— Но… почему? Я не понимаю. Вы ведь едва меня знаете.
Вики улыбнулась:
— Это не имеет значения. У каждого из нас порой случается в жизни такое, что нам позарез нужна помощь. И нередко бывает, что рядом не оказывается человека, которому можно было бы полностью довериться. Я тоже через это проходила. Я знаю, что в такие минуты бывает так тошно, что хочется руки на себя наложить.
Дженнин смотрела на нее с таким изумлением, что Вики, заметив это, невольно улыбнулась и кивнула:
— Да, Джен, и я через это прошла. Так вот, когда я уже окончательно утратила не только последние иллюзии, но и последние надежды, нашелся человек, который протянул мне руку помощи. Он помог мне обрести силы, вновь поверить в себя и не стыдиться собственной тени. Я поняла, что таким образом жизнь испытывает нас, как бы проверяет на прочность, а заодно определяет, достойны ли мы считаться настоящими людьми. Не все выдерживают это испытание. Зато потом обретенный бесценный опыт позволит тебе понять других людей и помочь им, когда они обратятся к тебе за помощью. Вот почему я и хочу сейчас попытаться помочь вам.
— И вы не боитесь? — спросила Дженнин. — Ведь вы меня совсем не знаете.
— Порой так даже легче, — ответила Вики. — Иногда труднее всего бывает заглянуть в душу самых близких людей. Тем более что именно они, как правило, совсем нас не понимают.
Дженнин задумчиво покачала головой.
— Да, — сказала она наконец. — Пожалуй, вы правы — они нас не понимают.
А на другом конце Лондона за несколько минут до начала спектакля Элламария лихорадочно пыталась связаться с Дженнин. Вот уже несколько дней, как от ее подруги не было ни слуху ни духу, и теперь Элламария уже не просто волновалась — она панически боялась за подругу. Наконец, отчаявшись дозвониться, Элламария в сердцах бросила трубку и поспешила на сцену.
После спектакля она едва сумела пробраться в свою гримерную — дверь была едва ли не до половины завалена цветами. Ее щедрый поклонник пожелал остаться неизвестным.
Сидя на кровати в больничной палате, Кейт пыталась вспомнить, что с ней произошло. Прошло почти три недели с тех пор, как ее сюда привезли, но Кейт почти ничего не помнила. Каждый день приходил врач, и Кейт смотрела, как шевелятся его губы и кривые зубы и как моргают проницательные серые глаза, пока он говорил с ней. Настало время, когда она впервые ответила на какой-то его вопрос, а ведь поначалу она молчала как рыба; даже его вид был ей отвратителен.
Отец принес в палату телевизор. Подруги каждый день приходили навестить ее, но только Дженнин с ними не было. Кейт вспомнила о ней далеко не сразу, но и потом не могла заставить себя хотя бы даже поинтересоваться, как дела у Дженнин: слишком свежа еще была рана.
Кейт невидящим взором смотрела на телевизионный экран. Завтра се выпишут. Мысль о возвращении домой радовала Кейт, она уже чувствовала себя гораздо увереннее. Даже о своем неродившемся малыше она старалась не вспоминать. Малютка уютно устроился в глубине ее подсознания, где ему всегда будет хорошо. Кейт никому не говорила, но и сейчас по ночам, в особенности ближе к рассвету, детский плач будил ее, извлекая из бездонной пропасти очередного кошмара. Да, ведь все случившееся с ней и было кошмаром. Теперь Кейт это твердо поняла и знала — все пройдет.
Она посмотрела па цветы, которые были расставлены по всей палате, — отец и подруги пытались поднять ей настроение. Больше всех цветов привозила Элламария; у нес их было в эти дни хоть пруд пруди. В последний раз Элламария пришла навестить ее вместе с Бобом, и, глядя на эту пару, Кейт даже позавидовала, что не обладает таким стойким характером, как ее подруга. Элламария никогда не попала бы в такую передрягу, в этом Кейт была твердо уверена.
