«Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним — ходить», — ответствовал Молотов, тоже уже коньяком взбодренный…
Риббентроп рассмеялся:
— Едко! Но спорить с этим сложно, герр Молотов…
Он полюбовался игрой света в золотистой от коньяка рюмке и предложил:
— Герр Молотов! Мы действительно обозначили проблемы так, как они нам видятся сейчас, — это «сейчас» немец выделил, — и еще раз говорить об уже сказанном стоит вряд ли…
Молотов согласно кивнул…
— Так вот, я хотел бы совместить общие проблемы и детали и информировать вас кое о чем дополнительно…
— Буду благодарен…
— У Германии непростое положение, вы это понимаете. Но — выигрышное… Однако и в шахматах, и в политике, а уж тем более в войне важен темп, время…
— Согласен…
Риббентроп опять начал любоваться коньяком, и, не отрывая глаз от желтоватых искорок в рюмке, продолжал:
— Германия сегодня ведет выигрышную партию, но в условиях цейтнота, потому что Англия не желает признать очевидное — свой разгром. Почему?
— Но может, она не так уж и приперта к стенке? — прямо спросил Молотов.
— Приперта, приперта, но все еще надеется…
— На что?
— Не на «что», а на «кого»…
— Так на кого же?
— Во-первых, на Америку.
— Согласен…
— А во-вторых… — Риббентроп оторвал взгляд от искр в коньяке и прямо посмотрел на собеседника, — во-вторых, она надеется на вас…
— Мы не даем ей оснований для таких надежд, — мрачновато покачал головой Молотов…
— Такие основания дает им сам факт вашего нейтралитета… Нет, я не имею в виду, что вам надо присоединиться к военным действиям против Острова… Фюрер сказал же вам, что в этом нет необходимости…
— Так что же?
— Вам надо сделать широкий открытый политический шаг, герр Молотов!
— Вы имеете в виду ваше предложение по «Пакту трех»? — Да…
— Тут надо думать…
— Хорошо, думайте… Но я вам сообщу кое-что конкретное, чтобы вы лучше понимали, что мы действительно хотим нового мирового порядка, исключающего атлантический диктат, и, скорее всего, найдем в том поддержку все большего числа народов.
— Например?
— Например, есть надежда на соглашение с Бельгией о присоединении ее к германской центральной Европе. С Голландией мы намерены обращаться осторожно из-за ее колоний… И это — не все…
— А Балканы?
— На Балканах мы сильны экономически, и нам ни к чему самостоятельно, — тут Риббентроп опять выделил слово, — умножать там политические проблемы…
Беседа текла, тек в рюмки — умеренно— коньяк, незаметно утекало и время…
Наутро Молотов уехал в Москву…
ПРОШЛА оговоренная неделя… Молотов в литерном поезде Сталина ехал по Белоруссии… Позади остались Смоленск, Минск, год назад возвращенные Барановичи… Поезд подъезжал к Жабинке, а там уже и до Бреста рукой подать…
Молотов стоял у окна, смотрел на серый по поздней осени пейзаж, думал… В своих мягких сапогах неслышно подошел Сталин, встал рядом, тоже начал смотреть в окно…
Проехали Жабинку…
— А ты знаешь, Вячеслав, что километров двадцать западнее Жабинки — Кобрин…
— Не знаю… Погоди: Кобрин… Кобрин…
— Имение Суворова!
— Ах, да… Вспомнил! Когда отмечали столетие со дня его смерти, я мальчишкой был, но помню…
— А мне тогда уже двадцать было, — вздохнул Сталин… Помолчали…
Подошел Власик — начальник охраны, сообщил:
— Скоро Брест…
Брест, старое славянское Берестье (от «берест» — вяз) в Волынском княжестве, долгое время находился в составе Польши. Вначале в 1319 году он был захвачен великим князем литовским Гедимином и назван Брест-Литовском. Затем по Люблинской унии 1569 года Литва объединилась с Речью Посполитой, и Брест стал польским. В 1596 году созванный здесь поместный собор кончился расколол украинцев на по-прежнему православных и сторонников союза — унии — с католическим Римом… И Брестская уния положила начало униатской церкви на Украине… Факт в истории этого городка не самый приглядный…
Не очень красила его и история с Брестским миром, который в марте 1918 года пришлось заключить новой Советской Россией с германским блоком: Германия, Австро-Венгрия, Болгария и Турция…
Это был первый международный договор РСФСР, и суть его лучше всех охарактеризовал тот, кто на нем больше всех настаивал— Ленин.
Ленин сказал тогда: «Похабный мир», но заключать его надо было. Его и заключили — после долгих и неумных проволочек. Тогда сильно подгадил делу Троцкий с его формулой «ни войны, ни мира» и готовностью сдать немцам не только Питер, но даже Москву.
Ленин тогда чуть не вышел из ЦК — его поддержало незначительное большинство, и в том числе — Сталин.
