А нам все «навяливают» на уши — коллективная безопасность, мол…
Есть в нашей истории такой крупный специалист по Германии — Лев Безыменский. Он в дипломатической — как он выражается— игре западных держав летом 1939 года насчитывает аж шесть плоскостей: 1) английскую, 2) англо-французскую по отношению к СССР, 3) англо-французскую по отношению к Польше, 4) англо-немецкую с целью возможного сговора с Германией, 5) англо-немецкую по неофициальным каналам с целью определить подлинные намерения Германии и 6) немецко-английскую в рамках неофициального информирования Англии о намерении Германии зондировать СССР.
Об одной только «плоскости» «забыл» упомянуть этот Лев — американо-европейской! То есть о той наклоненной Штатами плоскости, по которой они подло и ловко толкали европейские «демократии» к войне против Гитлера… А точнее — против себя, против мирных перспектив собственного, то есть американского, народа.
ВОТ ТАК, уважаемый мой читатель, была окончательно решена новая война в Европе. Далее мы еще не раз вернемся к тем дням 39-го года и еще не раз увидим подтверждение только что сказанному, но достаточно знать об этой беседе, чтобы точно понять — что и к чему…
Да, война была решена так…
И не Адольф Гитлер принимал решение о ее начале— он отнюдь не рвался к затяжному конфликту, хотя и был к нему психологически готов.
Но и готов-то он был к нему потому, что как талантливый политик понимал: война решена без него. И ему остается одно — постараться провести ее не так, как это предполагалось братьями Грусье, Буллитом, Рузвельтом, Черчиллем и прочими космополитствующими «гражданами мира»…
А это оказывалось возможным лишь в том случае, если будет снята напряженность в «русском» вопросе. И Россия нужна была Германии не только как нейтральный элемент, но и как…
Да чуть ли — не как союзник!
В августе 1939 года имперская служба по проблемам развития экономики подготовила докладную записку «Возможности межрегиональной военной промышленности под немецким руководством»… В ней был сделан следующий вывод: «Абсолютной защиты от блокады межрегионального пространства можно достичь только через тесное экономическое сплочение с Россией… Полная гарантия возможна только с сырьевыми ресурсами (дружественной нам) России… Без экономического союза с Россией… полностью обезопасить оборонную промышленность от последствий блокады невозможно».
Москва говорила Берлину — для экономического союза нужна политическая база. Но свой политический «Дранг нах Остен» в Россию летом 39-го года совершал Запад. Из Москвы уехал Стрэнг, и хотя толку от его занозистого «круглого стола» было мало, тремя державами было решено провести в Москве теперь уже военные переговоры.
2 августа Политбюро утвердило состав советской делегации: нарком обороны Ворошилов, начальник Генштаба РККА Шапошников, его зам Смородинов, начальник ВВС РККА Локтионов и нарком военно-морского флота Кузнецов.
Накануне, 1 августа, во Франции и Англии было публично объявлено о назначении состава военных миссий на трехсторонних переговорах в Москве по военным вопросам.
Конфиденциально же о решении английского правительства министр иностранных дел лорд Галифакс объявил нашему полпреду Майскому еще 25 июля.
26 июля о таком же решении французский МИД сообщил полпреду Сурицу.
Французы делегировали в Москву второстепенного члена Верховного военного совета генерала армии Думенка, генерала Валена, преподавателя военно-морской школы капитана 1 ранга Вийома, капитана Бофра и еще кое-кого по мелочи — одного майора и трех капитанов, которых должна была подкрепить тройка французских военных атташе в Москве во главе с генералом Паласом.
Англичане же…
Эти направили к нам компанию еще более удивительную…
5 августа к Ленинграду ушел пакетбот «Сити оф Эксетер» (скорость хода— максимум 13 узлов, то есть около 25 километров в час) с комендантом Портсмута адмиралом Реджинальдом-Планкетом-Эрнл-Эрл-Драксом и членами английской миссии (один маршал авиации, один генерал-майор и тоже немного «мелкоты»).
12 августа горе-переговоры начались. Россия была готова защищать Польшу и Францию полутора сотнями дивизий, десятью тысячами танков, пятью тысячами боевых самолетов и пятью тысячами тяжелых орудий, Англия — одной-двумя дивизиями.
При этом Дракс сообщал в Лондон, что предложения СССР — пустая затея. И ведь что удивительно и забавно — был прав в этом на сто, как говорится, процентов. Впрочем, Сталин, надо полагать, хотел довести ее до логического конца, то есть — до провала по вине Запада.
