Отверстия для глаз оказались на затылке, и палач просто ослеп. Хоть это и заняло всего один миг, но мига Шейри оказалось достаточно — она резко повернулась и толкнула его что было сил. Палач попятился, упал с помоста и, пролетев несколько футов, с громким стуком ударился о землю.
В толпе началась давка — люди решили, что это самое лучшее представление из всех, что им показывали. Зрители орали и визжали, шум стоял такой, что капитан стражи кричал своим солдатам приказы, а они его не слышали и повернулись к нему, чтобы слышать получше.
Шейри не стала дожидаться, пока они разберутся. Она бросилась вперед и спрыгнула с помоста. И приземлилась прямо на плечи одного из копейщиков, который, к несчастью, повернулся к помосту спиной. Она тут же повалила его на землю, а остальные, видя, что она захватила инициативу, накинулись на нее разом, но только мешали друг другу.
Я вскочил на ноги, глядя на то, что происходит, и не веря своим глазам. Я посмотрел на Кейт и в изумлении спросил:
— Как же я завоевал весь Побед, если у меня под началом такие идиоты?
А Кейт, которая приросла к месту от ужаса, вдруг вытаращила глаза и завопила:
— Осторожно!
За тот миг, что я не смотрел на Шейри, она выхватила у упавшего солдата копье, сделала два быстрых шага вперед и с невесомой грацией бросила его, вложив всю силу, какой обладает человек, крикнув при этом:
— Это день твоей смерти!
Копье летело прямо ко мне.
Бросок ее был безупречен.
Если бы не я был мишенью, я подивился бы ее неожиданно мастерскому обращению с копьем. Но времени восхищаться у меня не было. У меня даже не было времени, чтобы издать панический визг: копье, пролетев по воздуху, ударило меня в живот со звуком, напоминавшим тот, с каким гнилые фрукты разбивались о Шейри и ее подельников.
Копье не прошло навылет — Шейри не обладала достаточной силой. Но все же урон получился значительный: оно ударило меня в живот, сбило с ног, и я повалился в кресло.
— Она убила его! Убила! — заверещала Кейт, и было трудно найти человека — включая и меня самого, — кто бы не согласился с ней.
Я лежал оглушенный, сжимая все еще дрожащее копье и не вполне понимая, что же такое случилось. Мир словно вращался вокруг меня по спирали. Верещанье Кейт смешивалось с криками толпы. Казнь превратилась в какой-то ураган безумия, а я лежал в оке этого урагана, ожидая, когда же жизнь начнет проходить у меня перед глазами, пока кровь бьет фонтаном из раны в животе. Несколько отстраненно я надеялся, что при повторном воспроизведении она будет лучше, чем была на самом деле.
Но ничто не представало перед моим взором. Тогда я вспомнил, что рана в живот делает свое черное дело в течение нескольких дней.
«Всегда мне так везет, — мрачно подумал я. — Наконец-то я доказал, что хоть в чем-то Шейри не права — а именно в том, что умру я прямо сегодня. И оказывается, самому событию смерти предшествует огромное количество боли».
Руками я крепко держал копье там, где оно пронзило живот. Пока со всех сторон раздавались завывания, причитания и крики «Позовите лекаря!», и «Поздно! Слишком поздно!», и, конечно, «Убить суку!», и все такое…
Я кое-что заметил.
Нечто очень, очень странное.
Крови не было. Она не текла из раны, не собиралась в лужу под креслом. Я не заметил вообще никакой крови.
Зато я заметил, как больно жжет алмаз у меня в груди. Сначала я как-то об этом не задумался, пытаясь понять, почему на руках у меня нет ни густой красной жидкости, ни собственных внутренностей. Но потом у меня появилась слабая мысль, что, наверное, тут какая-то связь… и эта связь предполагала потрясающие возможности.
— Держись, любовь моя! Держись! Терпи, хоть тебе и больно! — всхлипывала Кейт.
— Мне… не больно, — произнес я медленно.
Кейт меня не поняла.
— Он умирает! Он уже не чувствует своего тела! Его сковал предсмертный паралич!
Мое терпение лопнуло, и я так сильно оттолкнул Кейт, что она, склонившаяся надо мной в уверенности, что помогает мне достойно умереть, была совершенно ошеломлена. Ко мне направлялись Охлад и Кабаний Клык, хотя было уже слишком поздно. Что толку защищать кого-то, когда стрела (или копье, как в моем случае) уже поразила цель?
Наконец истеричные люди в толпе начали по одному замолкать, во дворе повисло ошеломленное молчание, я поднялся на ноги, а копье все еще торчало у меня из живота. Я не знал, что их больше потрясло: то, что не было видно крови, или то, что я встал на ноги. Одно могу сказать — когда я выпрямился, все глаза смотрели на меня, а все уста молчали.