Кейт подняла голову, чтобы посмотреть на телеэкран.
Знакомая заставка. Сколько раз она в нетерпении ждала эту передачу! Музыка кончилась, и на экране появилась Дженнин.
Кейт быстро нащупала пульт дистанционного управления и выключила телевизор. Она по-прежнему не могла смотреть на Дженнин. Не могла заставить себя даже взглянуть на ее лицо. Ей, правда, показалось, что она успела заметить в глазах Дженнин щемящую боль, но Кейт отогнала эти мысли прочь. Эх, Дженнин! Милая, милая Дженнин. Сколько гадостей она ей наговорила, пытаясь свалить на подругу всю вину, выместить на ней обиду за перенесенную боль.
Она должна во что бы то ни стало повидаться с Дженнин и попросить у нее прощения. Должна спасти их дружбу. Это самое дорогое, что у нее осталось. А ведь Дженнин была в последнее время такая грустная, порой казалась просто убитой. Даже когда вес они собирались вместе, Дженнин казалась самой одинокой. Дженнин всегда была одна, в самые тяжелые минуты ей было негде искать утешения. Она влачила свой тяжкий груз в одиночку.
Нет, все они должны помогать друг другу. Только вместе можно вырваться из этого ада.
Она повернула голову, и на подушку упали две слезинки.
— О, Джон! — прошептала она. — Джен, родненькая, прости меня. Я так тебя люблю, ты только прости меня, ДУРУ.
Она даже не слышала, как открылась дверь, и вдруг кто-то взял ее за руку. Кейт скосила глаза. Рука была мужская, холеная, со смуглыми длинными пальцами, поросшими короткими волосками. Кейт поразилась, насколько белой и хрупкой выглядела в ней ее собственная рука. И вдруг ее сердце екнуло. Джоэль! Он вернулся! Она ни на минуту не переставала верить, что рано или поздно это случится.
Она поспешно подняла голову и увидела Ника, который стоял над ней и улыбался. Кейт быстро зажмурилась, потом попыталась улыбнуться в ответ.
— Здравствуйте, Кейт.
Она открыла глаза и снова посмотрела на него. Лицо Ника светилось той особой суровой красотой, что отличала, по ее мнению, самых утонченных мужчин. Темные волосы волнами ниспадали на плечи, а иссиня-черные глаза, из уголков которых, когда Ник смеялся, веером разбегались морщинки, ласково ей улыбались. Кейт вдруг увидела родинку на его правой щеке и удивилась, что не замечала ее прежде. Чудо, а не родинка. Хоть какой-то изъян на столь совершенном лице.
— Здравствуйте, Ник.
Он взял со столика коробочку с бумажными салфетками и протянул ей. Кейт вытерла заплаканные глаза.
— Извините. — Она натужно рассмеялась. — В последнее время у меня частенько глаза на мокром месте.
— Это пустяки, — со смехом сказал он. — Иногда немного поплакать полезно. Только не слишком увлекайтесь, чтобы это не стало привычкой.
Кейт улыбнулась и села, откинувшись на подушки.
— Постараюсь, — пообещала она.
Ник придвинул стул и сел.
— Значит, завтра выписываетесь?
Она кивнула.
— Больше не могу здесь оставаться. Все мне тут напоминает…
Ник отвел взгляд, и Кейт подумала, что ему, наверное, неловко говорить с ней об этом. Что ж, вполне объяснимо.
Они помолчали.
— Я очень рад вас видеть, — сказал Ник.
Кейт порозовела.
— Я выгляжу ужасно, — пробормотала она, проводя рукой по волосам.
— Напротив, вы прекрасны, — заверил Ник.
— О, в галантности вам не откажешь.
Его лицо посерьезнело.
— А если без шуток, Кейт, как вы себя чувствуете?
Она отвернулась; на глаза снова навернулись слезы.