Очевидно, только поэтому сия затея еще окончательно не провалилась.
Но уже вот-вот должна была провалиться…
Еще до начала московских переговоров — 25 июля, Шнурре по прямому указанию Гитлера пригласил на ужин в ресторан «Эвест» Астахова и заместителя торгового представителя Бабарина.
26 июля заведующий восточноевропейской референтурой отдела экономической политики германского МИДа, прихвативший с собой личного референта, сидел напротив двух русских, впервые за много их встреч рассматривая собеседников в необычном ракурсе —через стол не мидовского, а отдельного ресторанного кабинета.
Собственно, то, что он готовился сообщить московским представителям, он говорил уже не раз, но на этот раз он говорил с санкции Гитлера, и это меняло все…
Поэтому, когда Шнурре сказал, что руководители-де германской политики исполнены самого серьезного намерения нормализовать и улучшить германо-советские отношения, Астахов сразу подобрался и тут же вспомнил о словах Вайцзеккера— о лавке, полной товаров…
Шнурре подтвердил — Германия готова предложить СССР на выбор все что угодно, от политического сближения и дружбы вплоть до открытой вражды.
Астахов уточнил — это личная точка Шнурре или же отражение мнения германского правительства?
Шнурре в ответе был внятен не очень-то… И все это надо было переварить не только двум желудкам русских дипломатов.
Впрочем, процесс развивался… И 30 июля статс-секретарь Вайцзеккер записал в своем дневнике: «Этим летом решение о войне и мире хотят у нас поставить в зависимость от того, приведут ли неоконченные переговоры в Москве к вступлению России в коалицию западных держав. Если этого не случится, то депрессия у них будет настолько большой, что мы сможем позволить себе в отношении Польши все что угодно. Я не верю, что разговоры в Москве закончатся ничем, но не верю и в то, что мы сможем чего-то добиться, как это теперь пытаются, в течение ближайших 14 дней».
Вайцзеккер имел в виду предстоящие московские переговоры СССР с Англией и Францией и явно переоценивал реализм Запада и недооценивал реализм Сталина…
ПРОЦЕСС же продолжал развиваться… 2 августа уже рейхсминистр Риббентроп по своей инициативе принимает Астахова, что при разнице их статусов означало крайнюю срочность и важность демарша. Рейхсминистр подтвердил Астахову, что все, что тот слышал от Шнурре, — это официальная позиция германского руководства.
Итак, приближался «момент истины»…
Утром 15 августа — как раз в день доклада на трехсторонних переговорах маршала Шапошникова — Шуленбург получил из Берлина срочную телеграмму, где ему предписывалось немедленно посетить Молотова и сообщить ему, что Риббентроп готов прибыть в Москву с кратким визитом, чтобы «от имени фюрера изложить господину Сталину точку зрения фюрера».
В 20.00 Шуленбург был у Молотова, чтобы сообщить это, а также познакомить наркома и Предсовнаркома с запиской Риббентропа, а по сути — Гитлера…
— Мне поручено изложить эту памятную записку устно, но я желал бы ее зачитать, — заявил германский посол.
И зачитал…
Документ всегда убедительнее его пересказа. Тем более такой документ, как тот, с которым мы чуть позднее познакомимся полностью.
Ведь он того стоит!
После зачтения записки началась беседа, и Молотов сразу же поинтересовался:
— Граф Чиано в беседе с нашим временным поверенным в Риме Гельфандом сообщил ему 26 июня о некоем «плане Шуленбурга» из трех пунктов, а именно: германское содействие урегулированию взаимоотношений СССР и Японии; заключение пакта о ненападении и совместное гарантирование прибалтийских стран; заключение широкого хозяйственного соглашения с СССР.
Немец постепенно наливался кровью, а Молотов спокойно спросил:
— Господин Шуленбург, насколько данное сообщение из Рима соответствует действительности?
Шуленбург был уже красен как рак и сдавленно пояснил, что речь-де шла о перспективах лишь в общих чертах… О Японии, мол, он говорил, о гарантиях для прибалтов — нет…
Однако Молотов его успокоил:
— Но в вашем плане ничего невероятного нет.
— Значит, приведенные вами, господин Молотов, его пункты можно брать за основу? — обрадовался Шуленбург.