Я глянул на Шейри. По бокам от нее стояли стражники, свирепо стискивая ей руки, третий встал сзади, прижимая к ее горлу кинжал — он в любой миг готов был под нижней челюстью прорезать ей новый рот. Но и они замерли от потрясения, да и сама Шейри выглядела ошеломленной. Это выражение на лице Шейри дорогого стоило, даже копья, воткнутого мне в живот.
И я понял, что сказал Кейт чистую правду. Я не только не видел крови… я не ощущал никакой боли. Все, что я чувствовал, — это жжение от камня в груди, но даже оно было безболезненным. Оно словно… давало мне силы.
Медицинская подготовка, которую мне пришлось пройти (в основном она касалась вопросов выживания после ранения на поле боя), научила меня, и совершенно недвусмысленно, что ни в коем случае нельзя делать одного — а именно вытаскивать копье из раны в животе. Если такая рана не кровоточит, то, как только ты попытаешься вытащить копье, кровь забьет фонтаном, и очень возможно, что вместе с копьем ты вынешь и половину собственной требухи. Но я испытывал странное ощущение подъема, полной уверенности. Решив наплевать на логику и здравый смысл, я взялся за копье обеими руками и дернул изо всех сил.
Раздался оглушительный визг.
Мне подумалось в первый миг, что это кричу я сам… То есть я уже настолько не принадлежу себе, что кричу, сам не осознавая этого. Но потом я даже развеселился, поняв, что звук исходил от Морданта. Хролик спланировал с высокого шпиля крепости прямо на виселицу и, качая головой, исторгал из груди этот странный крик, похожий на птичий.
Вот так я и стоял там — слушая крики Морданта и держа в руках копье. Наконечник вышел из моего тела абсолютно чистый — ни крови, ни внутренностей.
Я задрал подол рубахи, чтобы посмотреть на живот.
Он был ровный и гладкий. Ни следа от вонзившегося копья.
Мне надо было все осознать. Убедиться самому. Я глянул на Морданта, а он, словно поняв, что я собираюсь делать, кивнул, и в глазах его снова появилось то самое странное сияние.
Я бросил копье, достал из ножен кинжал и полоснул им себя по руке на виду у потрясенной толпы. Раздались ахи и крики ужаса, но они были скорее инстинктивные, потому что и самые глупые из зрителей уже начали догадываться.
Я увидел, как расходится под лезвием кожа, и на один краткий миг, длиной в удар сердца, подумал, что совершил ужасную ошибку. Но кожа сошлась обратно так же быстро, как и разошлась. Крови не было. Боли не было.
Я не ошибся.
— Меня нельзя убить, — прошептал я и повторил громче, прокричав: — Меня нельзя убить!
— Это… невозможно… — произнес Кабаний Клык. Он подошел ко мне, и видно было, что он не верит своим глазам. Охлад стоял с таким же растерянным видом.
— Такое… не может быть…
— Не может? Не может?
Быстрым легким движением, невозможным для человека с хромой ногой, какая у меня была еще совсем недавно, я перепрыгнул барьер нашей ложи, спрыгнув на землю, и вышел на середину двора. Шейри перестала даже рваться из рук стражников; она смотрела на меня с тем же потрясением, что и все вокруг. Она явно такого не ожидала. Да и кто ожидал? Никто.
Меня охватила волна почти безумной эйфории.
Нет более главной задачи для человеческих существ, чем выживание. Все, что мы делаем, все объясняется им. Мы едим, чтобы выжить. Чтобы выжить, убегаем от опасности. Мы спим, чтобы дать отдых телам после тяжелой работы, направленной на выживание. Мы познаем друг друга плотски, чтобы увеличивать наш род, давая ему возможность выжить. Мне было приятно думать, что мой инстинкт выживания был развит не просто так же хорошо, как у других, но гораздо лучше. Кажется, всю свою взрослую жизнь я только тем и занимался, что изобретал разные уловки, чтобы не дать себя убить.
А сейчас волшебным, чудесным образом это бремя выживания меня оставило. Ну как тут голове не закружиться от радости? Моя голова кружилась, и я хохотал без удержу. Мой смех эхом отдавался во дворе, а может быть, и в каждом помещении замка. Даже Мордант присоединился ко мне — он издавал какие-то удивительные звуки, похожие на кашель.
— Назад, господа! — крикнул я громко… гораздо громче, чем надо бы, учитывая, что я стоял всего в двух футах от них. — Она ничего мне не сделает!
Стражники повиновались моему приказу, отчасти благодаря выучке, а отчасти, похоже, потому, что все еще не оправились от потрясения при виде моего преображения и хотели оказаться подальше от меня. Меня это нисколько не беспокоило. Существам, которых нельзя уничтожить, незачем беспокоиться о том, что думают остальные. Шейри словно приросла к месту и смотрела на меня широко раскрытыми глазами, а я наклонился к ней и прошептал, улыбаясь безумной улыбкой:
— Так вот зачем тебе нужен был алмаз, а? Вот в чем причина. Ты знала, что он обладает такой силой, и хотела иметь ее сама. Но ты не могла разгадать, как им пользоваться. Мне удалось то, что не удалось тебе, Шейри. Знай об этом, плетельщица. И живи долго.
