Такое же заявление в рамках Совета Безопасности даст американское правительство в отношении Кубы. Оно заявит, что США будут уважать неприкосновенность границ Кубы, ее суверенитет, обязуются не вмешиваться все внутренние дела, не вторгаться сами и не предоставлять свою территорию в качестве плацдарма для вторжения на Кубу, а также будут удерживать тех, кто задумал бы осуществить агрессию против Кубы как с территории США, так и с территории других соседних с Кубой государств.
Находящиеся на Кубе средства, о которых Вы говорите и которые, как Вы заявляете, Вас беспокоят, находятся в руках советских офицеров. Потому какое-либо случайное использование их во вред Соединенным Штатам Америки исключено.
Эти средства расположены на Кубе по просьбе кубинского правительства и только в целях обороны. Поэтому если не будет вторжения на Кубу или же нападения на Советский Союз или других наших союзников, то, конечно, эти средства никому не угрожают и не будут угрожать. Ведь они не преследуют цели нападения».
Текст этого письма Председателя Совета министров СССР был передан в американское посольство в 17.00. Однако напряженность момента была настолько высокой, что Хрущев принял решение одновременно передать его на английском языке по московскому радио.
Несмотря на примирительный характер письма Хрущева, ответ Белого дома был достаточно сдержанным, если не сказать жестким. Вопрос об американских ракетах в Турции выводился за рамки переговоров на том основании, что проблемы безопасности Западного полушария и Европы не взаимосвязаны. Подчеркивалось, что решение всех других проблем возможно только после урегулирования Карибского кризиса.
Пространство для компромисса, однако, явно расширилось.
Но вскоре этот с таким трудом налаживаемый переговорный процесс едва не был сорван. В этот день было зафиксировано восемь нарушений воздушного пространства Кубы американскими самолетами. Кубинские зенитчики сбили один из истребителей Ф-104, летевший на малой высоте. В тот же день над Кубой был сбит самолет У-2, совершавший разведывательный полет. Летчик майор ВВС США Р. Андерсон погиб. Решение на уничтожение самолета было принято генерал-лейтенантом С.Н. Гречко, заместителем командующего ГСВК по ПВО. Самолет, летевший на высоте 21 км, был сбит первой же ракетой С-75 (ЗРК «Десна») дивизионом под командованием майора И. Герченова, который нес боевое дежурство в районе города Банес.
Генерал армии И. Плиев во время доклада о происшествии пришел в ярость: накануне он запретил открывать огонь без его личного разрешения. Однако, по свидетельству генерал-майора в отставке Л.С. Гарбуза, заместителя ГСВК по боевой подготовке, также высказавшегося за уничтожение самолета, «решение на пресечение полета определялось оперативно-стратегической необходимостью не допустить получения руководством США сводных разведданных о ракетной группировке». В войсках тогда доминировало мнение: высадка американского десанта на остров неизбежна.
Как бы то ни было, об инциденте надо было докладывать в Москву. Министр обороны маршал Советского Союза Р.Я. Малиновский, узнав о случившемся, сдержал свой гнев. Его обратная шифротелеграмма содержала только одну фразу: «Вы поторопились».
Но реакция Хрущева была значительно более острой.
Сначала он думал, что самолет сбит самими кубинцами, и в шифротелеграмме Кастро, посланной 28 октября, в достаточно резкой форме обвинил в этом кубинские ПВО. Затем он решил, что самолет сбит советскими войсками, но по личному указанию Кастро.
Инцидент действительно мог иметь самые серьезные последствия. Президент США и его советники пришли к выводу, что все эти действия являются звеньями одной продуманной стратегии Москвы, свидетельствующей о намерении Хрущева занять самую жесткую позицию, вплоть до развязывания войны.
Д. Раск вспоминал, что все члены исполнительного комитета были крайне обеспокоены «возможностью того, что Хрущев может ответить полномасштабным ядерным ударом; что он может находиться в такой ситуации, что не способен контролировать свое собственное Политбюро, независимо от того, какими являются его личные взгляды…»
В исполнительном комитете СНБ США сразу возобладала позиция «ястребов». Американцы знали, что у кубинской ПВО отсутствует необходимое ракетное вооружение для поражения высотных целей. Значит, решение на поражение самолета могло быть принято только в Москве. Значит, Кремль с высокой степенью вероятности решился на ведение военных действий. Исполнительный комитет с редким единодушием стал склоняться к целесообразности нанесения упреждающих ударов по пусковым установкам советских ракет.
