https://wodolei.ru/catalog/akrilovye_vanny/
е. Германией. — С. К.), не только для того, чтобы заставить Германию воевать на два фронта, но также, вероятно, и потому — и это самое главное —… что если война начнется, то следует постараться втянуть в нее Советский Союз…»
Как видим, крича во всю джон-булевскую об угрозе со стороны Германии для Советской Украины, в Лондоне всерьез рассматривали вариант удара Гитлера по Западу!
Тем не менее на реальный союз с Россией «демократический» Запад не шел. Я об этом чуть позднее скажу, но сразу замечу вот что…
Разбираясь в том, почему же Запад был так «слеп» (любимое выражение по его адресу «историков ЦК КПСС»), мы должны знать, что не так уж были слепы те, кто вел дело к войне. Все делалось кое-кем (или — Сами-Знаете-Кем) вполне сознательно…
Мы ведь, уважаемый мой читатель, ни на минуту не должны забывать, что за кулисами событий постоянно присутствовал Дядя Сэм. Внешне он был в стороне, сбоку, но его роль и была закулисной — режиссерской. И все, что происходило в 39-м году с англофранцузами, в конечном счете объяснялось планами не Англии и Франции, а планами США.
А точнее — планами Золотого Интернационала, для которого Соединенные Штаты всегда были любимым детищем. Золотая наднациональная элита уже устроила янки один триумф в Первой мировой войне. И эта война выдала Европу Штатам если не с головой, то — с вывернутыми карманами.
И вот теперь эта элита, взяв на себя роль автора сценария, готовила Дяде Сэму и себе самой новый подарок в виде новой мировой войны, успех в которой элита могла обеспечить, лишь столкнув националистический Третий рейх и социалистический Советский Союз.
ИМЕЯ в виду именно такую перспективу, посол Англии в СССР Сидс 21 марта 1939 года потребовал у наркома иностранных дел СССР Макса Литвинова срочного приема.
Литвинов вызвал его к себе в 14.30.
— В чем срочность? — осведомился нарком.
— Я только что получил шифровку от нашего посланника в Бухаресте. Он виделся лично с румынским королем, и тот сообщил ему, что Германия выдвигает совершенно недопустимые требования, и что Румыния оказывает сопротивление германскому нажиму, но…
— Но?
— Но она не будет в состоянии это делать бесконечно, если не получит обещания посторонней помощи.
Речь тут шла о нажиме немцев на румын, не склонных подписывать выгодный немцам торговый договор. И, надо полагать, Литвинова распирало от желания назидательно изречь, что, мол, вот они, плоды отказа Европы от той системы коллективной безопасности, которую он так настойчиво рекламировал с трибуны Лиги Наций. С учетом реальностей цена этой идеи была ломаный грош, но Литвинов ею очень гордился.
Тем не менее нарком просто слушал — вполне, впрочем, благосклонно, а Сидс разливался, словно английский жаворонок:
— По поводу создавшегося положения мое правительство держится такого мнения…
Сидс перевел дух и вел дальше:
— Теперь, после поглощения Чехословакии Германией (Гитлер если и поглотил, то лишь Чехию, полезшую в рот фюреру добровольно. — С. К.), когда германское правительство распространило свои завоевания на другую нацию, никакое европейское государство не может не считать себя непосредственно или в конечном счете угрожаемым.
От этой витиеватой фразы, явно намекающей на то, что и Россия, мол, тоже «не может не считать себя в конечном счете угрожаемой», у тонкого стилиста возникла бы оскомина. Но Литвинову такие слова были слаще меда, и он на речи Сидса согласно покачивал головой. И под эти покачивания Сидс вручил наркому (которому оставалось пребывать в этом качестве месяц с небольшим) проект декларации. Ее предлагалось подписать от имени четырех государств: Великобритании, СССР, Франции и Польши…
Пикантность момента была в том, что, во-первых, Советский Союз призывали поддержать ту боярскую Румынию, которая в 1918 году аннексировала нашу Бессарабию. И эта аннексия была подтверждена Парижским протоколом от 28 октября 1920 года, подписанным Францией, Италией, Японией и… Англией.