— Извините, — поспешно сказал Ник. — Я не хотел вас огорчать.
— Ничего, — вздохнула Кейт. — Вы вовсе не виноваты.
А чувствую я себя вполне нормально. Порой, конечно, накатывает, но я отгоняю грустные мысли прочь.
— А… он приходил?
Кейт посмотрела на него.
— Джоэль?
Ник молча кивнул.
— Нет.
На его скулах заходили желваки, и Кейт даже показалось, что он разгневан. Но в следующее мгновение его красивое лицо смягчилось.
— Может быть, если вам лучше, то мы наконец выберемся куда-нибудь, как договаривались?
Кейт посмотрела на него; Ник тоже не отрываясь смотрел на нее. Потом она потупилась.
— Не знаю, Ник. Я не уверена, что смогу снова… дружить с мужчиной. По крайней мере в ближайшее время.
После затянувшегося молчания Ник сказал:
— Что ж, ладно. Но только обещайте, что позвоните мне, если передумаете.
— Обещаю, — улыбнулась Кейт.
Взгляд Ника преисполнился такой нежностью, что Кейт захотелось прикоснуться к нему.
— Спасибо, что пришли. Ник.
Он улыбнулся.
— Я буду ждать вас, Кейт, — сказал он.
Затем встал и вышел из палаты.
Глава 20
— Перестань нервничать, — сказал Боб. — С актрисами такое вечно приключается; не ты первая и не ты последняя. Поклонники всегда задаривают своих кумиров цветами.
Он сидел с Элламарией и Ником в буфете за кулисами.
Однако слова режиссера нисколько не успокоили Элламарию, лоб которой по-прежнему прорезали хмурые складки.
— Я еще понимаю, если бы тебе присылали письма с угрозами, — добавил Боб. — Но цветы? Нет уж, увольте.
Ты должна радоваться.
— А я вот не радуюсь, — возразила Элламария.
— Я вижу, — кивнул Боб. — Хотя и совершенно не понимаю, почему ты тревожишься. В конце концов, я ведь всегда рядом. Я тебя в обиду не дам. Словом, прошу тебя — перестань беспокоиться.
Элламария посмотрела на Ника и усмехнулась:
— Интересно, кто же он, мой тайный воздыхатель?
— Думаю, что он очень робкий и одинокий, — сказал Боб. — Кто знает, может, ты ему напоминаешь его собственную мать.
Ник хохотнул, а Элламария, размахнувшись, залепила бы Бобу оплеуху, но тот ловко уклонился.
— Погоди, в другой раз я с тобой непременно разделаюсь, — посулила Элламария.
— Так, а кофе нам подавать не собираются? — спросил Ник, поглядывая на часы.
— Рано еще, — пробурчала Элламария. — А что, тебе с нами надоело?
Вместо ответа Ник встал и отправился спросить о кофе.
Когда он вернулся, Боб, склонившись над столом, гладил Элламарию по волосам и что-то нашептывал ей на ухо.
Ник уселся напротив, испытывая заметную неловкость от своего вторжения.
— Не вешай нос, — улыбнулась ему Элламария, глядя на его погрустневшую физиономию., Ник усмехнулся:
— Не знаю отчего, но всякий раз, глядя, как вы воркуете, я ловлю себя на том, что завидую. Порой вы мне кажетесь самой совершенной парой в мире, — вздохнул Ник.
— Не совсем, — сказал Боб, глядя на него в упор.
Кровь бросилась Нику в лицо. Черт, и надо же такое ляпнуть!
— Извините, старина, я не подумал.
— Пустяки, — великодушно произнесла Элламария. — И на солнце есть пятна. Кстати, ты виделся с Кейт?
Ник покачал головой:
— После того как она выписалась, еще ни разу. Как у нее дела?
— Боюсь, что не очень. Она по-прежнему почти все время подавлена, что, впрочем, неудивительно. Завтра я хочу увезти ее на несколько дней в Шотландию. Там есть одно славное местечко, и, надеюсь, мы с ней немного развеемся. Для нее это очень важно.