Хладнокровие в этой обстановке проявил американский президент. Настойчивое предложение о бомбардировке было им отклонено. Кеннеди, подводя итоги дискуссии, прозорливо заметил, что его беспокоит не первый шаг к эскалации, а то, что «обе стороны пойдут на четвертый и пятый, но не дойдут до шестого, так как его уже некому будет сделать».
Результатом совещания стал визит Р. Кеннеди в советское посольство в Вашингтоне. Министр юстиции США сообщил советскому послу, что в результате инцидента с У-2 обстановка усугубилась. На президента оказывается сильный нажим, с тем чтобы он отдал приказ отвечать огнем на огонь. В то же время США не могут прекратить разведывательные полеты, так как это единственное средство контроля за строительством стартовых позиций баллистических ракет на Кубе. Одновременно он высказал предложение о начале переговоров по урегулированию кризиса на базе советских предложений от 26 октября и ответного письма американской стороны. Р. Кеннеди заявил: «Правительство США готово дать заверения, что никакого вторжения на Кубу не будет, и все страны Западного полушария готовы дать аналогичные заверения». Советский посол, придерживаясь инструкций из Москвы, вновь поднял вопрос о необходимости «бартерной» сделки: советские ракеты на Кубе в обмен на американские в Турции. На это Р. Кеннеди заметил, что президент не видит непреодолимых трудностей в разрешении этой проблемы, но американские ракеты находятся в Турции по решению НАТО, и для проведения необходимых переговоров и дальнейшей эвакуации ракет потребуется не менее 4-5 месяцев.
Тем временем одновременно с кубинской едва не произошла другая трагическая «случайность». Американский разведывательный самолет У-2 нарушил теперь уже воздушное пространство СССР. Он следовал на базу после облета Северного Ледовитого океана и, по американской версии, сбился с курса из-за плохой погоды. Навстречу «заблудившемуся» с разных направлений вылетели советские и американские истребители. К счастью, выдержки у советских и американских летчиков хватило и в бой они не вступили. В сопровождении американских истребителей У-2 повернул на Аляску.
Если данный полет и был случайностью, он тем не менее мог иметь самые трагические последствия. Расценив этот шаг как разведку перед началом широкомасштабных военных действий, Советское правительство могло поднять даже вопрос о необходимости нанесения упреждающего удара.
Сообщение о сбитом У-2 и послание Ф. Кастро о возможном начале американской агрессии в ближайшие 24-72 часа стали последней каплей для встревоженного Н. Хрущева. Он понял, что больше медлить нельзя.
В Вашингтон ушло срочное послание: после официального подтверждения согласия США с большинством советских условий Советский Союз готов вывести ядерное оружие с Кубы.
Именно этот день вошел в историю как кульминация Карибского кризиса, когда мир был на волосок от термоядерной катастрофы.

Была ли возможна ядерная катастрофа?
Вероятность трагического исхода Карибского кризиса сохранялась по разным причинам вплоть до последних дней напряженности.
Во-первых, война могла возникнуть из-за нелепой случайности.
Такой случайностью могло бы стать, например, уничтожение советскими средствами ПВО 27 октября американского самолета-нарушителя У-2.
Сценарий «случайного» развязывания войны досконально обсуждался в исполнительном комитете СНБ США. Большинство участников дискуссии пришли к мысли, что Советский Союз и Куба готовы развязать войну. Один из членов комитета, Т. Соренсен, вспоминал:

«Наша маленькая группа, бесперывно заседавшая за столом в эту субботу, чувствовала, что ядерная война в этот день ближе, чем когда-либо в ядерную эпоху. Если советские корабли будут продолжать продвижение, если ракеты ПВО будут продолжать огонь, если оборудование ракетных позиций будет продолжаться и если Хрущев будет продолжать настаивать на уступках, приставив пистолет к виску - тогда, как все мы верили, - Советы хотят войны, война будет неизбежна».
Выдвигались даже фантастические предположения. Так, Д. Раск вспоминал: «Мы размышляли над ситуацией Хрущева: не может ли какой-нибудь советский генерал или член Политбюро приставить пистолет к хрущевской голове и сказать: господин председатель, запускайте эти ракеты или мы вам выпустим мозги наружу».
Именно в этот день, 27 октября, 51-я ракетная дивизия была способна нанести ракетно-ядерный удар со всех 24 стартовых позиций. Имевшийся боезапас обеспечивал полтора залпа. Правда, по компетентной информации генерала армии А. Грибкова, «из 36 ракет средней дальности только половина была подготовлена для заправки горючим, окислителем и стыковки с головными частями. Ни одной ракете не вводилось полетное задание».