Во-вторых, «поглощение» Чехии было запрограммировано Штатами, Францией и, опять-таки, Англией еще в 1919 году в Версале. А окончательно санкционировано в 1938 году в Мюнхене теми же державами (Штатами — закулисно). И еще в мае 38-го года серый кардинал Форин Офис Хорас Вильсон спокойно признавался нашему полпреду Майскому, что Англия ожидает «поглощения» Германией ряда центрально-европейских и даже балканских стран.
Наконец, предлагаемая декларация фактически давала совместные гарантии той панской Польше, которая…
Ну о Польше даже говорить лишний раз не хочется…
Литвинов, однако, проект принял и под конец не удержался, чтобы не уколоть Сидса:
— Мы ведь всегда подчеркивали необходимость профилактических мер, чтобы предотвратить войну.
Проект декларации от 21 марта был так краток, что я его без колебаний приведу полностью:
«Мы, нижеподписавшиеся, надлежащим образом на то уполномоченные, настоящим заявляем, что поскольку мир и безопасность в Европе являются делом общих интересов и забот и поскольку европейский мир и безопасность могут быть задеты любыми действиями, составляющими угрозу независимости любого европейского государства, наши соответственные правительства настоящим обязуются немедленно совещаться о тех шагах, которые должны быть предприняты для общего сопротивления таким действиям».
Несмотря на туманность формулировок, смысл декларации реально был угрожающим только для Германии. Причем в предвидении таких ее действий, которые для СССР были или неопасными, или даже — косвенно, полезными.
Однако уже назавтра, 22 марта, Литвинов вызвал Сидса к 20 часам и заявил:
— Мы солидаризируемся с вами и принимаем вашу формулировку.
Напряженно ожидавший ответа Литвинова (а фактически — Сталина) Сидс оживился. Литвинов же продолжал:
— Мы готовы подписать сразу же, как только Франция и Польша пообещают свои подписи.
Сидс посерьезнел. И уж совсем сник, когда Литвинов закончил:
— Для придания акту особой торжественности и обязательности предлагаем подписать премьер-министрам и министрам иностранных дел всех четырех государств.
Предложение Англии обсуждали на Политбюро, и Литвинов сумел убедить Сталина, что оно приемлемо.
Согласившись с этим, Сталин согласился и с тем, что надо предложить присоединиться к декларации еще и балканским, балтийским и скандинавским странам, включая Финляндию. Учитывая напряженные наши отношения с последней, это было доказательством склонности СССР к миру по всем направлениям своей европейской политики (кроме разве что — германского).
Когда Литвинов сообщил Сидсу о возможном дополнении состава участников декларации, тот, и так уже увядший, радости не испытал, а Литвинов под конец еще и подбавил:
— Предупреждаю, что завтра дадим наш ответ в печать. И действительно, сразу же за беседой последовало Сообщение ТАСС, датированное 22 марта.
В СЛЕДУЮЩИЙ раз Сидс и Литвинов беседовали — надо же так подгадать! — 1 апреля.
Накануне, 31 марта, премьер-министр Чемберлен выступил в палате общин с заявлением о предоставлении гарантий Польше. Чемберлен сообщил, что «в случае любой акции, которая будет явно угрожать независимости Польши и которой польское правительство соответственно сочтет необходимым оказать сопротивление своими национальными вооруженными силами, правительство Его Величества считает себя обязанным немедленно оказать польскому правительству всю поддержку, которая в его силах».
Чемберленом было также сказано, что французское правительство уполномочило его разъяснить, что позиция французов аналогична английской.
Дав такие «односторонние» гарантии антисоветской Польше, антисоветские Англия и Франция теперь предлагали Советскому Союзу дать Польше «тоже» односторонние гарантии — как будто нам и делать больше нечего было, как охранять наглые претензии польских панов на отхваченные ими от России в марте 1921 года Западные Украину и Белоруссию…
Вот как раз после всех этих «первоапрельских» европейских фокусов Сидс и появился в кабинете советского наркома.
