты не спишь? – восклицаю я. – Что же будет, если ты научишься считать до ста?
– Тсс, – говорит он, прикладывая палец к губам, – еще один. Пока ты спал, здесь прошло девять отрядов индейцев. Много людей Гуарионеха, много людей Катанабана, много людей Каонабо. Молодые воины. Среди них я не видел стариков, женщин и детей. Не лучше ли тебе вернуться в Изабеллу? – добавляет он вдруг.
– Что ты, Гуатукас, – возражаю я с возмущением, – я должен увидеть моего друга! Ради этого я вернулся на остров и испытал столько мук и лишений. Неужели теперь, когда мои испытания приходят к концу, ты хочешь, чтобы я отказался от встречи с ним?
– Идем, – говорит Гуатукас коротко. – Только мы свернем с этой тропинки. Ее проложили индейские воины, и нехорошо нам с ними встречаться.
Подъем сделался еще круче и путь еще труднее, так как теперь нам приходилось пробираться между кустами и деревьями и руками рвать лианы. Колючки впивались нам в ноги, рубашка моя намокла от пота, ноги и руки пыли от усталости.
Но зато с нашей высоты ясно были видны окрестныегоры. И всюду, куда ни бросишь взгляд, к Королевской долине тянулись длинные цепочки людей. Индейцы спешили туда с севера, с востока, с юга и запада.
Внезапно мы услышали треск ломаемых веток где-то внизу, под нашими ногами.
Выглянув из-за кустов, я увидел бронзово-красное лицо дикаря. От висков к подбородку его шли черные и красные полосы, мочки ушей, растянутые тяжелыми кремневыми палочками, лежали на плечах. Глаза, окруженные кольцами черной и красной краски, казались мрачнее и больше. Он был на целую голову выше окружающих его воинов.
– Это сам касик Каонабо! – прошептал мне на ухо Гуатукас.
Мы скрыты от взоров вождя густой стеной зарослей, но он поднимает голову и втягивает воздух. Я вижу, как его грудь вздувается, подобно кузнечным мехам.
Я поворачиваюсь к Гуатукасу, желая задать ему какой-то вопрос, но юноша, сделав мне знак молчать, тянет меня за руку наверх. Здесь, в скале, какое-то подобие пещеры, а длинные побеги растений, свешиваясь сверху, почти закрывают вход.
Каонабо произносит несколько слов, и тотчас же мне начинает казаться, что окружающие нас кусты оживают. Я вижу, как темные руки раздвигают ветви, мелькают перья головных уборов. Гуатукас крепко сжимает мне руку, и мы задерживаем дыхание, боясь привлечь внимание индейцев.
– Чего они ищут? – спрашиваю я.
– Они ищут нас, – шепчет он мне на ухо, когда воины удаляются от нашей пещеры. – Каонабо почуял запах белого. Лучше выйти ему навстречу.
Я не знаю, как поступить, но мне не хочется, чтобы Гуатукас заподозрил меня в трусости, да и посланные Каонабо уже опять подходят к нашей пещере.
Ползком выбравшись из нее, мы сбегаем вниз с холма. Очутившись в кустах, заслоняющих от нас Каонабо, раздвигаем ветки и останавливаемся на дороге перед великим касиком.
Гуатукас, почтительно склонившись, приветствует вождя, и тот спокойно отвечает на его приветствие.
Я кланяюсь ему в свою очередь, и он поворачивает ко мне свое страшное лицо.
– Здравствуй, великий вождь! – говорю я на языке народа Гуаканагари.
– Я рад приветствовать тебя на своем пути.
– Зачем индеец племени Харагвы идет рядом с белым убийцей? – говорит Каонабо, поворачиваясь к Гуатукасу. – Или люди Веечио, как и люди народа мариен, уже сделались рабами белых собак?
– Ты ошибаешься, – сказал я, – плохие люди бывают и среди белых и среди краснокожих, и их называют разбойниками и убийцами. Я только что вернулся с Кубы; спроси тамошних жителей, они ничего, кроме ласковых слов, не слыхали от моих белых братьев.
Каонабо подал знак – и из рядов индейцев вышел человек. Я содрогнулся от ужаса, когда увидел его лицо: оно было круглым, как шар, – нос и уши его были отрублены начисто.
– Этот воин хотел отобрать у белых свое же добро, – сказал Каонабо, – и вот как они с ним поступили.
– Так поступают злые белые, – сказал я, – и их надо наказывать.
Говоря с вождем, я дивился сам, как вид этого страшного человека не заставил мой язык от ужаса прилипнуть к гортани. Лицо Каонабо было разрисовано белой и красной краской. Длинные клыки, искусственно заостренные, выступали на его нижнюю губу, придавая ему звериное выражение. Ростом он был в полтора раза выше меня, и, говоря с ним, я должен был задирать голову. Волосы его были пучком собраны на темени и украшены пером болотной цапли; страшные мышцы, перетянутые ремнями, буграми вздувались на его руках и ногах.
