Одновременно предложения были переданы по берлинскому радио с пояснением, что фюрер собирался сделать их полякам, но делать их было некому…
До начала военных действий оставались считанные часы…
ТАК ВЕЛА себя Британия…
Но ведь была же еще и Франция… Была Италия… И, в конечном счете, была Польша… В Берлине ее посол Липский не подавал никаких признаков своего существования, но жизнь-то продолжалась… Летели письменные и телефонные депеши из Берлина и в Берлин, из четырех остальных столиц и в эти четыре столицы…
Поэтому посмотрим-ка мы теперь на поведение французов…
25 августа через четыре часа после приема Гендерсона Гитлер беседовал с французским послом Кулондром, сказав ему примерно то же, что и англичанину. Да и что иное он мог говорить, если вермахт был изготовлен, а поляки за четыре часа ни в чем свою позицию не изменили?
Позднее Риббентроп сказал, что Англия в оба последних дня августа имела возможность одним кивком головы в Варшаве ликвидировать кризис и тем самым устранить опасность войны. Это так…
Но в не меньшей мере сказанное относится и к Франции… Она ведь тоже дала полякам гарантии, и это ее, а не английские, дивизии должны были нанести удар по «агрессору» с Запада…
И вот теперь Робер Кулондр сидел перед Гитлером, а тот говорил ему уже нечто отличное от заявленного английскому послу, потому что это касалось специфических отношений двух старых соперниц:
— Я, господин посол, буду сожалеть, если Франция и Германия будут втянуты в эту войну. После моего официального отказа от Эльзаса и Лотарингии между двумя соседями конфликтных вопросов нет. И я прошу вас передать это господину Даладье…
Короткая получасовая аудиенция заканчивалась, Гитлер уже приподнялся со стула, но Кулондр многозначительно задержал его жестом руки и попросил:
— Я хотел бы сразу ответить на некоторые ваши заявления, герр рейхсканцлер.
И полилась цветистая речь, законченная так:
— В такой критической ситуации, как эта, герр рейхсканцлер, непонимание между странами является самым страшным. И чтобы прояснить суть дела, я даю вам честное слово французского офицера, что французская армия будет сражаться на стороне Польши. Если эта страна подвергнется нападению, но…. — тут Кулондр повысил голос еще более, — я также могу дать вам мое честное слово, что французское правительство готово сделать все возможное для сохранения мира и стать посредником в вопросах урегулирования в Варшаве.
Итак, вместо решающего нажима на поляков Германии предлагалось довольствоваться даже не бумажкой от французов, а «честным словом» посла. Франция вместе с Англией сама спровоцировала поляков — и так настроенных провокационно — на спесивое презрение к законным германским интересам, а теперь и она набивалась в «посредники»…
А от Английского острова и со стороны Ла-Манша в сторону польского театра военных действий тянулись уже не только политические, но и метеорологические туманы… И в них могли полностью утонуть все потенциальные успехи люфтваффе Геринга.
Н-да…
И ведь что гнусно и подло… Кулондр прекрасно знал, что французская армия не воевать собирается, а намерена отсиживаться на «линии Мажино» (чем она вскоре и начала заниматься), что еще 19 августа французский министр иностранных дел Боннэ сообщал своему английскому коллеге Галифаксу, что «счастлив, что политический договор с Польшей еще не заключен»…
И тот же Боннэ 24 августа направил временному поверенному в делах Франции в Великобритании Камбону шифровку, где писал, что предпримет «весьма настоятельный демарш» перед поляками, чтобы те «воздержались от противодействия оружием, если Сенат Свободного города объявит о присоединении Данцига к рейху…»
Боннэ пояснял:
«Важно, чтобы Польша не заняла агрессивную позицию, которая воспрепятствовала бы осуществлению некоторых наших пактов!..»
Иными словами, французы очень боялись, что поляки очертя голову ринутся в бой и дадут основания квалифицировать себя как агрессора, а не как жертву. А Франция обязывалась помочь Польше лишь в последнем случае…
Вот как элитный Париж, становившийся действительно мировым городом, хотел «сделать все возможное для сохранения мира»…
Не к миру они стремились, а резину тянули, чтобы очень возможный успех германского наступления превратить в возможный неуспех при помощи осенней погоды (а точнее непогоды)…
Гитлер все это понимал и знал, Гитлер все это Кулондру объяснил, и теперь он просто спросил у него сердито:
— Почему же вы тогда дали Польше карт-бланш действовать по ее разумению?