Литвинов был хмур, холоден и неласков, как мартовский день в запоздалую и метельную весну. Еще бы —любезные его душе англофранцузы подложили ему огромную свинью. Вначале удачно спровоцировали своим проектом декларации так, что Литвинов адвокатствовал за них перед Сталиным, а потом…
А потом «кинули» «Макса», как последнего местечкового болвана… Они-то своей цели добились— СССР выступил с такими публичными заявлениями, которые обеспечивали русским сохранение враждебности к ним Берлина.
Конечно, такая линия была линией самого Литвинова. Но есть же и пределы возможного! Как теперь будет выглядеть старый партийный волк «Папаша» в глазах Сталина, да и вообще всего Политбюро? Да и вообще — в глазах любого умного человека?
Итак, Литвинов был холоден.
Сидс же, не объясняя цели визита, спросил у Макса, что он думает о вчерашнем заявлении Чемберлена.
Если бы в официальных беседах дипломатов находилось место злому юмору, то наиболее удачным ответом на вопрос англичанина был бы: «Это первоапрельская шутка». Но этикет есть этикет… И нарком просто промолчал.
Сидс не смутился и ответил себе сам:
— Мы полагаем, что вы должны его приветствовать, как проявление новой английской политики по пути коллективной безопасности. И мы ожидаем, что вы выразите свое понимание такого шага.
Сказанное было откровенной наглостью, и Литвинов, не реагируя прямо, едко вопросил:
— А как же понимать то, что Англия, обратившись к нам по своей инициативе с предложением о совместной декларации, после нашего согласия не обнаружила в дальнейшем никакой официальной заинтересованности?
Сидс — ни к селу, ни к городу — сослался на какие-то разговоры Галифакса и Кадогана (постоянного заместителя министра иностранных дел, то есть фактически— «рабочего» шефа Форин Офис) с нашим полпредом Майским…
Затем последовала вялая перепалка, в конце которой Сидс с деланной (ибо иной она и быть не могла) обидой промямлил:
— Ну да! Шаги Англии всегда находят где-либо своих критиков… Что бы Англия ни делала, всегда кто-либо недоволен. И мне, господин Литвинов, очень неприятно встретить с вашей стороны такое холодное отношение к заявлению…
И даже англофилу Литвинову не оставалось ничего, кроме как молча пожать плечами и от продолжения разговора уклониться.
УВЫ, на этом полоса англо-французских провокаций по отношению к России и Германии в 1939 году не закончилась. Советский Союз провоцировали — и успешно, ибо наркомом был все еще Литвинов — в апреле.
Провоцировали и в мае…
И в июне, когда начались англо-советские переговоры…
Лондон с Парижем в пристяжных раз за разом настаивали, чтобы СССР взял на себя публичные обязательства воевать за Польшу и Румынию, если на них нападет Германия. Однако и слышать не хотели о помощи СССР, если нападут на него, если речь шла о России… Принцип взаимности обязательств — основа любого прочного союза: хоть брачного, хоть политического, они не признавали…
Были, правда, в позиции Лондона и Парижа и различия. Как никак, Париж — в отличие от Лондона — британский канал Ла-Манш от Берлина не отделял. И поэтому новые предложения англичан и французов, полученные Москвой в середине апреля, выглядели очень по-разному.
Министр иностранных дел Боннэ сообщал нам о готовности обменяться письмами, обязывающими стороны к взаимной поддержке, если одна из них будет втянута в войну с Германией в результате оказания помощи Польше или Румынии.
Лондон же вновь напирал на необходимость принятия Советским Союзом односторонних обязательств по помощи «своим европейским соседям»…
Н-да…
А дальше было вот что…
17 апреля Литвинов вызвал к себе Сидса прямо из театра.
