Стив отвечает за яблоневый сад. И хотя Айрис говорит, что все это звучит вполне мирно, я вижу в этом лишь обычное затишье перед бурей. Я тревожусь за него сейчас даже больше, чем в тот ужасный день, когда он был арестован в Чикаго».
Тот ужасный день… Казалось, все они, и Айрис, и он, и дети, ехали в машине по сравнительно гладкой дороге, не ожидая чего-либо более серьезного, чем легкая тряска на неизбежных ухабах, как вдруг в машине отказали тормоза и, съехав с дороги, она ринулась по крутому горному склону вниз. Через некоторое время она с грохотом остановилась, и все они выбрались из нее, хотя живые и невредимые, но находящиеся в состоянии шока, не такие, какими они были до этой катастрофы.
В комнату вошла собака, большой неуклюжий щенок колли, найденный в лесу Лаурой, и, приблизившись, положила голову Тео на колено. Он наклонился и почесал у пса за ухом.
– Что, одиноко, старик? Хочется ласки, не так ли?
В преданном взгляде колли, казалось, появилось понимание, и мгновение человек и собака с одинаковой грустью и любовью смотрели друг другу в глаза. Да, подумал Тео, мне знакомо это чувство.
Мы живем здесь с Айрис под одной крышей, работаем вместе и вместе отдыхаем. Как культурные люди, мы разговариваем с ней, не повышая голоса, по-дружески, и добры друг к другу. Она ко мне неизменно внимательна, не забывает принести вечером чашку чая, когда я работаю. А когда она проверяет тетради, я отвечаю на телефонные звонки и стараюсь поддерживать в домр тишину и порядок. Мы доверяем друг другу. Мы…
Тео вдруг захотелось написать об этом, излить на бумаге всю свою тоску и жажду вновь обрести ту страсть и красоту, которые они оба с ней когда-то знали, крикнуть: «Между нами стена, рухнет ли она когда-нибудь? Ответьте!»
Вместо этого он написал: «Вот пока и все наши новости и мне нечего больше сказать, кроме слов благодарности за вашу удивительную доброту, которые я никогда не устану повторять». В завершение он пожелал Полу доброго здоровья и хорошего отдыха и поставил внизу свою подпись.
В высокой величественной гостиной Пол с наслаждением пил уже вторую чашку кофе с пирожными. Ровный ветер с озера слегка колыхал красные шелковые занавеси. Он нес с собой сильный пряный аромат. Камелии, мелькнула у Пола мысль, или розы?
Допив кофе, он отодвинул в сторону чашку и вновь обратился к почте; он уже прочел письмо Тео, но, боясь что-нибудь упустить, решил просмотреть его снова. Тео выражал свои мысли четко, на прекрасном английском, которым он владел сейчас, пожалуй, лучше многих коренных американцев. Но, главное, он, казалось, точно знал, что интересовало Пола – к сожалению, он пока ничего не сказал о том, что у него с Айрис все великолепно, хотя больше всего Пол желал услышать именно об этом. Но, упрекнул он себя, слишком уж многого он хочет. Разве было что-нибудь совершенным на этой земле?
Описание детей, однако, было настолько четким и подробным, что порой начинало казаться, будто он действительно их знает. Серьезный уравновешенный Джимми, похоже, не доставлял родителям никаких хлопот. Филипп был веселым, жизнерадостным ребенком, но вот Стив… Пол вернулся к письму.
«Не получаем от него писем… лишь обычное затишье перед бурей… Я тревожусь за него сейчас даже больше, чем в тот ужасный день, когда…»
Пол на мгновение оторвался от письма. Он и сам тревожился за Стива. Да, нелегко приходится родителям в эти дни. Но, возможно, им всегда нелегко? К сожалению, он никогда этого не узнает.
Он обратился к более приятным словам о Лауре: «…Постоянно окружена поклонниками… слишком уж их много… при ее внешности другого, очевидно, и нельзя было ожидать…»
Прочтя последнюю фразу, Пол улыбнулся. Он представил, как говорит это Тео, притворно вздыхая. Несмотря на их недолгое знакомство, у Пола было такое чувство, будто он знает Штерна всю свою жизнь, как если бы они были родственниками… Хотя, конечно, они и были ими сейчас…
Отложив письмо, он откинулся на спинку стула и обвел взглядом комнату. Обставленная резной мебелью, с мозаичным в цветочек полом и массивной серебряной утварью, она вполне могла быть названа «элегантной», и, однако, не было никакого противоречия в том, чтобы назвать ее также простой, так как все в ней служило своему прямому назначению. За исключением, пожалуй, картин, подумал Пол, хотя многие люди, и он в том числе, сказали бы, что искусство стоит в одном ряду с самыми насущными потребностями человека. Действительно, он предпочел бы, вероятно, сидеть на голом полу, чем лишился бы искусства в какой бы то ни было форме. Как прочитанные в детстве книжки стихов в потрепанных знакомых обложках были друзьями, так друзьями были и картины. Он не жалел тех денег, которые на них тратил. Когда-нибудь эти картины украсят собой залы музеев, которым он завещает их после своей смерти, а пока он давал таким образом художникам возможность заработать.