— Теперь можно говорить и конкретнее… Однако вопрос о Японии пока рассматривать нецелесообразно, — пояснил Молотов. — Иное дело — «освежить», как вы говорите, наши давние совместные договоренности…
Шуленбург был у Молотова один час и сорок минут, из которых сорок минут ушло на диктовку германского посла. Свои листки с текстом телеграммы Риббентропа Шуленбург из рук не выпускал и передать их нам не захотел…
И с его слов советский переводчик Павлов записал следующее:
«1. Противоречия между мировоззрением национал-социалистской Германии и мировоззрением СССР были в прошедшие годы единственной причиной того, что Германия и СССР стояли на противоположных и враждующих друг с другом позициях. Из развития последнего времени, по-видимому, явствует, что различные мировоззрения не исключают разумных отношений между этими двумя государствами и возможности восстановления доброго взаимного сотрудничества. Таким образом, периоду внешнеполитических противоречий мог бы быть навсегда положен конец и могла бы освободиться дорога к новому будущему обеих стран.
2. Реальных противоречий в интересах Германии и Советского Союза не существует. Жизненные пространства Германии и СССР соприкасаются, но в смысле своих естественных потребностей они друг с другом не конкурируют. Вследствие этого с самого начала отсутствует всякий повод для агрессивных тенденций одного государства против другого. Германия не имеет никаких агрессивных намерений против СССР. Германское правительство стоит на точке зрения, что между Балтийским и Черным морями не существует ни одного вопроса, который не мог бы быть разрешен к полному удовлетворению обеих стран. Сюда относятся вопросы Балтийского моря, Прибалтийских государств, Польши, Юго-Востока и т. п. Помимо того, политическое сотрудничество обеих стран может быть только полезным. То же самое относится к германскому и советскому народным хозяйствам, во всех направлениях друг друга дополняющим.
3. Не подлежит никакому сомнению, что германо-русские отношения достигли ныне своего исторического поворотного пункта. Политические решения, подлежащие в ближайшее время принятию в Берлине и Москве, будут иметь решающее значение для формирования отношений между немецким и русским народами на много поколений вперед. От них будет зависеть, скрестят ли оба народа вновь и без достаточных к тому оснований оружие или же они опять придут к дружественным отношениям. Обоим народам в прошлом было всегда хорошо, когда они были друзьями, и плохо, когда они были врагами.
4. Правда, что Германия и СССР вследствие существовавшей между ними в течение последних лет идеологической вражды питают в данный момент недоверие друг к другу. Придется устранить еще много накопившегося мусора. Нужно, однако, констатировать, что и в течение этого времени естественная симпатия германского народа к русскому никогда не исчезала. На этой основе политика обоих государств может начать новую созидательную работу.
5. На основании своего опыта германское правительство и правительство СССР должны считаться с тем, что капиталистические западные демократии являются непримиримыми врагами как национал-социалистской Германии, так и Советского Союза. В настоящее время они вновь пытаются путем заключения военного союза втравить Советский Союз в войну с Германией. В 1914 году эта политика имела для России худые последствия. Интересы обеих стран требуют, чтобы было избегнуто навсегда взаимное растерзание Германии и СССР в угоду западным демократиям.
6. Вызванное английской политикой обострение германо-польских отношений, а также поднятая Англией военная шумиха и связанные с этим попытки к заключению союзов делают необходимым, чтобы в германо-советские отношения в скором времени была внесена ясность. Иначе дела без германского воздействия могут принять оборот, который отрежет у обоих правительств возможность восстановить германо-советскую дружбу и при наличии соответствующего положения совместно внести ясность в территориальные вопросы Восточной Европы. Ввиду этого руководству обеих стран не следовало бы предоставлять развитие вещей самотеку, а своевременно принять меры. Было бы роковым, если бы из-за обоюдного незнания взглядов и намерений другой страны оба народа окончательно пошли по разным путям.
Согласно сделанному нам сообщению, у Советского правительства также имеется желание внести ясность в германо-советские отношения.
Ввиду того, что прежний опыт показал, что при использовании обычного дипломатического пути такое выяснение может быть достигнуто только медленно, министр иностранных дел фон Риббентроп готов на короткое время приехать в Москву, чтобы от имени фюрера изложить господину Сталину точку зрения фюрера. По мнению господина Риббентропа, перемена может быть достигнута путем такого непосредственного обмена мнениями, не исключающего возможности заложить фундамент для окончательного приведения в порядок германо-советских отношений».
В этот текст можно вчитываться и вчитываться! Ведь это — умная и точная программа восстановления того нормального взгляда на судьбу России и Германии, который был утрачен уже во времена Витте и благодаря — во многом — тому же Витте и прочим внутренним и внешним врагам двух органически дружественных держав.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98