Переступив порог наркомовского кабинета, посол недовольно проворчал:
— Вы не дали мне даже досмотреть пьесу…
— Отвечу вам словами вашего же начальства: «Момент — очень опасный, и действовать надо быстро». Именно это поза-позавчера Галифакс заявил в Лондоне Майскому. И он просил, чтобы ответ из Москвы на его предложения был получен не позднее семнадцатого… Сегодня как раз семнадцатое, и вот наш ответ.
С этими словами Литвинов подал Сидсу бумагу, а наркоматовский переводчик ее тут же зачитал. Это были ответные предложения СССР.
Сидс по мере слушания оживлялся, а выслушав, сказал:
— Это предложение очень интересно, и я немедленно передам его в Лондон. Однако я оставил в театре жену и хотел бы поскорее туда возвратиться…
Поэтому дальнейший разговор был недолгим.
Коротким, но конкретным и емким был и советский ответ, и там все было привязано к взаимным обязательствам. Что Лондону не подходило.
В нашем ответе прямо упоминалась как возможная и подлежащая совместному отпору агрессия Германии против Польши. И это было сделано совершенно зря…
Впрочем, Лондон не устроило даже это…
Да, 17 апреля Москва «подставилась» англичанам в очередной раз, и они сразу же подсунули нам новые контрпредложения.
А 5 мая наркомом иностранных дел стал Молотов. И уже 14 мая он принял все того же Сидса и вручил ему памятную записку для передачи в Лондон.
В записке говорилось:
«Советское правительство внимательно рассмотрело последние предложения великобританского правительства, врученные Советскому правительству 8 мая (и подготовленные бриттами еще в расчете на НКИД Литвинова. —С. К.), и пришло к заключению, что они не могут послужить основой для организации фронта сопротивления миролюбивых государств против дальнейшего развертывания агрессии в Европе.
Мотивы такого заключения:
1. Английские предложения не содержат в себе принципа взаимности в отношении СССР и ставят его в неравное положение, так как они не предусматривают обязательства Англии и Франции по гарантированию СССР в случае прямого нападения на него…»
Назвать англофранцузов «миролюбивыми» можно было только с иронией, но как раз ирония — глубоко скрытая, в сочетании с подлинным самоуважением — и чувствовалась в тексте памятной записки, стиль которой выдавал как минимум редактирование, если не авторство Сталина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
Как видим, крича во всю джон-булевскую об угрозе со стороны Германии для Советской Украины, в Лондоне всерьез рассматривали вариант удара Гитлера по Западу!
Тем не менее на реальный союз с Россией «демократический» Запад не шел. Я об этом чуть позднее скажу, но сразу замечу вот что…
Разбираясь в том, почему же Запад был так «слеп» (любимое выражение по его адресу «историков ЦК КПСС»), мы должны знать, что не так уж были слепы те, кто вел дело к войне. Все делалось кое-кем (или — Сами-Знаете-Кем) вполне сознательно…
Мы ведь, уважаемый мой читатель, ни на минуту не должны забывать, что за кулисами событий постоянно присутствовал Дядя Сэм. Внешне он был в стороне, сбоку, но его роль и была закулисной — режиссерской. И все, что происходило в 39-м году с англофранцузами, в конечном счете объяснялось планами не Англии и Франции, а планами США.
А точнее — планами Золотого Интернационала, для которого Соединенные Штаты всегда были любимым детищем. Золотая наднациональная элита уже устроила янки один триумф в Первой мировой войне. И эта война выдала Европу Штатам если не с головой, то — с вывернутыми карманами.
И вот теперь эта элита, взяв на себя роль автора сценария, готовила Дяде Сэму и себе самой новый подарок в виде новой мировой войны, успех в которой элита могла обеспечить, лишь столкнув националистический Третий рейх и социалистический Советский Союз.
ИМЕЯ в виду именно такую перспективу, посол Англии в СССР Сидс 21 марта 1939 года потребовал у наркома иностранных дел СССР Макса Литвинова срочного приема.
Литвинов вызвал его к себе в 14.30.
— В чем срочность? — осведомился нарком.
