Шальнев встал, и Зыкову показалось, что он ищет глазами, чем бы ударить Митю. Да где уж такому против Мити – смех один. Зыков еще помнил своим ребром, как Митя при первом знакомстве ткнул его пальцем, но он все-таки посчитал возможным на правах проверенного собутыльника вмешаться в неожиданную свару.
– Вот так так! – укоризненно сказал Зыков. – То пили-пели, с одной плошки ели, а то и плошку пополам. Нехорошо так, некрасиво.
Митя плюнул под ноги Шальневу и ушел в комнату.
Ту ночь Шальнев коротал у Зыкова на полу, на старом своем матрасе. Он сказал, что не хочет больше видеть Митю.
Утром Митя, слава богу, уехал. Шальнев с ним не попрощался. А когда они остались с Зыковым вдвоем, Шальнев сказал, что собирается через неделю съездить к сестре в Электроград. Но уехал раньше, потому что 18 июля получил телеграмму и сильно взволновался.
Вот и все. Больше Зыков ничего не знает.
Выключив магнитофон, Басков сказал:
– Послушайте, Константин Васильевич, вы себя ребенком, надеюсь, не считаете?
– Да какой уж там ребенок!
– А их, значит, полярниками считали?
– Честное слово!
Басков постучал пальцем по магнитофону.
– Любой, кто вот это послушает, любой скажет: знали вы, кто они такие.
– Да не знал я!
– Ну, скажем, догадывались. А?
Зыков горестно покрутил головой.
– Догадывался.
– В таком случае как ваше поведение называется, понимаете?
Глава 8. ЗАЧЕМ НУЖЕН ПАСПОРТ?
– Не понимаю, ей-ей, не понимаю. Кажется, он действительно не видел в своем поведении ничего предосудительного – так уж устроен.
Басков слушал рассказ Зыкова, и у него было такое ощущение, словно он заперт в затхлой комнате без окон, куда не проникает ни светлый день, ни людской шум.
Не верилось, что рядом живет огромный город, что где-то на заводах станки точат и шлифуют металл, в парках плещут фонтаны и смеются дети.
Этот Зыков, педантично выворачивавший свое вполне реальное пахучее нутро, казался ему нелепой выдумкой, персонажем бреда, плодом больного воображения. Вот встряхни головой и он исчезнет, развеется, как дым.
Но нет, такая прочная плоть не исчезнет ни под чьим брезгливым взглядом, она только посмеивается над высшими субстанциями – разумом, душой и прочим.
Однако абстрактные размышления о смысле существования на земле таких, как Зыков, личностей Басков считал бесполезными. Ему надо было выяснить роль Зыкова во всем этом деле…
Из того, что теперь ему известно, вычерчивалась странная схема.
Ограбив совхозную кассу под городом П. и взяв 23 тысячи рублей, Брысь-Балакин и Петров по кличке Чистый знали, что немедленно будет объявлен всесоюзный розыск, и до 24 июня отсиживались где-то в тихом месте. Это понятно и естественно…
24 июня они появляются у Шальнева, чей адрес Брысь имел. Это уже менее понятно. Ленинград очень опасен для преступника, которого разыскивает милиция всего Советского Союза… Нужны какие-то особые причины, чтобы рецидивист с опытом Брыся решился так рисковать. Невозможно представить, чтобы Брысем руководило сентиментальное желание повидать друга детства, с которым в последний раз встречался года двадцать два тому назад, в 1957-м. Правда, тут примешана еще и несчастливая любовная история Брыся и Ольги Шальневой. Но что могло остаться от любви за двадцать два года? У Ольги выросла дочь, но ее отец Брысь все эти годы о ней и не подозревал. И что ему до нее? Как угодно поворачивай, но риск Брыся ничем не оправдан – или же существует мотив, скрытый пока от Баскова…
У Зыкова пропал паспорт. Внешностью Брысь немного похож на Зыкова. Вполне допустимо, что он паспорт и взял…
В рассказе Зыкова обращают на себя внимание два момента.
Разговор у Брыся с Чистым, который подслушал Зыков, шел, вероятнее всего, о деньгах. Брысь требовал, Чистый не давал. Что за счеты между двумя грабителями?
Ссора на прощание между Шальненым и Чистым имеет какую-то связь с подслушанным разговором, ибо Чистый упомянул о «сухих», то есть о деньгах. Но какую?
Так или иначе, добытые сведения нисколько не проясняли вопроса, каким образом паспорт Балакина оказался в кармане у Шальнева на бульваре Карбышева. Теперь Басков имел основания подозревать Чистого. Во-первых, Чистый мог легче, чем кто-либо еще, заполучить паспорт Брыся. Во-вторых, из пьяных разговоров ему нетрудно было выудить подробности прошлой жизни Шальнева и истории его несостоявшейся семьи, имя сына и где он сейчас живет. Но зачем Чистому понадобилось нападать на Шальнева?