Когда Молотов вернулся, он сразу спросил Сталина:
— Коба, а ты не боишься, что выбор Бреста даст пищу толкам… Один раз русские и немцы уже вели в Бресте переговоры, и добром это для русских не кончилось.
— Я выбрал Брест прежде всего как место на почти прямой линии между Москвой и Берлином. А толков мы не боимся, — отрезал Сталин в ответ.
Однако ассоциации разного рода возникали сами собой… У городка с населением к 1940 году в 30 с небольшим тысяч была богатая, но не очень-то славная для русских история.
Брест вновь вошел в состав России в 1796 году после третьего раздела Польши. В 1833 году, в начале царствования Николая I, тут выстроили могучую крепость — как главный редюит всей укрепленной системы тогдашнего Царства Польского. В крепости, занявшей на трех укрепленных островах всю обширную «стрелку» Буга и впадающего в него Мухавца, имелась Цитадель — на Центральном острове, форты, казармы, церковь, каналы, укрепления — одно из которых называлось Кобринским.
Городок же Брест-Литовск, стоящий на правом берегу Западного Буга, стал важным стратегическим узлом дорог на Варшаву, Вильно, Москву — вначале шоссейных, а потом — и железных.
Вплоть до Первой мировой войны Брестская крепость оставалась одним из главных устоев русского западного фронта, являясь крепостью первого класса. Однако пушки здесь не гремели — при общем отступлении русских армий в 1915 году немцы ее просто обошли, и Брест был оставлен без боя. Уходя, мы взорвали почти во всех фортах капониры, казематы и пороховые погреба…
По Рижскому миру эти западнобелорусские земли отошли вновь к Польше. Поляки хотели восстановить те форты, которые смотрели в сторону России, но денег на это так и не хватило… На переименование, впрочем, сил достало, и теперь городок назывался Brzesc-nad-Bugiem — Брест-над-Бугом…
В 39-м году к Бресту первыми вышли немцы. Поляки обороняли крепость два дня, потом она была взята. И почти сразу же она отошла к нам — по условиям демаркации.
И вот теперь в истории Бреста должна была начаться новая полоса.
Светлая ли?
СТАЛИН все об истории Бреста знал прекрасно — он заранее наводил справки, а о Брестском мире мог сам говорить как эксперт…
С 39-го года в Бресте стоял довольно сильный гарнизон — пограничники, пехотные части, зенитчики, и это обеспечивало дополнительную безопасность. А кроме того, Сталин решил, что неоднозначная история крепости сама по себе многозначительна и символична… А то, что здесь происходило раньше, можно было толковать по-разному…
Ну хотя бы так — были тут у русских неудачи, но черная полоса — не навсегда. Когда-то ее должна сменить полоса и светлая. Так почему бы этому произойти не сейчас?
Поезд начал плавно, почти незаметно тормозить, поездка заканчивалась.
А завтра начинался визит Гитлера…
Рапорт командующего Западным особым Белорусским округом, руки под козырьками фуражек, портупеи, петлицы со звездами, шпалами…
Сталин чувствовал себя несколько неуютно— вокруг было слишком много людей с оружием в кобурах, и с этим приходилось мириться. Он не боялся, нет… Он так давно привык к напряжению и к подавлению эмоций, что обычное чувство страха у него давно исчезло, и если он сейчас ощущал неясную тревогу, то лишь потому, что привык полностью контролировать ситуацию, а тут было полно неопределенностей. А он-то знал, что заговор военных и заговор троцкистов были не выдумкой НКВД, а реальным и весьма разветвленным делом. Делом, где смерть Генерального секретаря ЦК ВКП(б) Сталина давала бы кое-кому шанс…
Впрочем, он вовремя убрал и «головку» военных заговорщиков, и «головку» троцкистов и «правых», так что реально беспокоиться было не о чем — без знамени на битву не идут… Но неуют оставался — очень уж редко он бывал сейчас на «свежем» воздухе, «на людях» — не то что в конце двадцатых, когда он в заячьем треухе бродил по Москве вдвоем, втроем…
Теперь он шел по плацу Цитадели, оглядываясь на красноватые сооружения… Выглядело все впечатляюще, да и в военном отношении крепость быстро укрепляли — на всякий случай.
Рядом со Сталиным шел гвардейских статей седоватый генерал-майор со строгими, благородными чертами породистого лица…
Он, собственно, и был когда-то гвардейцем, пажом последней императрицы, кавалергардом и графом Российской империи… Звали его Алексей Алексеевич Игнатьев…
Когда определилось с приездом фюрера, Сталин задумался — а кто будет ему переводить? Случай был настолько особый, что и переводчик требовался особый. И надежный, и точный…
Так кто?
Привычный Павлов? Он неплохо знал язык, но и сам имел язык порой длинный. Впрочем, Павлов мог подойти.
А кто еще?
Бережков? Этот молодой парень был очень старателен, но серьезного идейного стержня в нем не чувствовалось.