— Я только что получил шифровку от нашего посланника в Бухаресте. Он виделся лично с румынским королем, и тот сообщил ему, что Германия выдвигает совершенно недопустимые требования, и что Румыния оказывает сопротивление германскому нажиму, но…
— Но?
— Но она не будет в состоянии это делать бесконечно, если не получит обещания посторонней помощи.
Речь тут шла о нажиме немцев на румын, не склонных подписывать выгодный немцам торговый договор. И, надо полагать, Литвинова распирало от желания назидательно изречь, что, мол, вот они, плоды отказа Европы от той системы коллективной безопасности, которую он так настойчиво рекламировал с трибуны Лиги Наций. С учетом реальностей цена этой идеи была ломаный грош, но Литвинов ею очень гордился.
Тем не менее нарком просто слушал — вполне, впрочем, благосклонно, а Сидс разливался, словно английский жаворонок:
— По поводу создавшегося положения мое правительство держится такого мнения…
Сидс перевел дух и вел дальше:
— Теперь, после поглощения Чехословакии Германией (Гитлер если и поглотил, то лишь Чехию, полезшую в рот фюреру добровольно. — С. К.), когда германское правительство распространило свои завоевания на другую нацию, никакое европейское государство не может не считать себя непосредственно или в конечном счете угрожаемым.
От этой витиеватой фразы, явно намекающей на то, что и Россия, мол, тоже «не может не считать себя в конечном счете угрожаемой», у тонкого стилиста возникла бы оскомина. Но Литвинову такие слова были слаще меда, и он на речи Сидса согласно покачивал головой. И под эти покачивания Сидс вручил наркому (которому оставалось пребывать в этом качестве месяц с небольшим) проект декларации. Ее предлагалось подписать от имени четырех государств: Великобритании, СССР, Франции и Польши…
Пикантность момента была в том, что, во-первых, Советский Союз призывали поддержать ту боярскую Румынию, которая в 1918 году аннексировала нашу Бессарабию. И эта аннексия была подтверждена Парижским протоколом от 28 октября 1920 года, подписанным Францией, Италией, Японией и… Англией.
Во-вторых, «поглощение» Чехии было запрограммировано Штатами, Францией и, опять-таки, Англией еще в 1919 году в Версале. А окончательно санкционировано в 1938 году в Мюнхене теми же державами (Штатами — закулисно). И еще в мае 38-го года серый кардинал Форин Офис Хорас Вильсон спокойно признавался нашему полпреду Майскому, что Англия ожидает «поглощения» Германией ряда центрально-европейских и даже балканских стран.
Наконец, предлагаемая декларация фактически давала совместные гарантии той панской Польше, которая…
Ну о Польше даже говорить лишний раз не хочется…
Литвинов, однако, проект принял и под конец не удержался, чтобы не уколоть Сидса:
— Мы ведь всегда подчеркивали необходимость профилактических мер, чтобы предотвратить войну.
Проект декларации от 21 марта был так краток, что я его без колебаний приведу полностью:
«Мы, нижеподписавшиеся, надлежащим образом на то уполномоченные, настоящим заявляем, что поскольку мир и безопасность в Европе являются делом общих интересов и забот и поскольку европейский мир и безопасность могут быть задеты любыми действиями, составляющими угрозу независимости любого европейского государства, наши соответственные правительства настоящим обязуются немедленно совещаться о тех шагах, которые должны быть предприняты для общего сопротивления таким действиям».
Несмотря на туманность формулировок, смысл декларации реально был угрожающим только для Германии. Причем в предвидении таких ее действий, которые для СССР были или неопасными, или даже — косвенно, полезными.
Однако уже назавтра, 22 марта, Литвинов вызвал Сидса к 20 часам и заявил:
— Мы солидаризируемся с вами и принимаем вашу формулировку.
Напряженно ожидавший ответа Литвинова (а фактически — Сталина) Сидс оживился. Литвинов же продолжал:
— Мы готовы подписать сразу же, как только Франция и Польша пообещают свои подписи.
Сидс посерьезнел. И уж совсем сник, когда Литвинов закончил:
— Для придания акту особой торжественности и обязательности предлагаем подписать премьер-министрам и министрам иностранных дел всех четырех государств.
