— Да что с тобой такое?
Шейри стояла прямо передо мной, глядя мне в лицо. Я посмотрел через ее плечо на бесконечный пустой пейзаж впереди нас, вокруг нас, позади нас. Никогда я не чувствовал себя таким голым, уязвимым, и тогда я действительно упал. Я тяжело повалился на колени и принялся яростно трясти головой, словно простое отрицание существования пустыни могло заставить ее исчезнуть.
Шейри села передо мной на корточки, взяла мое лицо в ладони и повернула к себе. Я видел, что она недовольна мной и даже разгневана, но тут плетельщица заметила неприкрытый ужас в моих глазах и не стала ни злиться еще больше, ни бросать меня в одиночестве, предоставляя мне справиться самому — а я, признаться, на ее месте так бы и сделал. Вместо этого лицо ее стало мягче, выражая почти сочувствие.
— Невпопад… что случилось?
Челюсть у меня дрожала, и мне пришлось приложить усилие, чтобы заставить себя говорить.
— Пустыня… за… заколдовала меня… за… пугала…
Удивительно, но из моих бессвязных слов Шейри все же смогла понять, что я пытаюсь сказать ей.
— Это не пустыня, — твердо сказала она. — В пустыне нет ничего таинственного. Это просто место. А ужас идет из твоей души. Оглянись, Невпопад. Тут только песок, да несколько барханов, да равнина. Здесь ничего такого.
— Ничего… Этого «ничего» я и боюсь.
— Что?
От замешательства она свела брови. Потом осторожно потянула меня, чтобы я встал. Ее рука легла мне на плечо, и хоть я и не почувствовал себя спокойнее, зато не стал бояться сильнее.
— Пойдем… пойдем со мной, Невпопад. Шаг за шагом. Ставь посох. Переноси ногу…
Ее голос звучал немного напевно, словно она разговаривала с ребенком. Тогда, однако, я едва ли мог обижаться на такое снисходительное отношение. Я слушался Шейри, сосредоточившись на ходьбе так же сильно, как, наверное, сосредоточен ребенок, начинающий ходить.
— Ну, — продолжала она, — почему же это «ничего» тебя так пугает?
Я очень хорошо понимал, что она делает. Она пыталась отвлечь меня болтовней. Моя противоречивая в своей основе натура заставляла меня не поддаваться на ее очевидные уловки, но я все же стал прислушиваться к тому, что Шейри говорила… Наверное, потому, что сам хотел понять, в чем же дело.
— Тут… так много «ничего»… так много…
— Да, совсем не то, что дома, — согласилась Шейри. — Там лес, деревья…
— Опасность… кругом опасность. — Дрожь в коленях передавалась и голосу. Какая молодец Шейри, что могла разобрать, о чем я говорю. — Мы тут… ничем не прикрыты… открыты со всех сторон…
— Если тебя пугает опасность, подумай вот о чем: дома опасность может прятаться на деревьях, под кустами, в пещере, в любой момент собираясь прыгнуть на тебя. А здесь, — и Шейри повела рукой, — не будет никаких неожиданностей. Ты заметишь опасность за много миль.
— А когда она подберется, — подхватил я мрачно, — спрятаться от нее будет негде. А потом… дело не только в этом…
— В чем же? — спросила Шейри.
Все, что я ощущал, что пытался выразить, вертелось у меня в мыслях, и правда соскочила с языка прежде, чем я понял ее.
— Это… это царство Смерти, — выпалил я.
Знаю, звучит глупо, особенно из моих уст. Такое банальное высказывание. Однако тогда я ощутил, что Смерть — реальная сущность, которая бродит по жестоким пескам, выслеживает тех, кто был достаточно глуп, чтобы забрести в ее владения. Я даже оглянулся через плечо, опасаясь, что Смерть может оказаться прямо за моей спиной.
Шейри недоверчиво на меня посмотрела.
— Что?