– Ты хорошо знаешь язык моего народа, – сказал Каонабо, – но тебе недолго придется говорить на нем.
Он подал знак рукой – два индейца схватили меня за руки, и в один момент я был весь оплетен ремнями. Затем отряд двинулся дальше. Меня потащили вперед, и, оглянувшись, я увидел, как Гуатукас, стоя перед Каонабо, в чем-то убеждал его, указывая в мою сторону.
Мы дошли до поворота тропинки.
Оглянувшись еще раз, я увидел, как Гуатукас поднял в испуге руки к лицу. В этот момент я почувствовал, что ноги мои отделяются от земли, скалы и кусты ринулись мне навстречу, страшная боль как бы перерезала меня пополам, и я потерял сознание. – Это я, брат мой, – произнес надо мной голос Гуатукаса.
Я открыл глаза. Юноша стоял, освобождая мои руки и ноги от стягивавших их ремней. Последнее мое ощущение было, что я лечу вниз, в бездну, поэтому я с удивлением пошевелил руками и ногами – они были целы и невредимы. Но боль по-прежнему опоясывала меня, и, даже когда Гуатукас распустил ремни, она не проходила.
– Мне казалось, что меня сбросили в пропасть, – сказал я. – Я явственно видел камни и кусты, которые летели мне навстречу.
Гуатукас тщательно ощупал мои ребра.
– У тебя крепкие кости, брат мой, – сказал он. – Тебя сбросили в пропасть, и ты видел все, что видит человек, расставаясь с жизнью. Но вождь до этого велел привязать тебя ремнем к скале, и ты повис на этом ремне. У тебя крепкие кости и мышцы. Многие люди умирали, не достигнув даже пропасти. Каонабо оставил тебе жизнь для того, чтобы ты, вернувшись к своему господину, рассказал ему о могуществе индейцев. С севера, с юга, с востока и запада поднялись бесчисленные индейские племена. И будет лучше, если белые сядут на корабли и уедут в свою страну.
– Гуатукас, – спросил я, – а Орниччо? Неужели я его больше не увижу?
– Я не знаю, – ответил юноша печально. – Но сейчас ты должен вернуться в Изабеллу. Я обещал это касику.
ГЛАВА XII
Битва в Королевской долине
Предупрежденный о выступлении индейцев, адмирал первый двинул на них небольшое войско, которое он успел поставить под ружье в такой короткий срок.
Не доходя до Изабеллы, мы увидели с высоты небольшую, блещущую чешуей доспехов змейку, которая двигалась навстречу необозримым полчищам индейцев. Испанцы шли по четыре человека в ряд. Всех рядов было восемьдесят, а воинство Каонабо достигало нескольких тысяч человек.
– Они перебьют их, – сказал я, сжимая руки Гуатукаса, – они сметут с лица земли отряд белых! Боже мой, и я не могу даже добраться туда, чтобы остановить их или погибнуть вместе с ними!
Как бы в ответ на мои слова, от рядов солдат отделилась фигура верхом на лошади, в галоп приближаясь к индейцам. Человек держал в руке белый флаг парламентера. Дикари, не поняв причины его появления, подняли луки – и он упал, пронзенный несколькими десятками стрел. Это послужило сигналом к началу боя.
Правым флангом пехотных солдат командовал Бартоломе Колон, левым – адмирал; конница была в ведении Алонсо Охеды, который успешно отразил нападение индейцев на форт святого Фомы. Все это были храбрые и отважные воины, но что они могли поделать с огромными полчищами индейцев? Однако мне с высоты горы пришлось быть свидетелем страшного побоища, какого люди не запомнят со времен Александра Великого.
У входа в Королевскую долину дикари с ревом кинулись на испанцев. Это было нерасчетливо, так как в первой схватке приняло участие небольшое количество индейцев. Они были смяты пущенными во весь опор лошадьми, и латники Охеды врезались в смятенные ряды индейцев.
Заняв возвышенность, царящую над долиной, Альварес Акоста расположил на ней пушки и ломбарды.
Каонабо привел с собой воинов из самых отдаленных местностей острова, полагаясь на их дикое мужество. Но эти люди не знали о существовании лошадей, и вид животных, закованных в броню, привел их в ужас. Вместо того чтобы пустить в ход свои дротики и стрелы, они падали на колени перед всадниками с воздетыми к небу руками.
Тогда с правого фланга на испанцев ударил Каонабо с пятьюстами воинов, испытанных в боях с карибами.
Ничего человеческого не было в том вопле, с каким они, подобно лавине, устремились на испанцев. Но не успели они достигнуть и первых рядов пехоты, как Альварес Акоста пустил в ход свои пушки и ломбарды.
Первыми дрогнули люди касика Гуарионеха. Пехота так и не приняла участия в бою. В паническом бегстве индейцы давили друг друга, а настигнувшие их всадники обратили несколько тысяч человек в одно кровавое месиво.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42