Предложение Англии обсуждали на Политбюро, и Литвинов сумел убедить Сталина, что оно приемлемо.
Согласившись с этим, Сталин согласился и с тем, что надо предложить присоединиться к декларации еще и балканским, балтийским и скандинавским странам, включая Финляндию. Учитывая напряженные наши отношения с последней, это было доказательством склонности СССР к миру по всем направлениям своей европейской политики (кроме разве что — германского).
Когда Литвинов сообщил Сидсу о возможном дополнении состава участников декларации, тот, и так уже увядший, радости не испытал, а Литвинов под конец еще и подбавил:
— Предупреждаю, что завтра дадим наш ответ в печать. И действительно, сразу же за беседой последовало Сообщение ТАСС, датированное 22 марта.
В СЛЕДУЮЩИЙ раз Сидс и Литвинов беседовали — надо же так подгадать! — 1 апреля.
Накануне, 31 марта, премьер-министр Чемберлен выступил в палате общин с заявлением о предоставлении гарантий Польше. Чемберлен сообщил, что «в случае любой акции, которая будет явно угрожать независимости Польши и которой польское правительство соответственно сочтет необходимым оказать сопротивление своими национальными вооруженными силами, правительство Его Величества считает себя обязанным немедленно оказать польскому правительству всю поддержку, которая в его силах».
Чемберленом было также сказано, что французское правительство уполномочило его разъяснить, что позиция французов аналогична английской.
Дав такие «односторонние» гарантии антисоветской Польше, антисоветские Англия и Франция теперь предлагали Советскому Союзу дать Польше «тоже» односторонние гарантии — как будто нам и делать больше нечего было, как охранять наглые претензии польских панов на отхваченные ими от России в марте 1921 года Западные Украину и Белоруссию…
Вот как раз после всех этих «первоапрельских» европейских фокусов Сидс и появился в кабинете советского наркома.
Литвинов был хмур, холоден и неласков, как мартовский день в запоздалую и метельную весну. Еще бы —любезные его душе англофранцузы подложили ему огромную свинью. Вначале удачно спровоцировали своим проектом декларации так, что Литвинов адвокатствовал за них перед Сталиным, а потом…
А потом «кинули» «Макса», как последнего местечкового болвана… Они-то своей цели добились— СССР выступил с такими публичными заявлениями, которые обеспечивали русским сохранение враждебности к ним Берлина.
Конечно, такая линия была линией самого Литвинова. Но есть же и пределы возможного! Как теперь будет выглядеть старый партийный волк «Папаша» в глазах Сталина, да и вообще всего Политбюро? Да и вообще — в глазах любого умного человека?
Итак, Литвинов был холоден.
Сидс же, не объясняя цели визита, спросил у Макса, что он думает о вчерашнем заявлении Чемберлена.
Если бы в официальных беседах дипломатов находилось место злому юмору, то наиболее удачным ответом на вопрос англичанина был бы: «Это первоапрельская шутка». Но этикет есть этикет… И нарком просто промолчал.
Сидс не смутился и ответил себе сам:
— Мы полагаем, что вы должны его приветствовать, как проявление новой английской политики по пути коллективной безопасности. И мы ожидаем, что вы выразите свое понимание такого шага.
Сказанное было откровенной наглостью, и Литвинов, не реагируя прямо, едко вопросил:
— А как же понимать то, что Англия, обратившись к нам по своей инициативе с предложением о совместной декларации, после нашего согласия не обнаружила в дальнейшем никакой официальной заинтересованности?
Сидс — ни к селу, ни к городу — сослался на какие-то разговоры Галифакса и Кадогана (постоянного заместителя министра иностранных дел, то есть фактически— «рабочего» шефа Форин Офис) с нашим полпредом Майским…
Затем последовала вялая перепалка, в конце которой Сидс с деланной (ибо иной она и быть не могла) обидой промямлил:
— Ну да! Шаги Англии всегда находят где-либо своих критиков… Что бы Англия ни делала, всегда кто-либо недоволен. И мне, господин Литвинов, очень неприятно встретить с вашей стороны такое холодное отношение к заявлению…
И даже англофилу Литвинову не оставалось ничего, кроме как молча пожать плечами и от продолжения разговора уклониться.
