французы, итальянцы, испанцы…
Примирить, увязать одно с другим было сложно — у всех трех партнеров были свои колониальные владения, свои колониальные запросы и проблемы…
4 октября на перевале Бреннер Гитлер встретился с дуче… Международное движение через станцию Бреннер было задержано на три часа — пока в салоне-вагоне фюрера шла оживленная беседа…
Говорили обо всем сразу…
— Война выиграна, — заявил фюрер. — Десант пришлось отложить, потому что мы могли рассчитывать максимум на пять дней хорошей погоды, а для переправы надо как минимум восемь…
— Но Англия держится, — заметил дуче.
— Да, она надеется на Америку, а та может помочь лишь экономически… Да и захочет ли она воевать на два фронта — против нас и Японии…
— А Россия?
— Надежды на русских тоже не оправдались. К тому же мы имеем на русской границе 40 дивизий… А будем иметь 100… Россия наткнется на гранитную стену. Однако невероятно, чтобы она сама начала конфликт с нами.
— С ней можно договориться?
— Во всяком случае, с ней и с Турцией надо бы обсудить новый порядок в Европе… Это прямо связано с Балканами… А вам, дуче, надо добиться присоединения к державам «оси» Испании… Франко предлагает нам аренду портов, но мне нужны собственные базы.. И надо решать проблему Гибралтара, а она тесно связана с французской проблемой…
— Сложно… Испания требует Марокко и Оран, — вздохнул дуче. — А ведь мне тоже нужны от Франции Корсика, Тунис и Джибути — остальное пусть остается за ней…
— Но если Франция узнает об этом, она перестанет защищать свои колонии, а это на руку Англии, — вздохнул уже фюрер…
— Итак, требуется привести Испанию и Францию к общему знаменателю?
— Да… — Гитлер сморщил нос и пожаловался: — Испания требует от нас очень больших поставок зерна, а мы сами подмешиваем в хлеб картофельный крахмал… Я поднял вопрос об уплате Испанией долгов времен гражданской войны, и знаете, дуче, что мне ответил Суньер?
Серрано Рамон Суньер, министр иностранных дел у Франко, был еще и деверем Франко, и уже поэтому был уступчив далеко не всегда… Поэтому дуче ожидал продолжения с интересом, а фюрер сообщил:
— Он заявил, что испанцам непонятно такое смешение идеализма и материализма!
Дуче засмеялся, а фюрер, тоже смеясь, прибавил:
— Но и это еще не все! Он заявил, что я веду себя, как мелкий еврейский торгаш! Каково?!
Когда оба отсмеялись, фюрер серьезно сказал:
— Франция никогда не станет нашим другом… Что бы мы ни делали, она будет думать о реванше… А нам нужны Эльзас-Лотарингия, железорудный район Брие, опорные пункты на западном побережье Африки и еще кое-что, плюс — наши старые колонии… Но европейская коалиция против Англии возможна— наши колониальные требования ей не противоречат. Мы хотели бы вывозить из своих колоний только лес, растительные и животные жиры…
— Да, с Францией надо заключить мир, — согласился дуче. — Это исключит нового де Голля… С Испанией же лучше выждать…
Гитлер, думая о своем, прибавил:
— Нидерланды должны остаться самостоятельными, как и Бельгия. Однако последней надо решительно стать на сторону Германии…
— А Россия? Думаю, с ее стороны опасности нет, — вновь задел больную тему дуче.
— Мы направляем Сталину письмо Риббентропа… Успокоим насчет Румынии и Финляндии, предложим пакт с Японией, пригласим Молотова в Берлин..
— А Сталина?
— Сталина? — фюрер глубоко задумался и потом сказал: — Хотел бы я знать — могу ли я пригласить Сталина…
ИДЕИ «Новой Европы», о которой говорили Гитлер и Муссолини, постепенно становились системой хозяйства. Время было военное, и эта система была ориентирована пока на войну, то есть на военные нужды Германии по преимуществу. Но в Берлине уже думали о предварительных политических и экономических контурах такой объединенной Европы, где ведущую роль играли бы Германия и Италия…
Если посмотреть на общие показатели экономического и промышленного развития европейских стран, то блок Германии и Италии оказывался действительно ведущей силой в Европе — чисто экономически, не беря в расчет военную мощь. При этом такие развитые страны, как Голландия, Швеция, Норвегия, Швейцария, были к Германии достаточно лояльны, если иметь в виду настроения народной массы…
Вполне могли войти в «Новую Европу» и все остальные европейские страны — если бы в Европе восстановился мир.
В экспорте-импорте Венгрии Германия занимала половину всего их объема, а в болгарском — еще больше.
Для Греции эти цифры экспорта и импорта составляли 28 и 30 процентов, для Румынии — 32 и 39…
Датчане льнули более к Англии — туда шла половина их экспорта, а оттуда —треть импорта. Но и тут Германия была на втором месте, имея в датском экспорте-импорте четверть объема.