Пол вышел из-за стола и направился к террасе. Проходя через примыкающую к столовой такую же просторную, с высоким потолком комнату, он на мгновение остановился. В своем предыдущем письме Тео прислал фотографию семьи па фоне, как предположил Пол, заднего двора нового дома. Дом был небольшим и, должно быть, весьма скромным по сравнению с тем, в котором они жили раньше. Он отдал фотографию увеличить, и теперь она стояла на пристенном столике вместе со стопкой книг и другими семейными фотографиями, так как здесь, где у него почти не было знакомых, ничто не мешало ему выставлять открыто все, что он хотел. Ему не было никакой нужды изучать лицо Айрис; он знал сейчас каждую его черточку. В последнее время, глядя на ее лицо, он испытывал в душе смутную тревогу, и сейчас, вспомнив слова Тео, почувствовал легкую грусть. Он ей не нравился. Он вызывал у нее неприятное чувство. Пол отвел глаза от серьезного, задумчивого взгляда.
На фотографии были также изображены двое сыновей. Будущий врач полностью соответствовал описанию, которое дал его отец. При взгляде на мальчика на ум сразу же приходили эпитеты: «славный» и «типично американский». Младший из братьев, держащий в руке бейсбольную биту и рукавицу, выглядел прелестно. И девушка – в словах Тео не было никакого преувеличения – была настоящей красавицей.
От нее взгляд Пола обратился к той, другой красавице, столь на нее похожей. Это с загнутыми углами фото, сейчас увеличенное, было сделано ее собственным фотоаппаратом давным-давно перед обелиском, в парке за музеем. Рядом с этим снимком он поставил фотографию Ильзы. Какой контраст! Одна нежная, как только что распустившийся бутон, с роскошными, распущенными по плечам волосами и мечтательными, почти золотистыми глазами; и другая – строгая, волевая, с искренним прямым взглядом, гладко причесанными черными волосами и легкой насмешливой улыбкой, едва трогавшей губы. Фотография была сделана в Израиле.
Две любви, размышлял он, одна, которую он так хорошо знал, полна тепла, сердечности и упрямства, и другая, которую он знал – как? В исчезающих мимолетных воспоминаниях, тоске и фантазиях…
Не было никаких причин, почему человек не мог любить сразу двух женщин, не так ли, даже если одна любовь и накладывалась на другую, внося некоторую путаницу? Вне всякого сомнения. И он мог также немного негодовать на них обеих в одно и то же время. Жаль, что ни одной из них не было с ним рядом сейчас, в такое прекрасное, совершенное утро.
Пол выпрямился и посмотрел на себя в висевшее над столиком зеркало. Высокий, стройный, даже без намека на лысину, он вполне еще мог сопровождать на ужин хорошеньких женщин, вполне способен еще наслаждаться жизнью и, если Господь пожелает, продолжит так до конца. Если Богу будет угодно…
Выйдя на террасу, он сел почитать «Геральд Трибюн» и «Мессаджеро». Итальянский язык давался ему без особого труда. Приятно было заставлять, как в молодости, мозг усиленно работать, изучая что-то новое; итальянская грамматика не из самых легких. Он также начал брать уроки игры на виолончели. Когда-то он играл на ней, хотя и не особенно хорошо, но ему нравился ее протяжный заунывный звук. Был полон решимости совершенствоваться в игре на этом инструменте, как был полон решимости стать настоящим итальянцем, пока жил здесь. В противном случае не было никакого смысла сюда приезжать: дома полно прекрасных теплых мест, где он с таким же успехом мог сидеть на террасе и смотреть на воду.
Сегодня он приглашен на свадьбу. Племянница его римских друзей должна обвенчаться в деревенской церкви, после чего состоится прием в старинном величественном отеле, под резными потолками и хрустальными люстрами. Снаружи, на садовых дорожках, тщательно разровняют гравий, и расставленные вокруг пастельного цвета зонты затенят маленькие железные столики и изящные стулья. По дорожкам с веселыми криками будут бегать мальчики и девочки в ярких костюмчиках и платьицах. Здесь подобные события были семейным торжеством, открытым для гостей всех возрастов. Будет играть музыка, и он пойдет танцевать полный благодарности за то, что его пригласили.
На склоне, прямо под каменной балюстрадой, младшая дочь садовника срезала розы. В следующее мгновение она поднялась по ступеням, прижимая к видневшимся в вырезе блузки белым грудям, меж которых на тонкой золотой цепочке висел золотой крестик, целую охапку цветов. Через год она совсем расцветет, и вокруг нее, как пчелы вокруг улья, будут роем виться молодые люди. И если ее не соблазнит городская жизнь, она быстро выскочит за одного из них, нарожает ему кучу детей, и скоро станет такой же толстой, как мать.
