К счастью, никто из стражников не удосужился посмотреть вверх. Буквально влетев в окно, Кейт распростерлась на полу своей спальни; тут наконец иссяк владевший ею доселе порыв смешанного со страхом отчаяния, и дикая Карнея вновь уступила место отупевшему от пережитого, ощущающему свою вину созданию, внешне вполне похожему на человека, но совершенно неспособному стать им.
Кейт-женщина как следует смыла с себя во тьме кровь, оставленную Кейт-чудовищем. Окровавленный сверток она запихнула под кровать, набросила ночную рубашку. А потом упала в постель, сразу погрузившись в мир кошмаров и ужасов, где духи только что убиенных ею преследовали и ловили ее, где кровь не смывалась с рук, а судьба, которой она не смела поверить, насмешливо нашептывала на ухо: твоя душа, твой враг; враг твой, душа твоя.
Дугхалл Драклес обернулся к капитану стражи.
— Все, — сказал он, — не вздремнув, я стану ни на что не годен. Будите меня в любой миг — сразу же, как только что-нибудь обнаружите. Я буду у себя.
Капитан кивнул.
— Вы думаете, сэр, с ней случилось то же, что с Даней? Что ее похитили?
— Что я думаю? Не знаю, что и подумать. Если это похищение, значит, скоро к нам заявятся требовать выкуп. Но тут, по-моему, похищением не пахнет. Так говорит мое нутро. А следовательно, с ней могло случиться все что угодно. Кейт не знает города; если она пыталась вернуться домой пешком, то могла попасть в скверный переулок, где ее ограбили… или еще хуже… — Он отвернулся. Жаль, что она не рассказала Типпе о причинах своей отлучки… о том, что обнаружила там. Тогда я по крайней мере знал бы, где начинать поиски.
Его люди уже выследили принцев, пытавшихся напоить Типпу и таким образом посрамить ее и весь Род Галвеев. Они принадлежали к небольшой группе фанатиков Гиру-налле, в чьих глазах союз между Галвеями и Доктиираками означал конец независимости Гиру-налле на спорной территории, лежавшей между землями обеих Семей. Все трое намеревались молчать до конца… до тех пор, пока не поняли, что допрашивают их по поводу исчезновения посла, а не их доморощенного плана дискредитации Дома Галвеев. В случае их участия в похищении посла любого Семейства Гиру-налле, живущих на Иберальском полуострове, изловили бы и истребили до последнего человека. Семьи держали свою власть над низшими слоями народа Иберы железными когтями, орлиной хваткой и не питали никакого уважения к царственным главам, более не увенчанным коронами давно почивших империй. Посему принцы Гиру-налле говорили торопливо и рьяно — не без поощрения со стороны хозяина посольского застенка, — и Дугхалл, выслушав ответы, был удовлетворен тем, что никто из этих троих не имеет никакого отношения к исчезновению Кейт.
Он направился к своим апартаментам, и утомление, рожденное ночью, которую он провел в предчувствии несчастья, лишь добавляло усталости каждому его шагу. Мало того что пропал посол, так надо было, чтоб им оказалась Кейт. Родственников у Дугхалла имелось, пожалуй, чересчур много, и большую часть из них он терпеть не мог. Но Кейт была точной копией его любимой сестры Грейс — изящной, темноволосой, прекрасной, наделенной отвагой юной львицы. Ему будет горько, если с ней что-либо произойдет.
Путь его пролегал мимо комнаты Кейт; повинуясь порыву, Дугхалл остановился возле ее двери. Быть может, следует зайти и просмотреть ее вещи — на случай, если там удастся найти хотя бы намек на участь девушки. Дугхалл был уверен: поиск окажется безрезультатным, однако инстинкт подсказывал ему, что Кейт не похитили, даже настаивал, чтобы он зашел внутрь.
Поглядев в оба конца коридора, Дугхалл убедился, что следить за ним некому. Здесь, в пустом коридоре, он имел небольшое преимущество: шпионам бесполезно прятаться в комнатах, а торчать все время в коридорах им незачем, потому что все дела, интересующие чужих соглядатаев в посольстве, как раз и совершаются за закрытыми дверями. Тем не менее только дурак предаст Соколов, самым примитивным образом взломав закрытую дверь. Впрочем, в коридоре никого не было, и он решил пойти на некоторый, тщательно взвешенный риск. Достав кинжал, Дугхалл коротким и легким движением полоснул лезвием по указательному пальцу левой руки — лишь для того, чтобы выпустить капельки крови, не более. Когда края разреза увлажнились, он пробормотал несколько слов, и слабое лучистое свечение охватило руку. Дугхалл прикоснулся рукой к замку, расположенному над ручкой двери Кейт. Мысль — искра света — перескочила с его пальца на гладкий металлический Цилиндр — и дверь отворилась.