Главным препятствием к миру была позиция «Англии» — Черчилля, которой в алгоритме «ночных братьев» посла Буллита отводилось теперь ведущее место…
В Европе после Первой мировой войны были сильны позиции США, а значит, и Золотого Интернационала. В мире было две крупнейшие колониальные империи — Британская и Французская, хотя Англия и Франция вместе производили столько промышленных товаров, сколько их производила одна Германия. Но Германия своих колониальных источников сырья и экспортных колониальных рынков после войны лишилась, и это — при тех реальностях мировой политической жизни — было, конечно, неестественным.
Теперь в Германии готовили новые кадры колониальных работников. В 1940 году были созданы новые и расширены старые колониальные факультеты ведущих университетов…
Начинал вырисовываться облик «Срединной Европы» с новым единством народов Европы… Амбиции дуче были тут, правда, фактором отрицательным, но Италия не имела сил, способных в полной мере обеспечить эти амбиции… Неясными были позиции Франции и Испании…
Фюреру приходилось думать и думать…
21 октября он выехал из Оберзальцберга на встречу с Франко, Петэном и Лавалем.
Вначале, 22 октября, на небольшой станции Монтуар близ Тура — это километров двести юго-западнее Парижа — Гитлер во второй половине дня принял Лаваля в присутствии Риббентропа. Монтуар был на территории Виши, и было решено, что встретиться здесь уместнее. Риббентроп прибыл туда собственным поездом.
Беседа была короткой — Гитлер спешил на франко-испанскую границу для встречи с Франко, а затем должен был вернуться в Монтуар…
23 октября поезд подошел к пограничной станции Хендайе. С одной стороны платформы была французская колея, с другой — испанская, более широкая. Поезд Франко опаздывал на целый час, но погода была прекрасной, и Гитлер с Риббентропом с удовольствием прогуливались по платформе, беседуя…
В три пополудни показался поезд каудильо… Коренастый, смуглый, с живыми черными глазами, Франко был похож на араба, и его манера переговоров тоже напоминала восточную — прижать его к стене было трудно, да и вообще — возможно ли?
Фюреру же крайне было необходимо прижать каудильо даже не к стене, а к Гибралтарской скале… Однако Франко раз за разом отвечал уклончиво…
— Я просил бы вас, каудильо, вступить в войну в январе 41-го года, — говорил Гитлер.
— У нас сложности, — отвечал Франко. — Испания нуждается в пшенице — несколько сотен тысяч тонн немедленно.
Он хитро посмотрел на Гитлера, спросил:
— Может ли Германия поставить их? Кроме того, — добавил он, — если брать Гибралтар, нам нужно много тяжелых орудий, которые мы можем получить только от вас… Кроме того, нам надо будет защищать тогда протяженную береговую линию от британского флота… И как мы оградим себя от потери Канарских островов?
Франко излагал все это мягким монотонным голосом, похожим на напев муэдзина, а Гитлер все более нервничал…
Сделали перерыв для ужина в банкетном вагоне поезда фюрера, эффектно освещенном скрытыми светильниками… Собственно, после ужина дискуссий не предполагалось, но кончилось тем, что Гитлер и Франко проговорили еще два часа — без особого успеха. Гитлер предлагал союз, Франко обещал подумать…
И испанского каудильо можно было понять— ввязываясь в войну до успешного вторжения немцев на Остров, Франко мог потерять намного больше, чем оставаясь в стороне… Он даже сказал фюреру, что и разгром на Острове — это не конец, что англичане будут вести войну из Канады и колоний и им поможет Америка…
Лишь решительный успех Германии и нечто совсем новое в ситуации могло склонить Франко на сторону держав «оси».
Вскоре поезд Гитлера отошел, чтобы успеть за ночь добраться до надежного туннеля в Монтуаре, где на 24-е было назначено рандеву с Петэном.
Маршала, одетого в военную форму, встретил Кейтель. Под хмурые взгляды Петэна они обошли строй почетного караула и через вокзал молча направились к салон-вагону фюрера. Гитлер, увидев их, вышел на перрон, протянул руку для рукопожатия и пригласил Петэна в вагон.
В щегольской униформе, престарелый маршал сидел перед фюрером очень прямо, был сдержан и на слова скуп, перевод личного переводчика фюрера, Пауля Шмидта, слушал с некоторой даже ленцой…
Рядом с маршалом сидел маленький смуглый Лаваль в своем неизменном белом галстуке, искательно поглядывая во время перевода то на фюрера, то на Риббентропа…
Тем было три: военные долги, военные издержки и колониальная проблема…
— Англия рано или поздно признает свое поражение, — предупредил фюрер, — и тогда надо будет расплачиваться за войну. Платить будет или она, или Франция… Я хотел бы, чтобы Франция занимала подобающее ей место в Европе и сохранила себя, как колониальная держава…
Петэн спокойно слушал, не реагируя, и Гитлер невольно форсировал голос — маршал был глуховат, и Шмидту приходилось переводить очень громко, что «завело» и Гитлера…
— Но для этого, — почти кричали и фюрер, и Шмидт, — необходимо, чтобы Франция защищала свои колонии от Англии, а еще лучше — объявила Англии войну…
— Франция к ней не готова, — встрепенулся Лаваль.