Ник промолчал.
— А почему ты не звонишь ей? — осведомился Боб.
— Мы договорились, что она сама позвонит, когда будет в настроении. Не стоит на нее давить.
Боб пожал плечами:
— Дело твое. Но только я бы на твоем месте не слишком тянул.
В эту минуту вошла буфетчица, и Элламария встала, чтобы заказать кофе.
Стоя у прилавка и глядя на оставшихся за столом мужчин, она подумала о Нике и Кейт. Она была уверена, что Ник втайне вздыхает по ее подруге. Да и Кейт как никогда нужен был мужчина, сильный и надежный, способный вернуть ее к жизни. Возможно, Нику это по силам. Нужно до отъезда в Шотландию обсудить это с Эшли. Сегодня же.
Эшли посоветует, как быть.
Элламария отнесла поднос с чашками к столу и вновь задумалась о предстоящей поездке в Шотландию. Она отдавала себе отчет, что едет туда не только ради Кейт, хотя и искренне надеялась помочь подруге. Сама Элламария могла выбраться туда лишь потому, что постановки «Двенадцатой ночи» прерывались на неделю. Боб скорее всего даже не заметит ее столь короткого отсутствия. Она думала увезти Кейт в то самое место, куда возил ее Боб вскоре после того, как они познакомились. Там впервые он признался ей в любви, и там они стали любовниками. Элламария и сама толком не понимала, почему хотела свозить Кейт именно туда. Возможно, внутренний голос подсказывал, что и для Кейт это место может стать чем-то особенным.
Бланш пошевелилась во сне и перевернулась на другой бок. Волосы разметались по подушке, а раннее утреннее солнце позолотило ее лицо.
Джулиан легонько, чтобы не разбудить Бланш, провел пальцем по ее щеке. Присев в постели и глядя в окно, он с завистью подумал, что и сам не прочь поспать еще.
Привычный уже кошмарный сон разбудил его в предрассветный час. Сон, в котором он вновь и вновь шел с Бланш к алтарю. Викарий спрашивал, есть ли у кого из присутствующих возражения против того, чтобы их связали священные узы брака, и всякий раз из толпы кричали, что есть. Что он любит другую женщину и не должен вступать в брак с Бланш. Джулиан знал, что это кричит он сам, что внутренний голос предупреждает его: остановись, пока не поздно! И… просыпался разбитый, в холодном поту.
«Но ведь я люблю Бланш, — уверял он себя. — Всем сердцем люблю. Мне с ней хорошо, именно о такой жене я всегда мечтал». «Тогда почему ты мечешься?» — спрашивал внутренний голос.
Джулиан знал почему. В глубине души он прекрасно это понимал, однако боялся смотреть правде в глаза. «Но ведь эта правда всегда будет тебя преследовать, — не унимался внутренний голос. — От правды не убежишь. Признайся же! Признайся сам себе, что любишь другую.
Признайся, что совершил ошибку. Сейчас, пока еще не поздно».
Выбравшись из постели, Джулиан подошел к окну. До дня свадьбы оставалась всего неделя. Да, какая-то неделя — и Бланш станет его законной женой.
«Перестань прятать голову в песок, — говорил ему внутренний голос. — Остановись и посмотри правде в глаза!»
Эшли. Где она сейчас? Что делает? Думает ли еще о нем, вспоминает ли? Да, именно Эшли была властительницей его грез, и именно из-за нее настырный внутренний голос не переставая бубнил, что пора остановиться и посмотреть правде в глаза.
Вдруг Джулиану показалось, что с его сердца свалился огромный камень. Да, он наконец сумел признаться самому себе, что любит Эшли, всегда любил се и малодушно лицемерил, пытаясь это отрицать. Он мечтал прикоснуться к ней, увидеть ее улыбку, приласкать и вдохнуть ее запах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51