Прямой короткий выпад поставил точку в поединке. Едва не пронзённое насквозь тело Тулунка приподнятое над краем помоста, полетело вниз на головы зрителей. Под несмолкающий рёв Сфагам спустился с помоста вниз. Он не стал возвращаться на свое место — нужно было перевязать рану на бедре. В душе он радовался прекрасному поводу улизнуть с этого представления.
А на помосте вновь появился палач.
— Ну подвели они меня!… Подвели и расстроили! А этот, так вообще чуть честную корку не отъел! Так ему и надо!… У меня теперь уже и вдохновения никакого нет!… Может отпустим мальчишку, а? Правитель не против, — добавил он шёпотом, приставив ладонь ко рту.
— Отпустим!
— Отпустим! Хорош!
В это время Динольта угрюмо посматривая то на болтающихся в петлях товарок, то на стоящего рядом паренька, вцепившись поднятыми руками в верёвку, неожиданно изогнулась в прыжке и выпихнула мешок из-под его ног. Резко качнувшись в сторону, она не смогла совладать с инерцией и пальцы её ног, скользнув по грубой ткани мешка и судорожно проводив его падение, мучительно растопырились в воздухе, не находя опоры.
— Ну что ж! Не судьба, значит не судьба! — Все сегодня за меня работают. Как сговорились! — Разочарованно развёл руками Фриккел, не спеша приближаясь к виселице.
— Ну с этими больше говорить не о чем, — заключил он, внимательно рассмотрев каждого из повешенных и слегка придержав болтающуюся Динольту за обнажённый торс. — Но вон того дружка я уж никому не отдам! — Сорвавшись с места, он кинулся к другому концу помоста и выволок на середину вяло сопротивляющегося Рамиланта. Вид его был жалок. Никто бы и не узнал в этом раздавленном и истерзанном человеке известного всему городу чванливого и самодовольного франта.
Пока помощники палача выкатывали на прежнее место, убранную на время поединка плаху, герольд, объявив о том, что тела повешенных будут болтаться на всеобщее обозрение в течении трёх дней, перешёл к изложению дела Рамиланта. Его преступления в устах герольда предстали столь тяжкими и ужасными, что сочувственное отношение публики необратимо развеялось. Послышались даже отдельные выкрики, призывающие палача не тянуть с расправой. Догадки о способе казни громко обсуждались в толпе. Но правитель не спешил кончать дело. Наконец, он начал говорить.
— Как видите, по всем законам, этот человек заслужил смерть. И даже не один раз. Но! По случаю праздника мы решили смягчить наказание. Ему даже будет сохранена жизнь! Не знаю, правда, останется ли он доволен нашим решением, но это уж его дело! Его жизнь будет сохранена, но всё, что в ней было, будет перечёркнуто! А малым наказанием будет оскопление!
На помосте появился слуга с подносом в руках. Большой серебряный кубок был виден издалека.
— Твоя работа, — негромко сказал правитель Олкрину. Тот растерянно сжался.
— Пей! Легче будет. — сказал Гвоздь Рамиланту.
Косясь на улыбающегося палача, Рамилант дрожащей рукой взял кубок и выпил до дна.
— Только что преступник выпил состав, лишающий человека памяти. Сейчас он будет оскоплён и никто больше не должен вспоминать о его провинностях.
Рамилант дёрнулся было вперёд но, но тут же обмяк и беспомощно повис на руках стражников. Состав не был разведён ни вином, ни водой и потому подействовал мгновенно.
— Повезло! — заметил Фриккел, глядя на бесчувственное тело. — Начнём! Народ ждёт.
— Я устал уже! Передохнуть бы… — прогундосил свинообразный.
— Не ленись! Лень — дочь богатства и мать бедности, — умничал Гвоздь.
— И сестра отдыха, мыслитель! — добавил Фриккел. — Ну, поехали!
Рамиланта потащили к плахе.
Не в силах более слышать этот страшный барабан, связавший в её подавленном сознании поединок Сфагама с жутким ритуалом казни, Ламисса решительно встала с места и стала спускаться вниз, стараясь не смотреть на помост. Она уже успела сделать несколько шагов в сторону от трибуны, когда её догнала волна ликующих голосов. Невольно обернувшись, она увидела как Фриккел, своей неподражаемой походочкой идущий по краю помоста держит над головой кусок отсечённой плоти, готовясь кинуть его в толпу. Женщина отвернулась и почти побежала прочь. Но вскоре ей в спину ударила следующая долго не смолкающая волна ликующего рёва. И уже покидая площадь, Ламисса услышала, как герольд объявил, что зрелище окончено и теперь всем достойным жителям города, а также и всем желающим предлагается сопроводить правителя в храм Интиса для совершения праздничного жертвоприношения. Сообщалось также, что начало праздничных, развлечений, которое должно было последовать сразу за храмовой церемонией, открывалось бесплатной раздачей хлеба, овощей и вина. Голос герольда, перечислявший места в городе, куда уже, как было сказано, катятся бочки с вином и пивом, потонул в восторженном шуме и Ламисса больше ничего не услышала. Впрочем, это и не было ей интересно. Единственное, чего ей хотелось — это убежать от людей, как можно скорее и как можно дальше. Она, не останавливаясь, бежала по пустынному городу и свернув на свою улицу вдруг неожиданно наткнулась на Сфагама, который медленно шёл по направлению к дому.