Я остановился и повернулся к ней. Мне опять стало трудно дышать, и пришлось собрать все силы, чтобы выдавить:
— Здесь… нельзя жить. Здесь… только умирать. Расставаться с жизнью. Можно умереть и в лесу… и в море. Но там есть другие живые существа. Здесь же — никого… Ничего. Здесь и живет Смерть. Здесь ее владения… мы в них вторглись. Мы… мы умрем здесь… — Я задохнулся, почувствовав себя слабым и беспомощным. — Умрем… Нас заберет смерть, потому что никто не должен здесь жить. Ничто…
— Ладно, ладно, я поняла, — вдруг нетерпеливо ответила Шейри. — Никто не должен здесь жить — ты все объяснил. Владения Смерти. Может, ты и прав. — Она равнодушно пожала плечами. — Может быть… Может, смерть ждет нас, и ждать ей осталось недолго.
Я не мог поверить, что она так об этом говорит.
— Тебе все равно? — осмелился я спросить.
— Да.
— Тебе все равно, что ты умрешь?
— Да.
— Чушь, — заявил я. Страх уступал место злости. — Это только одни слова. Все люди боятся смерти.
— Ну, это их проблемы. Но не мои.
Идти было нелегко, хотя я больше не дрожал. Песок под ногами разъезжался, и по подвижной поверхности идти было очень тяжело.
— Я тебе не верю, — заявил я.
— Отлично. — Шейри пожала плечами. — Не верь.
— Ты говоришь, что тебе все равно — будешь ты жить или умрешь.
— Я этого не говорила, — отвечала Шейри. Она была ниже меня ростом, но так уверенно двигалась по песку, что было трудно каждый раз догонять ее, чтобы услышать, о чем она говорит. — Если выбирать — жить или умереть, — я выберу первое. Но и последнего я не боюсь.
— Но это самоубийство, — запротестовал я. — Если ты не боишься умирать, тогда ты станешь попадать во всякие опасные ситуации, потому что страх смерти тебя не удержит.
— Есть грань между отказом от страха и простой глупостью, — возразила Шейри. — Конечно, нельзя быть настолько глупым, чтобы попадаться в смертельные ловушки. Хотя, если такие существа и встречаются, им лучше закончить свои дни в юном возрасте, пока они не успели наплодить себе подобных. Но дело в том, что страх смерти может привести тебя к гибели.
— Как? — Мне казалось, в ее словах нет смысла. — Ты не могла бы замедлить свой адский бег?
Шейри пошла помедленнее, но ненамного.
— Страх смерти может вызвать смертельную неуверенность, несовместимые с жизнью сомнения, — отвечала она. — Рев зверя и угроза смерти, которая его сопровождает, нужны для того, чтобы добыча замерла на миг. Хищнику этого как раз хватает, чтобы кинуться на свою жертву. Да вот посмотри на себя. Что хорошего может выйти, если от страха смерти ты будешь стоять и трястись посреди пустыни? Страх смерти парализует здравый смысл, заставляет выключиться твой инстинкт выживания. И что в этом хорошего, а? Да и что такого ужасного в смерти?
— Ты хочешь сказать, что это очень романтично? — ехидно спросил я. — Боль последних мгновений…
— Боль? — Шейри резко повернулась ко мне, и гнев в ее глазах даже напугал меня. — Умирать не больно, Невпопад. Больно жить. Те минуты, которые ведут к смерти, могут быть мучительными настолько, насколько люди изобретательны. Каждый миг жизни полон боли, а мы все же цепляемся за нее, собрав все силы и отчаяние, только чтобы вернуться к этой пытке, которую называем жизнью. Но смерть как прекращение боли и страданий… смерть, которая всего лишь момент, когда свеча гаснет… ее ты боишься до самой глубины души. Так жить паршиво, Невпопад. Паршиво.
Я опешил от такой горячности, но потом, немного придя в себя, заметил:
— Надо же, как далеко меня занесло.