Кейт лежала в постели, забывшись беспокойным сном, покрывало съехало на пол, ночная рубашка задралась, открывая на правом бедре, ноге, руке и лице несколько свежих шрамов и пятен, похожих на кровь. Во сне она стонала и шевелила ногами, дыхание было частым и жестким. Как будто бежала за кем-то.
Дугхалл нахмурился. Закрыв глаза, он принялся изучать слабое сияние, окутывающее распростертое на постели тело, которое было видно теперь его внутреннему взору. Странно, что за все время знакомства с Кейт он ни разу не заметил этого. Еще более странно, что он и не подумал посмотреть внимательнее. Печать волшебства светилась на ней и как будто тускнела у него на глазах. Впрочем, это волшебство не принадлежало ни Волкам, ни Соколам. Кейт одновременно была источником сияния и им не являлась. Он совсем помрачнел. Тайна за тайной: как сумела она пробраться в комнату мимо разыскивающей ее стражи, как исчезла перед этим, откуда взялись эти загадочные шрамы и этот едва уловимый запашок магии, который исходил от нее, несмотря на то что он ЗНАЛ: Кейт никогда не училась волхвовать?
Эти тайны еще надлежит уяснить, и немедленно. Но не настолько быстро, чтобы срочно будить Кейт. Возможно, простое ожидание поможет ему постичь нечто полезное.
Устроившись в кресле напротив ее постели, он окружил себя щитом, который дрогнет в миг ее пробуждения, и запрокинул голову. Через несколько минут он провалился в глубокий сон.
Хасмаль сыпал левой рукой соль на поверхность зеркала. Кровь, которой он нарисовал треугольник, впитывала ее. Он пососал большой палец правой руки — ему несдобровать, если на зеркало упадет случайная капля, тогда он будет призывать Говорящую. Его сожрут — или еще хуже.
Хасмаль произнес первые строки заклинания:
Ныне снова стань, и вновь
Пусть тебя удержит кровь.
Воздух, почва, легкий пух
Да удержат тебя, дух.
Словом, волей появись,
Правду молвить поклянись.
Лишь добро твори у нас,
А отпущен, сей же час
Отправляйся прямо в ад
И не приходи назад.
Соль на зеркале вспыхнула. Бледно-голубые язычки дрогнули на мгновение, а потом зажглись ровным светом. В центре же пламени родилась крохотная искорка, превратившаяся в точное подобие женщины ростом не более указательного пальца Хасмаля.
Она внимательно смотрела на него, длинные огненные волосы колыхал ветерок, никогда не вырывающийся за пределы пылающего треугольника.
— Что ты хочешь узнать?
Голос ее казался негромким и ласковым — даже самый тихий шепот Хасмаля был бы слышнее, — и тем не менее он был явственным. Она говорила из невообразимой дали, сквозь непрестанное рыдание ветра, дующего меж миров, и слова достигали ушей его лишь с помощью волшебного подобия ее — фигурки, стоявшей в тот миг на стекле.
Откашлявшись, Хасмаль пригнулся пониже к стеклу, прикрывая своим телом льющийся от нее свет.
— Сегодня я встретил женщину. Она увидела меня — сквозь мою защиту — хотя не могла, не была способна этого сделать. Я назвал ей свое имя — против собственной воли. Она испугала меня. Она не такая, какой кажется. Не причинит ли она мне вред?
— Не сейчас… позже, потом. Хасмаль, сын Хасмаля, ты — сосуд, избранный Возрожденным; тебе суждены боль и слава. Твое жертвоприношение возвратит величие Соколам; имя твое будет почитаться во все времена.
— Мое жертвоприношение?
Хасмаль ощутил, как сердце его сжалось в твердый крохотный комок. Заслужить почитание, конечно, хорошо, однако те, кого почитали Соколы, обычно оказывались усопшими, причем их кончина была ужасной.
Женщина взмахнула крошечной ручкой, и Хасмаль увидел в пламени, как родителей его прибивают гвоздями к Великим Воротам. А потом узрел, как его самого бьют и пытают люди, облаченные в ливреи одной из Пяти Семей, как они сдирают с него кожу живьем; затем Хасмаль увидел, как, лишенный кожи, стоит он посреди Халлеса, а толпа веселится и кидает в него гнилыми плодами. Наконец, солдаты привязали его конечности к четырем лошадям и погнали животных в разные стороны.
Хасмаль, казалось, вот-вот лишится сознания. Конечно, он не рассчитывал, что его попросят принести в жертву черного козла и мешок золота… жизни родителей, а вместе с ними свою собственную…
Изображения растаяли; крошечная женщина смотрела на него искренними глазами.
— Твои деяния заставят людей возлюбить тебя. Ты будешь жить вечно — на страницах Тайных Текстов и в сердцах всех последующих Соколов.
Хасмаль отвернулся от нее, пытаясь стереть из памяти вид собственного, ободранного до мяса тела, раздираемого на четыре части четырьмя несущимися лошадьми.
Обойдемся без славы, решил он. Лучше жить в настоящем, чем на страницах книг.
Поглядев на Говорящую, он поежился.