— Что, кончилось уже?
— Нет… То есть, да… уже… почти… Я там больше не могу… Я так за тебя боялась… Он сильно тебя… мечом?
— Настолько, насколько я ему позволил.
Ламисса схватила руку монаха и сжала её что есть силы.
— Мне больно, — улыбнулся он.
Совсем перестав сознавать, что делает, Ламисса обхватила руками шею Сфагама. В следующий момент он как никогда ясно понял, что имеют в виду провинциальные поэты, когда сравнивают поцелуй с затягивающим омутом, а женскую страсть с бурным водоворотом, в который проваливается мужчина. «А я ещё смеялся над этими затасканными метафорами. Поистине, от повторений истина не меркнет.» — подумалось ему. Но Ламисса была сильна. Исходящая от неё жаркая волна, как ветром вымела из его сознания все мысли и не позволяла им вернуться вновь.
— Гембра тебя убьёт. — Проговорил Сфагам с трудом переведя дух.
— Ну и пусть, — прошептала в ответ Ламисса, не в силах разжать объятья.
Они медленно пошли к дому. Из-за угла навстречу им высыпала группа ряженых, спешащих в центр города к началу праздника.
— Эй, Ламисса, я тебя знаю, — резким гортанным голосом пропищал один из них.
Женщина обернулась и приблизилась к незнакомцу.
— А я тебя, не помню. Ты кто?
— Знаю, знаю. Ещё как! — бледная улыбающаяся маска с длинным носом полетела на землю, открывая другую печальную с длинной накладной бородой. Ламисса невольно протянула руку к маске, но та уже свалилась сама, заставив женщину отшатнуться. На неё в упор смотрела ярко красная ослино-птичья и несомненно настоящая физиономия.
— Чего испугалась? Давай, не робей! И времени не теряй! Сегодня твой день. А там — видно будет! — Длинный раздвоенный язык высунулся и сплёл игривую фигуру перед самым лицом Ламиссы. Огромный жёлтый глаз подмигнул и вся компания как-то неожиданно быстро скрылась за углом.
— Кто они? А? Я их не знаю…
Сфагам взял ошарашенную Ламиссу за руку и заглянул за угол.
Никого.
— Пойдём в дом, сказал он, — хватит на сегодня впечатлений.
А по улицам уже двинулись карнавальные процессии. Праздник начинался.
Глава 21
Алвиурийская империя существовала уже почти две тысячи лет. Чего только не было в её долгой истории! Бесконечные войны с многочисленными соседями, затяжные смуты и тревожные годы безвластья, набеги кочевников и жестокие схватки сатрапов, народные волнения и опустошительные эпидемии — все эти события, оставляя глубокие шрамы на теле страны, неизменно излечивались временем. Казалось, ничто не способно выбить империю из колеи вечного возвращения к установленному порядку. Отстраивались заново сожжённые и разрушенные города и деревни, вновь возделывались заброшенные поля, а главное, неизменно восстанавливалась священная власть императора, а это означало, что жизнь продолжала течь в согласии с волей богов. Более того, переживая очередное лихолетье, Алвиурия поднималась окрепшей и набравшейся нового опыта. Древняя столица — Канор, извечная резиденция императорского дома, — по-прежнему была недосягаема для врагов, одновременно подавляя и притягивая ближних и дальних соседей своей пышностью и величием.
На границах установилось почти ничем не нарушаемое спокойствие. Варварская окраина была приручена. За долгие века общения с империей полудикие кочевые племена осели на прилегающих к границам землях и, служа сатрапам приграничных провинций, вместе со знаниями и вожделенными товарами, приходящими из Алвиурии, постепенно впитывали правильный и благородный жизненный порядок. Так купцы, чиновники и, конечно же, искусные столичные дипломаты сделали то, что не было под силу воинственным правителям и их полководцам — нашествия дальних варваров или армий соседних государств вязли в поясе прирученной полуварварской окраины, как правило, не доходя до границ самой метрополии. Другие же направления надёжно прикрывала регулярная императорская армия и флот.
Откуда же черпала силы Алвиурийская держава?