— Нет, это я тебя завела. — И Шейри указала мне за спину. — Смотри.
Я обернулся и ахнул. Я не мог поверить, что мы прошли уже так много. Ползучие пески стирали наши следы, и этому я не удивился. Но я все равно не мог осознать, что мы ушли так далеко. Не то чтобы мы приблизились к чему-нибудь стоящему… но хотя бы отошли подальше оттуда, где были.
— Неплохо, а? — спросила Шейри, усмехнувшись. — А ты там сидел, так дрожа от ужаса, что не мог сдвинуться с места. Если бы не я, ты бы там так и трясся и причитал бы о царстве Смерти. Ради богов, Невпопад, — и она стукнула меня по руке. Мне стало больно. — Ты же рыцарь, — продолжала она. — Может быть, никому из рыцарей не удавалось еще получить титул таким странным образом, но ты рыцарь. В глубине души должна же у тебя быть сила! Вставай! Шире плечи! Гордись!
Вокруг нас крутился песок, а мы стояли там, двое, — Шейри, с вызовом во взгляде, и я, измотанный и настороженный, несмотря на все красивые слова.
— Как-то раз, — сказал я, — когда я проживал недалеко от Элдервуда… началась сильная буря. Страшный ветер. Мы с Тэситом были тогда в лесу, выслеживали проезжающих купцов. Ты помнишь Тэсита. Настоящий лесовик. Глаза как у ястреба, уши чуткие, как у кролика, — он чувствовал природу. Тэсит понял, что будет буря, незадолго до того, как она разразилась. Мы спрятались в пещере, и я помню, как выглядывал оттуда. Мне, наверное, было лет десять, не больше, но это было самое страшное зрелище в моей юной жизни. Сама сила ветра внушала… да, благоговейный ужас. И я видел, как травы сгибаются, полощутся на ветру, но крепко держатся корнями. А ветер, завывая, словно тысячи проклятых душ, навалился на огромные могучие дубы. Деревья держались как могли, а потом ломались и рушились на землю с таким треском, что я помню его до сих пор. Когда буря кончилась, я шел по лесу и не переставал удивляться, глядя на поваленные дубы. Такие величественные деревья повалил… воздух. Ничто. Дикая мысль. А трава, трава осталась. Все травинки были на своем месте. И торчали вверх, словно ничего и не происходило. Просто они знали, как дует ветер. Они остались жить, а дубы погибли. Это урок.
— То есть ты бы хотел быть травинкой, а не дубом?
Шейри никогда еще не говорила с таким сожалением.
— Вряд ли, но это иллюстрация к тому, какова жизнь.
— Если ты чему-то учишься в жизни, Невпопад, то знай — между жизнью и отсутствием смерти большая разница. Сейчас ты просто не умираешь. Но только когда ты отбросишь свой страх смерти, только тогда сможешь на самом деле считать себя одним из тех, кто живет.
Я покачал головой:
— Ты просто не понимаешь.
— Понимаю. Это ты не понимаешь.
— Я знал, что ты это скажешь, — вздохнул я.
Мы так и шли почти до самого полудня, когда жар от солнца стал просто невыносим. Путешествие по пустыне в разгар дня — явно не лучшая идея, но нам пришлось его предпринять, чтобы между нами и Беликозом, который, вероятно, станет нас преследовать, легло как можно большее расстояние.
Камень все еще был у меня. Меня удивляло отсутствие со стороны Шейри попыток забрать его, и я решил, что она просто дожидается момента, когда появится шанс. Поэтому мы не стали предаваться игре «А ну-ка отними», которая, конечно, послужила бы развлечением, но отняла бы и время и силы.
Остановившись, мы разбили как могли лагерь, принимая во внимание, что вокруг нас по-прежнему расстилалась негостеприимная пустая равнина. Несмотря на усилия Шейри, мой страх перед тем, что меня окружало, а точнее, не окружало, был такой же сильный. Я боролся с ним, надвинув капюшон на самый нос и глядя только на землю под ногами. По-прежнему внутренним оком я видел открытые просторы, но так хотя бы они не мешали мне идти.