— Можно подумать о сотрудничестве, — неохотно отозвался Петэн, — но его формы надо искать… Объявление войны возможно лишь в случае прямых враждебных акций Англии против наших колоний или нашей военной промышленности…
— Однако французы — миролюбивый народ, — вставил Лаваль, — они неохотно сражались, зато охотно сдавались в плен…
Петзн взглянул на фюрера, сказал:
— Мы хотели бы узнать условия мирного договора, чтобы Франция могла судить о своей судьбе, а два миллиона французских военнопленных могли как можно быстрее вернуться домой…
Но тут уже отмолчался фюрер…
ВОЗВРАЩАЯСЬ из Монтуара в Берлин, Гитлер был мрачен и задумчив…
— Франко откажет, — зло говорил он за столом в салон-вагоне. — И французы — тоже… Они оглядываются на англосаксов… А те — на русских…
Фюрер посмотрел на Кейтеля и Йодля и процедил:
— Нет!.. В следующем году я начну все же борьбу против России… Еще через год она будет готова выступить сама, значит, надо «сделать» ее с мая по сентябрь… К 42-му году я должен быть опять готов к борьбе с Англией…
Генералы молчали, не смотря друг на друга, а адъютант Николаус фон Белов грустно думал: «Похоже, он действительно начнет… В последнее время у него это становится иде-фикс»…
В поезде фюрер получил письмо от дуче, извещавшего о вторжении в Грецию. Час от часу было не легче, и пришлось повернуть из Аахена на Мюнхен и дальше — на Флоренцию…
— Это сущее безумие, — повторял он разозленно, — может быть, еще не поздно его остановить!
Но было уже поздно. В 11 утра 28 октября на перроне празднично украшенного вокзала во Флоренции дуче встретил его радостным возгласом:
— Фюрер, мы выступаем! Победоносные итальянские войска сегодня на рассвете пересекли албано-греческую границу…
Предвидя ожидаемый финал, фюрер только горько вздохнул…
Чем все это закончилось, читатель уже знает… Но вряд ли выходка — иначе ее не назовешь — дуче была так уж вызвана лишь одним желанием уколоть Гитлера за то, что он давно не советовался с итальянцами, принимая важные решения самостоятельно. Муссолини опасался сближения Германии с Францией, и теперь, входя в Грецию, он в случае успеха укреплял свой кредит у немцев, а в случае неуспеха…
Что ж, в случае неуспеха он прочнее связывал немцев с собой узами общей военной судьбы… Ведь другого серьезного союзника у фюрера в Европе не было.
Но услугу фюреру дуче оказал «медвежью», и ее последствия могли быть самыми серьезными…
Гитлер умел проигрывать, и после встреч в Монтуаре, Хендайе и Флоренции он стиснул зубы, обнаруживая удивительное самообладание… Надежды обманули, расчеты не оправдались, будущее было неясным…
Он ввязался в большой бой — как часто поступал Наполеон… И теперь уже было видно, что из этого получалось нечто значительное, но пока очень неопределенное…
Испанцы и французы выжидали исхода борьбы с англосаксами, итальянцы создавали дополнительные сложности, затевая авантюры… Серия из двух запланированных и одной вынужденно экспромтной встречи успеха не принесла…
Однако оставалась еще одна и, пожалуй, главная встреча — в ноябре с Молотовым…
ЕЩЕ ДО МАЙСКОГО наступления во Франции Гитлер, как мы помним, уже намеревался пригласить весной 40-го года в Берлин одного из двух русских лидеров. Однако тогда Шуленбург счел обстановку для приглашения неподходящей, и все временно было отложено…
Однако 13 октября Риббентроп подписал письмо Сталину, которое Шуленбург должен был вручить адресату лично…
Огромное, подробное письмо начиналось так:
«Дорогой господин Сталин!
Более года назад по Вашему и фюрера решению были пересмотрены и поставлены на абсолютно новую основу отношения между Германией и Советской Россией. Я полагаю, что это решение найти общий язык принесло выгоду обеим сторонам — начиная с признания того, что наши жизненные пространства могут соседствовать без претензий друг к другу, и кончая практическим разграничением сфер интересов, что привело к германо-советскому пакту о дружбе и границе.
Я убежден, что последовательное продолжение политики добрососедских отношений и дальнейшее укрепление политического и экономического сотрудничества будут способствовать в будущем все большим и большим выгодам двух великих народов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98