Кулондр открыл было рот, но фюрер не дал ему говорить, а прощально протянул руку со словами:
— Мне больно сознавать необходимость вступления в войну против Франции, но это решение не зависит от меня…
Уважаемый читатель! Я напомню, что это происходило 25 августа, когда и Кулондр мог (и обязан был!) привести Липского к фюреру за ухо для выслушивания поляком уже обоими ушами германских предложений…
Вместо этого Даладье 26-го направил фюреру ответ, где уверял в стремлении к искреннему сотрудничеству и напыщенно называл Гитлера «вождем, направляющим Германию по пути мира к полному выполнению ее миссии в общем деле цивилизации»…
Но что занятно! Даладье предупреждал Гитлера об «опасности социальных последствий» в случае войны… Звучало это странно… Деятели Коминтерна — приверженцы «мирового пожара» — были уверены и уверяли в том советский народ, что война Германии с СССР приведет, мол, к «победоносному пролетарскому восстанию германского пролетариата»… Ну это еще можно было как-то понять… Но не мог же рассчитывать на такой вариант буржуа Даладье? Он 25 августа запретил органы Компартии «Юманите» и «Се суар» и вел дело вообще к запрету Компартии.
Кто же должен был, по мнению француза, создать фюреру «социальные последствия»? Гитлер ведь не кокетничал, когда говорил о большом доверии к нему народной массы.
Так что имел в виду Даладье?
Задавшись этим вопросом, временно отставим его в сторону и вернемся к посланию французского премьера…
«Если на Польшу будет совершено нападение, — писал этот тип, названный на родине „воклюзским быком с рогами улитки“, — честь Франции потребует, чтобы она выполнила свои обязательства»…
И этот разглагольствовал о «чести»!
«Разве Франция не действовала бы таким же образом, если бы, например, вдруг Марсель был отторгнут от своей родной страны и в его возвращении Франции было бы отказано?» — возразил Гитлер в ответном послании. И разве он был не прав?
«ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ» Европа вела дело к войне, но у Германии была «тоталитарная» союзница — Италия. Однако и с ней возникали проблемы…
24-го Риббентроп вернулся в Берлин в 19.00, а на следующий день, 25-го, он говорил с Чиано. В тот же день Гитлер телеграфировал Муссолини, что он пойдет на Польшу в ближайшие дни и просил понимания с итальянской стороны.
Понимать не значит помогать, и 26-го в 13.00 Муссолини через своего посла Аттолико телеграфировал Гитлеру в ответ, что если Германия нападет на Польшу, а Англия и Франция предпримут ответные меры, Италия не будет участвовать в войне…
Дуче писал:
«В один из самых трудных моментов моей жизни я должен сообщить вам, что Италия не готова к войне…»
Союзник жаловался, что горючего в ВВС хватит всего натри недели военных действий, со снабжением армии и сырьем положение не лучшее…
Впрочем, в письме дуче была и оговорка— выступление Италии возможно, если…
«Если…» дуче было не лишено остроумия и юмора… Ранее он предупреждал Гитлера, что Италии для подготовки к войне надо не менее трех лет, но теперь был готов ее все же начать, если… Германия в ближайшей перспективе поставит военные материалы по указанному списку (позднее его назвали «заявками на молибден»)…
С этой заявкой не все, надо сказать, было ладно… Она была заведомо непомерной, но была она такой по рекомендации… германского посла в Риме Макензена, который был противником войны. Шаг нельзя сказать, чтобы патриотический…
В итоге Италия, кроме прочего, запрашивала 7 миллионов тонн нефти, 6 миллионов тонн угля, 2 миллиона тонн стали, миллион тонн лесоматериалов, семнадцать тысяч военных автомобилей и 150 зенитных батарей с обслуживающим личным составом… Список «тянул» по весу на 17 миллионов тонн (17 тысяч тысячетонных эшелонов), и эта «ноша» была, конечно, для рейха неподъемной. Сам Чиано признавал, что такой список «убил бы быка, если бы тот умел читать».
Дополнительно сфальсифицировал ситуацию итальянский посол в Берлине Аттолико. Когда Риббентроп спросил его, когда итальянцам все это потребуется, посол ответил (по собственной инициативе): «Немедленно, до начала военных действий»…
Бернардо Аттолико был по образованию экономистом и мог понять, что его ответ технически смехотворен. Впрочем, для того чтобы это понять, особого образования и не требовалось. То есть это был плохо завуалированный отказ.
Гитлер это, конечно, понял и сдержанно ответил, успокоив Муссолини — мол, позицию понимаю, и что ни делается — все к лучшему… Нервность его сказалась в быстроте ответа — через три часа после получения первого послания из Рима.