Ясно, что больше всего нас заботила вода. Еда у нас тоже была, но мы могли позволить себе лишь маленькие порции, потому что человеческое тело способно протянуть без еды гораздо дольше, чем без воды. Я глотнул немного воды из бурдюка, подержал ее во рту, а потом проглотил. То же сделала и Шейри.
Я глянул вдаль, вперед, — похоже, это был юго-восток. Горная гряда выглядела все такой же далекой, как и раньше. Воздух мерцал от жары — я никогда такого не видел. Мне в голову вдруг пришла мысль.
— Вон те горы… это оттуда алмаз?
— Может быть.
О боги, эта женщина иногда вызывает просто бешенство. Честно говоря, всегда. Мне захотелось обругать ее от досады, но я решил воздержаться. Во-первых, уж очень было жарко, чтобы так напрягаться, а во-вторых, неразумно ссориться с тем, кто практикует магию. Но тут мне пришла в голову другая мысль, и я спросил, лежа, как и Шейри, под плащом, чтобы хоть немного уберечься от палящего солнца:
— Как ты считаешь, твои магические возможности восстановились? Какой-нибудь ливень сейчас бы пригодился.
Но Шейри только покачала головой, вроде даже с отчаянием. Ничего. Ничего у нее не было.
Я кивнул и еще раз взглянул на горы.
— Может быть, — повторил я ее ответ тоном неприкрытого отвращения. — Что заставляет вас, плетельщиков, так ценить и любить секреты?
— Мы их не любим, — возразила Шейри. — Мы их копим. Это вы их любите. Поверь мне, если бы вы знали, что у нас за секреты, вам бы они были не нужны.
Потом мы долго сидели не шевелясь, чтобы не расходовать силы, ели совсем мало и дожидались, когда сядет солнце. Все это время я беспокоился, что Беликоз со своими людьми может нас догнать. Я говорил себе, что им тоже нужно отдыхать и тоже не захочется пересекать Трагическую Утрату под палящим солнцем. Я даже пытался убедить себя, что Беликоз мог повернуть назад, решив, что мы погибли в свирепых волнах. Но при этом меня не покидало чувство, что я сам себя обманываю и в любой миг мы увидим его на равнине, несущегося к нам во весь опор, а нам и спрятаться негде, негде спрятаться…
В таком настроении особенно не расслабишься.
Я задремывал и просыпался, что никак не благоприятствовало отдыху. Как только я засыпал покрепче, так сразу оказывался в Ба'да'буме, а вокруг собирались тени, или снова я шел по Среднему Пальцу, и вокруг бушевали волны, или в пылающей таверне на меня прыгала Бикси.
Я проснулся, вздрогнув, весь в испарине и увидел, что солнце уже почти село. Невдалеке я заметил Шейри, свернувшуюся клубочком и тихонько посапывавшую. Я почувствовал зависть и гнев. Как она может так спокойно спать?
О боги! Пожар, тени, гонка по Пальцу… Сколько всего прошло времени? Несколько дней или недель назад я был счастлив и жил спокойно, и в один миг вся моя жизнь кончилась… а все из-за этой девушки, которая спит тут с такой безмятежностью, что ее можно принять за существо, ни в чем не повинное. Я же не сплю в кровати и не вижу сладкие сны в «Буггер-зале», а лежу навзничь в этой проклятой пустыне, стараясь, чтобы недавно обретенная боязнь открытых пространств не парализовала мою волю.
Тут я понял, что Шейри разглядывает меня сквозь полуприкрытые веки.
— Ты проснулся, — сделала она явно лишнее замечание.
Голос ее оказался хриплым и ломким от сухости. Не говоря ни слова, я вручил ей один из бурдюков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55