В накаленной атмосфере тех дней было предостаточно и других возможностей для возникновения трагических случайностей. Это и передача полковником О.В. Пеньковским в момент ареста в ночь с 22 на 23 октября установленного сигнала «Начинается война»; и приведение 22 октября 15 ракет «Юпитер», размещенных в Турции, в готовность к пуску; и переданный 24 октября приказ генерала Т. Пауэра, возглавлявшего САК США, на приведение подчиненных частей в состояние полной боевой готовности.
Находившиеся на вооружении противостоявших группировок сторон тактические ядерные ракеты «Луна» и «Онест Джон» могли быть применены и по санкции командующих этими группировками, которые, естественно, руководствовались непосредственными оперативно-тактическими соображениями, а не политическими расчетами.
Так, в советской группировке позиции дивизионов тактических ракет «Луна» заранее были «привязаны» в топографическом отношении к наиболее вероятным направлениям высадки морских десантов противника будут предназначены для нанесения ударов по десантам противника при подходе их непосредственно к берегу, а также при сосредоточении на плацдармах. Право выбора объектов для удара предоставлялось командирам мотострелковых полков. Окончательный приказ на нанесение ядерных ударов ракетами «Луна» мог принять генерал И.А. Плиев.
Когда Н.С. Хрущев в присутствии Р.Я. Малиновского и С.П. Иванова инструктировал будущего командующего войсками Группы генерала армии И.А. Плиева, встал вопрос о применении тактических ракет с ядерными боеголовками. После некоторого раздумья Хрущев как глава правительства и Верховный главнокомандующий дал право командующему Группой использовать ракеты «Луна» по своему усмотрению при непосредственной обороне острова, подчеркнув, что в этом случае он обязан хорошо взвесить обстановку и только тогда принять решение, что в столь серьезном вопросе не должно быть спешки. Это право дается ему на случай, если будет отсутствовать связь с Москвой.
Наконец, американская авиация, как разведывательная, так и истребительная и штурмовая, ежедневно висела над островом, иногда на высотах 100-200 метров. В воздухе ежечасно находились сотни самолетов. Гул моторов сотрясал воздух, создавалось впечатление массированного воздушного налета с бомбометанием на советские объекты. При этом американцы вели психологические атаки. Нередко летчики открытым текстом запрашивали свой командный пункт: «Когда будем наносить удар по Кубе?»
К счастью, «случайный» вариант перерастания кризиса в ядерную войну в тех условиях не реализовался. Мужества, благоразумия и выдержки хватило как той, так и другой стороне.
Во-вторых, война могла начаться по вине политических «ястребов» в руководстве США.
Силовой вариант разрешения кризиса - нанесение воздушного удара по советским позициям на Кубе - доминировал на заседаниях исполнительного комитета в Вашингтоне. Д. Ачесон, П. Нитце, Дж. Маккоун, Д. Диллон, М. Тейлор и другие заседавшие в нем авторитетные и влиятельные политики вплоть до последнего дня кризиса продолжали считать, что Советский Союз не осмелится ответить даже в том случае, если совете кие ракеты на Кубе подвергнутся атаке. Требования нанести воздушный удар звучали даже после того, как Москва согласилась убрать свои ракеты с острова.
Ряд видных американских политиков после завершения кризиса подверг резкой критике уступчивость и мягкотелость Дж. Кеннеди. Так, У. Ростоу и П. Нитце в официальном меморандуме, подготовленном в феврале 1963 г., утверждали, что главной ошибкой президента и его советников была «чрезмерная озабоченность опасностью возникновения ядерной войны».
Однако американские «ястребы» глубоко и опасно заблуждались, критикуя своего президента за мягкотелость. Они не знали истинной боевой мощи советской группировки на острове. Американской военной разведкой вместо реальных 42 тысяч в Вашингтон докладывалось только о 10 тысячах советских военных советников и специалистов. Они недооценивали также решимость советского военно-политического руководства ответить ударом на удар, если обстановка окажется безвыходной. В случае не то что вторжения на остров, а даже одного воздушного удара по советским позициям Москва была бы просто вынуждена ответить, несмотря на самоубийственность этого шага.
Сразу же после кризиса А. Микоян, беседуя с Ф. Кастро, заявил:

«Мы не смогли бы воздержаться от ответа на агрессию против США.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120