Нет, Бережкова брать пока не будем.
Так кто? Доверить перевод таких разговоров, может быть — с глазу на глаз, он мог только самому себе, но…
Но где же взять другого Сталина, владеющего немецким?
И тогда Сталин вспомнил об Игнатьеве… Он знал его историю… Родом из высшей служилой элиты, аристократ, военный агент России в разных странах Европы, он в Первую мировую представлял русскую армию и российские военные интересы во Франции, получил командорский крест Почетного Легиона… При дворе Николая Последнего его не жаловали, и он долго не получал генеральские погоны, но он был очень опытен, деятелен, и его приходилось терпеть…
Для ускорения оплаты военных заказов русская казна открыла Игнатьеву личный счет, на котором к Октябрю 1917-го было несколько десятков миллионов франков.
После Октября граф стал их единственным формальным владельцем. У него просили эти миллионы на белое движение. Он не дал, заработав проклятие матери.
Ему предлагали полковничий — для начала — чин во французской армии и полную легализацию денег как его личного капитала. Он отказался.
Его подбивали уехать с деньгами и с женой-красавицей Наташей Трухановой в Америку, пополнив ряды заокеанских миллионеров. Он не соблазнился и несколько лет скромно жил с женой в пригороде Парижа, живя разведением шампиньонов…
Он хранил деньги для России. И отдал их — новой России, Советской…
Такому человеку можно было доверить без сомнения все — даже самый интимный перевод важнейшей беседы.
И Сталин пригласил к себе Игнатьева, объяснив, что намерен ему поручить и готов ли тот поручение принять…
— Не чинясь, скажу, товарищ Сталин, что готов! Правда, неожиданно все это, признаюсь… Не лежит душа к немцам еще со времен общения с кайзером, но — готов!
— То есть не одобряете, товарищ Игнатьев? — прищурился Сталин…
— Политика, товарищ Сталин, — не невеста на выданье… Приходится жить с тем, что имеется, — усмехнулся Игнатьев. — Но если честно и серьезно… — он взглянул на Сталина вопросительно…
— Честно и серьезно, товарищ Игнатьев…
— Так вот, если честно и серьезно, то ход выдающийся и может сработать.
— Ну, значит, договорились…
И вот сейчас Игнатьев вышагивал рядом и тоже оглядывался — как-то особенно…
— Что — знакомые места? — угадал Сталин.
— Да, бывать приходилось.
— Во время войны?
— Нет, тогда я уже сидел в Париже… Раньше бывал, когда учился в академии Генштаба…
Да, такого переводчика у Сталина еще не было. Однако по привычке иметь рядом с собой в серьезных случаях и молодого Павлова, которому он все же доверял, он распорядился, чтобы Павлов тоже поехал в Брест… Игнатьеву же Сталин сказал:
— Вы, Алексей Алексеевич, не сомневайтесь… Сам характер тех разговоров, которые у нас скорее всего будут, покажет вам, что мы вам полностью доверяем. Но Павлов, во-первых, сможет вас подменять, если вы устанете, а потом, вам вдвоем будет проще сделать записи бесед, потому что в их ходе, возможно, записывать будем не все…
— Понял, товарищ Сталин, — коротко, по-военному ответил Игнатьев.
Однако уже в поезде Сталин не увидел знакомого лица, зато с ними ехал Бережков. Сталин тут же поинтересовался:
— А где Владимир Павлов?
— Он себя весьма плохо чувствует, полностью вышел из формы, у него что-то вроде бессонницы, — ответил Молотов.
Сталин улыбнулся и сказал:
— Тогда передайте привет моему бледнолицему брату от вождя краснокожих…
Бывший граф и красный генерал Игнатьев на своем веку перевидал не то что многих, но абсолютно всех коронованных особ Европы и всех ее крупных политиков. И теперь, общаясь со Сталиным впервые так близко, он — стреляный-то воробей, маньчжурский генштабовский «зонт» — был поражен простотой и непосредственностью этой реакции человека, которого так часто честили тираном и диктатором…
«Каков-то окажется фюрер?» — невольно мелькнула мысль у Игнатьева, когда он уже засыпал перед завтрашним трудным днем…
УТРОМ 21-го кортеж Гитлера подъезжал в сопровождении батальона охраны к Бресту. Самолет фюрера приземлился на ближнем к Бресту с немецкой стороны полевом аэродроме, а уже там пересели в бронеавтомобили. Не лимузины, зато безопаснее… Фюрер относился к комфорту философски — любил его, но вполне мог обходиться и малым.
Выбор Сталиным Бреста особого комфорта не давал, к тому же, если добираться до него по железной дороге, меры безопасности оказывались чересчур громоздкими — это показала недавняя охрана поезда Молотова.
Но Гитлера, сразу после того, как он услышал от Молотова о предложении Сталина встретиться, охватило неудержимое желание сделать это как можно быстрее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98