Предположим, у Шальнева имелись деньги – те самые, о которых шла речь в подслушанном Зыковым разговоре. Даже крупные деньги. Для чего же Чистому надо было доставать левой рукой правое ухо, разыгрывать такой сложный спектакль, если он мог просто отнять эти деньги еще на квартире? Боялся Брыся? Но если деньги крупные, ему вовсе не обязательно встречаться с Брысем и докладывать: так, мол, и так, я изъял у твоего друга энную сумму.
Нет, и тут плохо вяжется – или опять-таки есть мотив, неизвестный Баскову…
Где-то на самом дне сознания померещилась Баскову комбинация, что все это мог сотворить и сам Брысь. Но для этого ему нужно обладать большим иезуитством, ибо Брысь обязан был рассчитать за следователя невероятно витиеватый ход мысли. Он должен был рассуждать так: я убиваю Шальнева и оставляю у него в кармане свой паспорт; следователь не имеет причины думать, что это сделал я, потому что именно я и дал деньги Шальневу, со мной был Чистый, и только он знал обо всем, значит, подозревать будут только Чистого… Но Басков эту версию принять не мог, хотя она и не казалась совершенно уж абсурдной. Он по-прежнему не верил в возможность того, что преступление на бульваре Карбышева совершил Балакин.
И наконец, как самый малоправдоподобный, но все же допустимый вариант: на Шальнева напал с целью ограбления Зыков. Зыков подслушал разговор – раз. Поменялся паспортами с Брысем – два. Его паспорт был кстати Брысю, паспорт Брыся оказался кстати Зыкову, если он задумывал ограбление с инсценировкой, а может быть, и натолкнул его на мысль об ограблении Шальнева. О сыне и взаимоотношениях Шальнева с ним Зыков был отлично осведомлен – три. Но чтобы включить эту версию в число подлежащих рассмотрению, надо прежде дождаться, что скажет старший лейтенант Шустов, который как раз сейчас выясняет, что делал Зыков 20 июля, в день нападения на Шальнева…
И еще насчет Зыкова: если он и непричастен к преступлению на бульваре Карбышева и если действительно не заглядывал в шкатулку год или два, то паспорт вдруг понадобился ему неспроста. Возникла какая-то причина. Но какая? А может, он все-таки просто уступил свой документ Балакину по его просьбе?
Басков перебирал в уме все эти рассуждения, а Зыков, видя, что он задумался, сидел тихо, не двигаясь, ожидая, что последует дальше.
Закурив, Басков отодвинул магнитофон в сторону, облокотился о стол и спросил:
– Скажите, Константин Васильевич, новый паспорт вы получили?
Зыков, конечно, какого-нибудь вопроса ждал, но явно не такого. Однако ответил не смутившись:
– Больно скоро! Там сказали, дней через десять… Справки навести требуется.
– А зачем вы вдруг паспорт искать стали?
– Да не искал я… Карточки поглядеть захотелось…
Я ж говорил…
– А как в милицию написали? Где потеряли?
– Ну-у, где… На улице потерял…
– Зачем соврали?
Зыков сделал страдальческое лицо и сказал обиженно:
– Пытаете меня, товарищ майор, а за что? Если там с Андреичем чего, так я невиновный.
Басков решил приоткрыть перед Зыковым краешек правды – это иногда развязывает язык.
– Слушайте, Зыков, дело серьезное. Вашего соседа хотели убить. О паспорте я не из любопытства спрашиваю. А вы что-то скрываете…
С Зыковым произошла мгновенная перемена: впервые Басков увидел, как лицо его побледнело. Он молча встал, открыл шифоньер, достал из пиджака вчетверо сложенный листок и положил его перед Басковым, выдохнув:
– Вот…
Это оказалось извещение из почтового отделения, написанное от руки чернилами: «Получите денежный перевод».
– Когда это принесли? – спросил Басков, нисколько не удивившись.
– В среду.
– Восемнадцатого?
– Ну да, прошлую среду.
– А Шальнев когда телеграмму получил?
– Я ж говорил – тоже восемнадцатого.
– Шальнев про перевод знал?
– А зачем мне докладывать?
– От кого деньги?
Зыков прижал обе руки к груди.
– Ей-богу, товарищ майор, знать не знаю. Никогда ни от кого не получал.
– А сколько?
– Так ведь не показали, – скороговоркой заторопился Зыков. – Прихожу, удостоверенье служебное предъявляю, а она, вредная, – паспорт надо.
– Может, должок чей?
– Взаймы не даю… Оно знаете как… Басков поднялся со стула.
– Одевайтесь, пойдем на почту. А потом еще в магазин надо. Вы где костюмы покупали?
– На Невском, в универмаге.
… Начальница почтового отделения, оставив их в своем кабинете, сама сходила за бланком с переводом на имя Зыкова. Это оказался телеграфный перевод на 300 рублей. Отправитель – Александр Иванович Балакин. Внизу отстуканы четыре слова: «Спасибо за все Саша».
Басков повертел бланк в пальцах и протянул его начальнице.
– Вижу, это из Москвы послано. А из какого отделения?
– Вот, тут все есть – и часы и шифр. А отделение связи – четыреста сорок восьмое.
Басков записал номер и встал:
– Благодарю. Будьте здоровы.
– А что же дальше? – Начальница приподняла бланк за уголок, словно он был липкий. Басков улыбнулся.