Письмо туда ушло в 16.00, а в 18.35 дуче ответил: «Так как Германия не может поставить нам необходимое сырье, я не могу принять активного участия в конфликте…»
Муссолини, правда, тоже предлагал посредничество — это дело ему с Мюнхена, похоже, понравилось… Он-то был искренен, но фактор времени не учитывал. Через полчаса после него Гитлер получил тот ответ от Даладье, где было сказано о «высокой миссии» фюрера… И уж француз-то фактор времени учитывал вполне…
К полночи 26-го Гитлер ответил дуче: «Сознаю, что Италия не может выступить. До начала боевых действий следует создавать впечатление о возможности вмешательства Италии и сковывать силы! Тогда я смогу решить „восточный“ вопрос и зимой появлюсь на Западном фронте с силами, не уступающими англо-французским…»
В Риме оно было получено в 9 утра 27-го. Но в этой столице сроки и даты уже не имели значения. Проблема Данцига итальянцев не волновала, и ввязываться в конфликт они, понятно, не хотели. Гитлер был разочарован, однако рассчитывал справиться с поляками и сам… И имел на то все основания…
Но имелись основания и для сомнений… К 28 августа фюрер был уже крайне изнурен. Охрипший, рассеянный, в окружении охраны из СС, он провел в 17.30 совещание в Имперской канцелярии с депутатами рейхстага и руководящими деятелями партии.
Были Гиммлер, Гейдрих, Вольф, Геббельс, Борман…
— Положение очень серьезное… Минимальные требования: возвращение Данцига и решение вопроса о «Коридоре». Максимальные — по военной обстановке.
Его спросили:
— Война неизбежна?
— Если минимальные требования не будут удовлетворены — да! — ответил он. — Война, и жестокая… Пока я жив, о капитуляции не будет и речи…
— А пакт с русскими — не капитуляция?
— Пакт неправильно понят партией. Это пакт с сатаной, чтобы изгнать дьявола…
Гитлер осторожничал — среда была «идейная», партийная… Но в конце речи аплодисменты были жиденькими и явно «по приказу». Даже в партии, враждебно относившейся к коммунистам, далеко не всё относили к врагам Россию.
ОСТАЕТСЯ сказать о контактах немцев с поляками…
Но что можно сказать о том, чего нет?
Тем не менее о настроениях поляков и их позиции, освещенных с несколько непривычного ракурса, я чуть ниже расскажу. А если иметь в виду ракурсы традиционные, то есть их поведение с англичанами, французами, русскими и — пусть даже и без контактов — немцами, то его можно было охарактеризовать одним словом: «Идиотизм!»
При возникновении же необходимости характеристики двумя словами оценка расширялась до слов: «Наглый идиотизм!»
Вспоминая же оценку самой Польши одним компетентным, хорошо знающим ее американским журналистом, можно было привести и четыре слова: «Пороховой завод, управляемый сумасшедшими»…
Ну ладно — Англия и Франция не хотели лишить Польшу гарантий и тем подстрекали ее к политическому сумасшествию и к войне с немцами. Но ведь и свой ум надо было иметь, поняв, что Польше пора забыть о данном ей не по праву двадцать лет назад в Версале…
Но ум — он ведь тоже как свежесть осетрины в булгаковском романе…
Или он есть…
Или его нет.
ДА, ВСЕ в последнюю неделю августа закручивалось еще более круто, чем в предпоследнюю…
Причем к процессу, в дополнение к Чемберлену и Гитлеру, Галифаксу и Чиано, Риббентропу и Гендерсону, Даладье и Муссолини, полковнику Беку и Биргеру Далерусу, подключались такие лица, как папа Пий XII…
И тут я немного отвлекусь, от темы, впрочем, не отходя…
13 мая 1917 года итальянский аристократ, магистр Эудженио Пачелли был посвящен в сан епископа, а уже 18 мая он отправился в Берлин, чтобы возглавить папское посольство в Баварии и Пруссии с резиденцией в Мюнхене.
Вскоре сорокалетний нунций, катавшийся в дни отдыха на лыжах со склонов Альп вместе с очаровательной молодой монашкой Жозефиной Леннерт, знал немецкий почти как родной итальянский…
С перерывами он пребывал в Германии до 1930 года, когда папа Пий XI назначил его 10 февраля государственным секретарем Ватикана.
Происхождение, склонности и связи кардинала Пачелли, а также сама его системная роль однозначно выдавали в нем принадлежность к Золотой Элите мира. Его патрон — Пий XI, ставший папой римским в 1922 году, был убежденным врагом СССР — чье образование совпало как раз с его избранием на святой престол. И политике экспансии Германии в сторону СССР Пий XI остался верен до конца дней своих.
Конец же этот наступил для 82-летнего папы 10 февраля 1939 года в полшестого утра — накануне произнесения речи в поддержку фашизма.
Пачелли был тоньше… 14 марта 1937 года была опубликована энциклика Пия XI « Mit brennender Sorge », автором которой был его государственный секретарь. Вскоре еженедельник НСДАП «Фёлькишер беобахтер» оценил ее так: «Последней энциклике папы безоговорочно аплодируют евреи, чехи, французы и франкмасоны…»
Но не все так просто и ясно у римских католических иерархов… Пачелли и его ближайшее окружение по мере своих немалых сил не раз помогали нацистам еще до их прихода к власти, подготовленного и усилиями… Пачелли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98