Случайность! Все в твоей жизни… хотя, пожалуй, не все… но большая часть, по крайней мере то, где ты родился и от кого, было делом случая. Если твои предки были сильнее и умнее, или просто удачливее, твое положение будет отличным от положения тех, чьи предки таковыми не являлись. Как при игре в кости, думал он. Мне крупно повезло, что я сижу сейчас здесь, наслаждаясь и этим бризом, и видом этой девушки с охапкой роз, и озером внизу, таким же темно-синим, как и небо у меня над головой.
Из-за угла дома выскочил его коричнево-белый спаниель, и, подбежав, лизнул в руку. Никогда, с самого раннего детства, у Пола не было собаки, так как он – но, главным образом, Мариан – считали, что в городской квартире собаке не место. Но это было полнейшей глупостью. Прямо напротив их дома находился парк, где собака могла бы прекрасно резвиться, так что этого он возьмет с собой, когда будет возвращаться. Только вот когда это будет? Вероятно тогда, когда ему здесь надоест. Однако Пол не ограничивал себя какими бы то ни было сроками. Я заслужил этот отдых, сказал он себе, словно оправдываясь, и тут же мысленно подивился этому невесть откуда возникшему в нем чувству, которое заставило думать, что ему надо в чем-то оправдываться.
Так чудесно было сидеть на солнышке, посреди всего этого покоя и тишины, где ты, если не желал волновать себя, мог притвориться, что нет ни кубинского, ни ливийского терроризма, ни Израиля, все еще, даже после победы в войне 1967 года, не чувствующего себя в безопасности, как нет и никакого Вьетнама, и твоя собственная страна не раскололась из-за этого на два лагеря…
Собака ринулась вперед в направлении озера, но тут же вернулась и, встав передними лапами ему на колени, коротко тявкнула, виляя хвостом.
– Ну, хорошо, хорошо, – проговорил Пол. – Я понимаю. Тебе хочется прогуляться, и ты желаешь, чтобы я пошел с тобой.
Он поднялся и медленно начал спускаться по склону туда, где раскинулось подернутое легкой рябью озеро.
15
Желая добраться сюда, ты начинал с того, что утром пересекал пролив по мосту Золотые Ворота, оставив слева от себя подернутый рябью серебристый океан. Затем добирался до Саусалито и, миновав его, ехал дальше, туда, где на западе зеленой глыбой возвышалась гора Тамалпаис. Оттуда дорога, постепенно поднимаясь, шла лесом, где росли деревья, которые были здесь, когда еще не существовало Соединенных Штатов; они были старыми, еще когда Вильгельм Завоеватель пересекал Ла-Манш и сарацины боролись с крестоносцами. В округе Марин среди скал возводились современные роскошные дома, напоминающие собой стеклянные кубики на полках. Дальше, в Сономе, стране виноградарства и виноделия, где кругом простирались виноградные плантации, земля напоминала собой светло-коричневый лист с прочерченными по нему темными линиями.
Вскоре после полудня, когда солнце уже начинало слепить глаза, и ты по идущей в гору дороге ехал среди невысоких холмов и расположенных на склонах полей, местность становилась все более зеленой, переходя постепенно в пастбища и поляны, окруженные лесом. Ты съезжал с асфальта на грязную дорогу и, подскакивая на ухабах и объезжая выраставшие то и дело на твоем пути валуны, проезжал около трех миль вдоль высохшего оврага до развилки, где сворачивал на тропу, по которой едва могла пройти машина, и вскоре останавливался перед огромным викторианским особняком, стоявшим на краю «Пис Фарм», фермы Мира.
Эта картина и открылась взору Стива, когда он в первый раз поднялся по тропе с вещевым мешком на плече, в котором было сложено все его нехитрое имущество. Но сейчас с того места на вершине холма, где он стоял, он видел ферму Мира словно бы с высоты птичьего полета, целиком, с ее яблоневыми садами, крепкими черно-белыми голландскими молочными коровами и людьми – маленькими темными точками, движущимися между домами и хозяйственными постройками. За всем этим виднелось смутное размытое пятно, которое могло быть облаками или даже морем.
Было уже за полдень, и солнце начинало припекать. Все утро он строил из жердей изгородь, которая должна была уберечь овец от падения в овраг. Он чувствовал, что устал, но это была приятная усталость, как после хорошей разминки. Выше пояса он был коричневым от загара; волосы его выгорели на солнце, и в душе царил покой.
– Тебе нужна перемена обстановки и отдых, – вспомнил он слова Тима Пауэрса.
Они разговаривали у него в кабинете спустя несколько дней после того, как в университете взрывом бомбы оторвало человеку обе ноги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55