– У адресата паспорт потерялся. Выправит новый – получит деньги.
Басков собрался уходить, но сообразительная начальница сказала:
– А вы разве не хотите посмотреть бланк-подтверждение?
– А что такое бланк-подтверждение? – спросил Басков веселым голосом, мысленно ругнув себя за то, что не знает вещей, которые ему полагалось бы знать.
– Ну как же, – сказала начальница. – Сначала мы получаем по телеграфу, сколько кому перевести, а потом нам присылают бланк-подтверждение по почте… Ну самим отправителем денег писано…
Басков в душе поблагодарил почту за такой хороший порядок.
– Покажите, пожалуйста, этот бланк.
– Одну минуточку.
Начальница принесла бланк-подтверждение. Басков прочел тот же текст, который до этого видел в телеграфном исполнении. Но этот был сделан от руки и написан чернильными печатными буквами.
– Я, простите, должен это изъять у вас, – сказал он начальнице.
– Ну раз надо…
У Зыкова после посещения почты на лице снова играл румянец. Он даже пытался по пути к универмагу на Невский заговаривать о капризах ленинградской погоды, но Басков его не поддержал.
– Вы лучше скажите, за что вам Саша платит. Зыков сник.
– Невиновный я, товарищ майор…
– Ладно. Деньги отнесете в милицию. – И, подумав секунду, спросил: – Он вам сколько подарил?
– Я уж сказывал: сотню с рублями, – ответил Зыков и полез в карман.
– Не надо, – остановил Басков. – Поберегите пока. То речистый вы, Зыков, то клещами тянуть приходится. Вы костюмы помните, какие покупали?
Зыков наморщил лоб.
– Счас вспомним… Значит, так… Чехословацкие костюмчики, по сто восемьдесят… Саше коричневый подошел, в клеточку такую синюю, еле-еле видно… А Мите этому – мышастый.
– А в каких они приехали?
– Да уж я говорил. Которые в шкафу у соседа висят.
Они сели в троллейбус.
В отделе мужской одежды универмага Баскова интересовали чехословацкие костюмы – коричневые в синеватую клетку и темно-серые, мышиного цвета. Серых уже не осталось – распродали, а два коричневых висели – в точности такие, подтвердил Зыков, какой он купил для Балакина.
Выйдя из универмага, Басков позвонил в отделение милиции, но старшего лейтенанта Шустова не оказалось на месте. Басков попросил передать Шустову, чтобы он его дождался, и сообразил, что давно пора перекусить – было без двадцати минут пять.
– Значит, так, – сказал он ожидавшему в сторонке Зыкову. – Вы свободны. Спасибо за содействие. Но одна просьба: будут вести от этого Саши или Мити и вообще если что – звоните старшему лейтенанту Шустову. И деньги ему сдадите.
Басков вырвал из блокнота половинку листка, переписал в него телефон Шустова и отдал Зыкову со словами:
– А теперь всего хорошего.
– До свиданья, товарищ майор, будет сделано. Басков повернулся и зашагал прочь. Пообедав в кафе, он отправился в отделение милиции. Шустов уже был там.
– Ну что? – спросил Басков.
– Двадцатого июля он работал с шестнадцати до двадцати четырех.
Так, значит, Зыков отпадает.
– Хорошо. Сумею я на «Стреле» сегодня уехать?
– Устроим.
– Тогда еще одна просьба, Шустов. Нужно держать связь с почтовым отделением. Если будет что для Шальнева – забирай. Зыкову пусть доставляют, но ты поинтересуйся у него – от кого. Он скажет. И не удивляйся – деньги принесет, четыре сотни. Прими, оформи.
– Понял.
Было десять часов утра, когда Басков пришел к себе на Петровку, Скучный Марат сразу повеселел, встретив его в коридоре.
– Как съездили, Алексей Николаевич?
– Кое-что есть. У Шальнева как дела?
– Еще без сознания, но вроде лучше. Басков открыл кабинет.
– Заходи.
Марат сел к окну. Басков достал из сейфа папки.
– Вот что, Марат. Возьмешь фото Брыся и Чистого, подберешь портретики посторонние и поедешь… – Басков заглянул в свой блокнот, – …поедешь в четыреста сорок восьмое отделение связи… Позвони, где это находится.
Марат позвонил.
– Улица Глаголева, дом восемь, Алексей Николаевич.
– Глаголева, Глаголева… Это же по проспекту Жукова?
– Точно. И от ресторана «Серебряный бор» рядом.
– Интересно. А родной дом Чистого у нас где?
– На другом конце, на Таганке.
– А сынок Шальнева на проспекте Жукова живет. – Это Басков сказал как бы самому себе, потому что о семейных обстоятельствах пострадавшего Шальнева Марат еще ничего не знал. – В общем, дело вот какое. Восемнадцатого июля из этого отделения был отправлен телеграфный денежный перевод на триста рублей в Ленинград Зыкову Константину Васильевичу. Отправитель – Балакин. Предъяви фото девушке, которая этот перевод принимала. У тебя рука легкая, вдруг признают…
Марат порывисто вскочил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25