УВЫ, на этом полоса англо-французских провокаций по отношению к России и Германии в 1939 году не закончилась. Советский Союз провоцировали — и успешно, ибо наркомом был все еще Литвинов — в апреле.
Провоцировали и в мае…
И в июне, когда начались англо-советские переговоры…
Лондон с Парижем в пристяжных раз за разом настаивали, чтобы СССР взял на себя публичные обязательства воевать за Польшу и Румынию, если на них нападет Германия. Однако и слышать не хотели о помощи СССР, если нападут на него, если речь шла о России… Принцип взаимности обязательств — основа любого прочного союза: хоть брачного, хоть политического, они не признавали…
Были, правда, в позиции Лондона и Парижа и различия. Как никак, Париж — в отличие от Лондона — британский канал Ла-Манш от Берлина не отделял. И поэтому новые предложения англичан и французов, полученные Москвой в середине апреля, выглядели очень по-разному.
Министр иностранных дел Боннэ сообщал нам о готовности обменяться письмами, обязывающими стороны к взаимной поддержке, если одна из них будет втянута в войну с Германией в результате оказания помощи Польше или Румынии.
Лондон же вновь напирал на необходимость принятия Советским Союзом односторонних обязательств по помощи «своим европейским соседям»…
Н-да…
А дальше было вот что…
17 апреля Литвинов вызвал к себе Сидса прямо из театра.
Переступив порог наркомовского кабинета, посол недовольно проворчал:
— Вы не дали мне даже досмотреть пьесу…
— Отвечу вам словами вашего же начальства: «Момент — очень опасный, и действовать надо быстро». Именно это поза-позавчера Галифакс заявил в Лондоне Майскому. И он просил, чтобы ответ из Москвы на его предложения был получен не позднее семнадцатого… Сегодня как раз семнадцатое, и вот наш ответ.
С этими словами Литвинов подал Сидсу бумагу, а наркоматовский переводчик ее тут же зачитал. Это были ответные предложения СССР.
Сидс по мере слушания оживлялся, а выслушав, сказал:
— Это предложение очень интересно, и я немедленно передам его в Лондон. Однако я оставил в театре жену и хотел бы поскорее туда возвратиться…
Поэтому дальнейший разговор был недолгим.
Коротким, но конкретным и емким был и советский ответ, и там все было привязано к взаимным обязательствам. Что Лондону не подходило.
В нашем ответе прямо упоминалась как возможная и подлежащая совместному отпору агрессия Германии против Польши. И это было сделано совершенно зря…
Впрочем, Лондон не устроило даже это…
Да, 17 апреля Москва «подставилась» англичанам в очередной раз, и они сразу же подсунули нам новые контрпредложения.
А 5 мая наркомом иностранных дел стал Молотов. И уже 14 мая он принял все того же Сидса и вручил ему памятную записку для передачи в Лондон.
В записке говорилось:
«Советское правительство внимательно рассмотрело последние предложения великобританского правительства, врученные Советскому правительству 8 мая (и подготовленные бриттами еще в расчете на НКИД Литвинова. —С. К.), и пришло к заключению, что они не могут послужить основой для организации фронта сопротивления миролюбивых государств против дальнейшего развертывания агрессии в Европе.
Мотивы такого заключения:
1. Английские предложения не содержат в себе принципа взаимности в отношении СССР и ставят его в неравное положение, так как они не предусматривают обязательства Англии и Франции по гарантированию СССР в случае прямого нападения на него…»
Назвать англофранцузов «миролюбивыми» можно было только с иронией, но как раз ирония — глубоко скрытая, в сочетании с подлинным самоуважением — и чувствовалась в тексте памятной записки, стиль которой выдавал как минимум редактирование, если не авторство Сталина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98