Согласно древнему преданию, с детства известному каждому жителю страны, первый великий вождь и патриарх алвиурийского народа Вэйнир привёл тогда ещё немногочисленное и уставшее от скитаний в поисках места обитания племя к горе, названной позднее Аргренд. Эта небольшая гора стояла особняком, странным образом возвышаясь среди невысоких, покрытых лесами холмов, недалеко от широкой реки, получившей имя Утаур.
В расщелинах горы Вэйнир, ведомый внушённым богами знанием, обнаружил необыкновенную пещеру. Череда подземных коридоров, узких проходов и просторных гротов, украшенных огромными сталактитами и каменными столбами с причудливо оплывающими формами, заканчивалась огромным подземным залом. Из его дальнего конца струился необыкновенный зёлёно-голубой свет. Он казался поначалу неярким, но когда патриарх и следующие за ним люди немного приблизились, огонь их факелов померк, поглощённый холодным сиянием. Отверстие, излучавшее свет, было величиной в три человеческих роста в высоту и два в ширину. Края его обрамляла правильной формы полукруглая арка, вытесанная из единого монолита неизвестной породы. На её безупречно гладкой поверхности были выбиты изображения семи фигур — точки, прямой, круга, треугольника, квадрата, креста и спирали.
Только самому Вэйниру было дано вплотную приблизиться к арке. Остальные же были остановлены неведомой и непреодолимой силой, исходящей из отверстия. Остановившись у самой черты света, патриарх обернулся назад и повелел сопровождающим вернуться к племени и передать его слова. «Именно здесь, где открыта дверь между миром людей и миром высших сил, надлежит остановиться и начать новую жизнь. Эта гора и эта пещера станет теперь пристанищем всех душ нашего народа. Стройте селения вокруг горы и ждите моего возвращения». Так сказал Вэйнир и, шагнув за арку, исчез в лучах холодного сияния, а идущие с ним вернулись и передали народу его слова.
Прошло шестнадцать лет, и Вэйнир вернулся. Он вернулся таким же, каким и ушёл, ничуть не изменившись. Долгое время он будто не узнавал окружающего мира и не мог произнести ни слова, а только глядел куда-то в даль невидящими глазами. Когда же дар речи к нему вернулся, людям был открыт Великий Закон, ставший основой бытования алвиурийского народа на долгие века.
«До сих пор говорили: „Кто родня мне, тот и ближний“. Теперь же тот мне ближний, кто одного со мной Закона. Все мы теперь люди Закона и всякого рода человек, Закон принявший, станет нам ближним», — так начал Вэйнир свою первую речь о Великом Законе.
«Волей высших сил оказались мы на дороге, оставив за спиной Золотой век. Неразумен, кто, выйдя на дорогу, помышляет о возвращении, боясь трудностей пути. Ибо, только вперёд идя, можно назад вернуться. Двинемся же по дороге! Будем давать вещам имена, но имена эти да будут близки нам, как наши собственные. Будем обрабатывать землю, строить жилища и возводить дамбы, рыть колодцы и тесать камень, но будем возделывать всякую вещь, как наше собственное тело, — с трепетом и осторожностью. Ибо всякая вещь связана нитями судьбы со всем миром. Не нужно бояться потеряться в малостях, если помнишь о великом. И когда будут все вещи названы и мир именами переполнится, когда погаснет свет позади, а свет впереди покажется, когда все части, до неразличимости измельчившись, вновь сольются в целое, когда Закон не силой извне приходящей будет, а внутри проснётся, и не останется у человека ни друзей, ни родных, ни богов, ни советчиков, ни радости обладания, ни тоски покинутости, — тогда войдёт весь народ Закона в Ворота Света. И обретёт новый Золотой век в конце дороги. Теперь же — только начало. А назад в царство счастливого неведения нет больше дороги. А кто вернуться думает, пусть птицам и зверям завидует и им подобен будет. Не для них Великий Закон»
Вэйнир поведал народу много секретов о строительстве домов и других сооружений, о возделывании земли, обработке металлов, о приручении животных и о многом другом, благодаря чему алвиурийцы быстро возвысились над соседними народами. Установил Вэйнир и правила священных ритуалов для общения с богами и духами и обряды для связи с душами предков. Но главное, что дал патриарх алвиурийскому народу, был Великий Закон жизненного порядка или закон пути между краями, как его иначе называли. Был Закон для всех и тайное знание для избранных. Последнее было открыто лишь колдунам, давшим начало корпорации жрецов Пещеры Света. Позднее слова тайного знания были начертаны на стенах священного подземного зала, где жрецы-неофиты проходили последнюю ступень посвящения.
Кульминацией ритуала было приближение посвящаемого к Воротам Света. Чем ближе удавалось ему подойти, тем выше была ступень его посвящения. Последние шаги навстречу свету и неведомой останавливающей силе несли озарение ветром истины. Но не чувствующий опасную грань и делающий лишние полшага наперекор встречной силе мог навсегда потерять жизнь или рассудок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47