— А могу ли я избежать подобной судьбы?
Какое-то мгновение до него доносился лишь вой потустороннего ветра. А потом она усмехнулась.
— Можешь попытаться.
— Как? — спросил он.
Но огонь на стекле уже угасал и вдруг разом потух. Говорящая исчезла, а на зеркале не осталось ни крови, ни соли.
Можно было пустить кровь снова, чтобы вызвать другую Говорящую и, если повезет, добиться от нее нужных сведений. Однако ворожба стоила ему затрат энергии. Хуже того, она требовала и времени. Потраченную на новое заклинание энергию нетрудно возместить, только никто не вернет ему назад потраченного времени.
Странная женщина обещала найти его. И судьба Хасмаля, жизнь и участь его родителей были каким-то образом связаны с ней. У Хасмаля не было оснований надеяться на то, что он сумеет избежать предсказанной Говорящей кончины; в то же время никто не гарантировал ему спасения родителей. Впрочем, если он покинет Халлес и женщина не найдет его, тогда, быть может, и ему, и родителям удастся избежать опасности.
Поднявшись, он вставил зеркало обратно в раму и вышел из кладовой. Придется собрать пожитки и сразу уйти. Он не посмеет прощаться с родителями: отец потребует объяснений, захочет узнать, почему его солидный, надежный и решительно не склонный к приключениям сын вдруг собрал мешок и зайцем ринулся невесть куда. Ну а если старик заподозрит, что сын его намерен таким образом уклониться от исполнения священного долга перед Соколами, тогда он сам выдаст его Доктииракам, а после в припадке раскаяния сам же прибьет себя и жену к Воротам. Старший Хасмаль не одобрит попытку увильнуть от высшего предназначения — особенно того, что возвысит его возлюбленных Соколов.
Хасмаль-младший не был столь предан этому древнему тайному ордену и не проявлял чрезмерного пыла в служении ему. Собрав все самое необходимое магу, экземпляр Тайных Текстов и те небольшие деньги, которыми располагал, он задумался — не о службе Соколам, но о том, где укрыться и как попасть туда.
Глава 6

Погрузившись в сон, Кейт слышала подле себя чужое дыхание и чувствовала на себе пристальный взгляд. И несмотря на сновидения, в которых она все время бегала и Трансформировалась, ощутила присутствие незнакомца, вторгшегося в ее царство. Сопротивляясь могуществу сна, понимала, что должна проснуться; сознавала, что сейчас беззащитна и некто может выпытать ее тайну, однако не в силах была выпутаться из сомнительных глубин, рожденных всем пережитым ею в облике своего второго «я».
Кошмары разрывали и терзали ее. Кейт видела того Сабира в обличье Карнея: он бежал к ней, она удирала, а он догонял. На сей раз он явился не за тем, чтобы избавить ее от насильников и убийц, он пришел потому, что хотел ее. Он прикоснулся к ней, поцеловал, и разум ее ужаснулся — ведь обычным желанием она предавала Семью — и повелел ей спасаться бегством, пока она еще способна на это. Но слабость превозмогла разум. И она сделала то, чего не должна была делать. Она ответила на его страсть — и родичи ее толпами гибли в застенках его Семьи, пока, забыв о долге, она удовлетворяла свою похоть. Потом сон преобразился: неукротимая и беззаботная, она бежала, вдыхая пьянящий запах земли, густых тропических зарослей, леса и поля… нет, на самом деле она плыла с невероятной скоростью, и ноги ее не касались земли. И все это время ее преследовало нечто омерзительное. Источаемый преследователем запах возникал из самой земли, отравляя воздух, которым она дышала. Жимолость. Сладкая жимолость. Запах этот вселял в нее первобытный страх — неведомо почему она понеслась вдоль края утеса, вдруг возникшего из ниоткуда, и почему-то оказалось, что она бежит рядом со своей кузиной Даней. Обе они вновь стали девчонками и, обследуя окрестности Дома, пробудили там нечто древнее и злое — она понимала это, не зная причин, — и проснувшееся чудовище хотело их погубить. А потом утес обрушился под ними, и они с Даней упали вниз. В воздухе Кейт вновь начала Преображаться, панически боясь, что кузина теперь увидит ее и откроет секрет, который она так усердно оберегала. Невзирая на все попытки Кейт управлять Трансформацией, руки ее превратились в передние ноги, потом распластались крыльями… но они непрестанно падали. Беспомощная, валилась она в пропасть, а земля внизу становилась все ближе и ближе.
С бьющимся сердцем и пересохшим ртом, Кейт пробудилась как от толчка. Она не шевелилась, не открывала глаз — кто-то находился в ее комнате. Запах сообщил ей, что это дядя Дугхалл; неровный мурлыкающий храп свидетельствовал, что он спит в кресле у двери. Когда же он очутился здесь и почему решил дожидаться ее пробуждения, вместо того чтобы разбудить? И — что более важно — какую часть своей природы выдала она во сне?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49