После чего я отошел от нее. По-прежнему все люди во дворе молчали, потрясенные сверхъестественными событиями, развернувшимися перед их глазами.
И я обратился к ним, ощущая полнейшее спокойствие. Мне никогда не приходило в голову, что они могут наброситься или, наоборот, бежать от меня, и очень было похоже, что именно сила, от меня исходящая, держала зрителей на одном месте.
— Мои дорогие и добрые друзья! — крикнул я им, широко разведя руки. Мой голос гулко разнесся над двором. И, в противовес тем случаям, когда я начинал говорить, не зная еще, что скажу, сейчас я хорошо понимал, что следует говорить. — Это… величайший день! Радостный день! Чудесный день! Это вы, мои верные соратники, наградили меня своей верностью! Своей доброй волей! Своей поддержкой! Но теперь вы видите, что сами боги тоже решили меня вознаградить! Они одарили меня самым ценным подарком, какой только можно представить! Они взглянули на вашего предводителя и сделали меня источником главной силы во всем Победе! И знаете ли вы, от чьего имени я стану распоряжаться этой властью?
Наступил недолгий момент раздумий, а потом леди Кейт выкрикнула:
— От нашего!
— Знаете ли вы, кому пойдет на пользу моя власть?
И люди подхватили крик:
— Нам!
— Чьи сундуки будут набиты под крышку?
— Нам!
С точки зрения грамматики ответ был неудачный — надо было говорить «наши», но я решил не заострять на этом внимания.
Я поднял копье, которое метнула в меня Шейри, и решительно переломил его о колено. Я неэкономно распорядился хорошим оружием, но для драматического эффекта лучшего и придумать было нельзя, потому что толпа снова одобрительно закричала. Я отбросил сломанное копье, а потом выхватил свой меч из ножен и высоко поднял его. Я глянул в глаза Шейри и взмахнул мечом перед ее носом. Она отшатнулась, решив, что я собираюсь ее зарубить. Но я только глупо улыбнулся. Никогда за все время, что я знал Шейри, не чувствовал я еще себя таким сильным. Да и за всю свою жизнь. Это было великолепное ощущение.
Я сделал шаг назад и указал мечом сначала на Шейри, а потом и на остальных пленников.
— Отпустите их! — крикнул я. — Отпустите их, и пусть они идут!
Настроение толпы резко переменилось. Раздались протесты, крики:
— Нет, нет! Убить их! Они должны умереть! Никакой пощады!
Можно было решить, что я самый нелюбимый правитель во всех королевствах с начала времен.
Обеспокоила ли меня эта смена в настроении толпы? Нисколько. Мне не о чем было беспокоиться. Что они могли мне сделать? Убить меня? Но эта переменная исчезла из уравнения моей жизни.
Я заговорил, невзирая на их крики, и это было нетрудно, потому что все, что мне надо было делать, — только открыть рот, и толпа тут же утихла.
— Народ мой, мое решение ничего общего с милосердием не имеет! Пусть их наказание будет еще горше! Они не могут причинить мне вреда! Теперь они это знают! Все их намерения теперь не имеют цели! Их выведут из крепости и отпустят! А когда они вернутся на Декартовы плоскости и остальные спросят их, как им удалось бежать, у них не будет выбора! Им придется рассказать, что мироначальника Победа нельзя убить! А теперь представьте, что эта новость станет широко известна! Представьте, какой ужас вызовет эта весть во всех селениях, которые мы посетим, в каждом городе, который мы разграбим! Пусть знают далеко и широко, что силы из крепости Бронебойсь не остановить! Меня, вашего мироначальника, нельзя остановить!
Толпа опять повернулась ко мне, и крики и рев одобрения звучали как мерный прибой. А что тут такого? Ведь люди стали свидетелями настоящего чуда. Часто ли такое случается в жизни?
Даже мои помощники заразились восторгом толпы, потому что Кабаний Клык крикнул:
— Мы избраны богами!
— Избраны, избраны! — эхом ответила ему толпа.
Охлад бродил по двору, хлопая в ладоши, и толпа стала ему подражать.
Аплодисменты вышли просто оглушительными, как канонада.
— Боги на нашей стороне, — крикнул он.
— На нашей! Нашей! Нашей стороне!
Всякое унижение, которое мне довелось испытать в своей жизни, каждый комок грязи, что мне пришлось проглотить, пропали вдали, когда под моими ногами развернулся ковер новой жизни, куда я мог топтать всех, кто стоял у меня на пути. Мне почудилось, что я стал в сотню футов высотой. Я не стал даже смотреть на Шейри. Я наконец-то от нее избавился. Хотя я и оставлял ее в живых, я убил демона ее постоянного неодобрения. Я был выше ее неодобрения, гораздо выше, так же как звезды, мерцающие в вышине надо мною. Наконец вся моя жизнь обрела смысл.
— Если надо, — торжествующе закричал я, — я все могу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55