сейчас столкнется с ними на дорожке, ведущей к месту парковки машин! Она заспешила, чтобы избежать встречи, но тут вдруг сообразила, что все это виделось только в ее воображении, и тогда остановилась.
— Едешь автобусом, Джери-Ли? — услышала она позади себя голос.
Она обернулась. Ее догонял Мартин Финнеган, один из пляжных спасателей. Он тоже работал по воскресеньям, обслуживая столики с коктейлями у танцплощадки в баре. Все считали его несколько странным, потому что он большую часть времени оставался в одиночестве.
— Да, Мартин, — ответила она.
— Ты не против, если я пойду с тобой?
— О'кей.
Ни слова не говоря, он пошел рядом с ней, приноравливая свой шаг к ее шагам. Они прошли почти квартал, прежде чем он заговорил.
— Вы что поссорились с Берни?
— Нет. Почему ты так подумал?
— Раньше я никогда не видел, чтобы ты ездила автобусом.
— Просто сегодня я слишком устала, чтобы оставаться и смотреть на танцы. А ты никогда не остаешься на танцы, да?
— Да.
— Разве ты не любишь танцы?
— Конечно, люблю.
— Тогда почему уезжаешь?
— Мне нужно рано вставать, чтобы успеть на работу.
— Но обычно вы не появляетесь на пляже раньше, чем в десять тридцать.
— По воскресеньям я еще работаю у Ласски. К пяти утра я должен быть на железнодорожной станции, чтобы забрать нью-йоркские газеты, — он искоса взглянул на нее. — В будни вы, например, получаете «Геральд Трибь-юн», а по воскресеньям еще и «Тайме».
— Откуда ты знаешь?
— Я раскладываю газеты для разносчиков по домам. Я знаю совершенно точно, какую кто газету читает.
— Как интересно!
— Конечно. Удивительно просто и много можно узнать о людях только на основании того, какую кто из них получает газету. Вот, к примеру, босс твоего отца, мистер Карсон. Его любимая газета — «Дейли Миррор».
— "Дейли Миррор"? — удивилась Джер-Ли. — Хотела бы я знать, почему.
Юноша усмехнулся.
— А я знаю. Это единственная газета, в которой публикуются полные данные обо всех результатах скачек и бегов на всех ипподромах страны. Я частенько думаю, что бы сказали люди, если бы узнали, что президент единственного в городе банка играет на бегах?
— Ты точно знаешь, ты уверен, что он играет?
— Видишь ли, Ласски называет эту газету рулончиком для клозета для всех, играющих на скачках и бегах. А если серьезно, то эту газету выписывают только они. Вот и делай вывод.
Они подошли к остановке автобуса.
— Скажи, Джери-Ли, — нерешительно спросил Мартин, — Берни правда твой постоянный парень?
— Берни мой хороший друг.
— Он говорит, что ты его девушка.
— Мне он очень нравится, но у него нет никаких прав так говорить, — заявила Джери-Ли.
— А ты бы приняла приглашение другого парня, если бы тот осмелился?
— Возможно.
— Пойдем как-нибудь куда-нибудь? — выпалил он. Джери-Ли не ответила, — уж больно нелепо звучало приглашение.
— У меня, конечно, нет таких денег, как у Берни, и нет машины, — торопливо заговорил он, и в голосе его звучали и сомнение, и робость, — но я бы мог пригласить тебя в кино и угостить кокой, если бы ты согласилась...
— Может быть, как-нибудь сходим в кино, — сказала она мягко, чтобы не обидеть юношу, и быстро добавила:
— Но только если на немецкий счет.
— Ну уж этого не надо! Честное слов, я могу оплатить... я могу себе позволить, правда...
— Я знаю. Но именно так мы ходим с Берни.
— Точна?
— Точно.
— В таком случае пусть будет так, — сказал он и неожиданная улыбка осветила его лицо. — Так это совсем другое дело... Сколько раз я хотел тебя пригласить куда-нибудь, но всегда боялся, правда!
— И оказалось, что не так уж и трудно?
— Да... Слушай, а если на следающей неделе — идет?
— Идет.
Автобус со скрипом затормозил прямо перед ними, дверь открылась, они вошли. Он настоял, чтобы она разрешила заплатить за нее. Автобусный билет стоил всего десять центов, и она разрешила.
— Знаешь, Джери-Ли, ты классная девчонка!
— Ты тоже вполне ничего, мистер Финнеган, — только тут она обратила внимание, что в руках у него книга. — А что ты читаешь?
— Роман Джеймса Фаррела «Юные годы Стада Лонигана».
— Никогда не слышала. Интересно?
— На мой взгляд, да. В каком-то отношении, напоминает мне мою собственную семью. Понимаешь, это история одной ирландской семьи, поселившейся в Чикаго, на южной стороне.
— Ты мне дашь почитать, когда сам закончишь?
— Книжка библиотечная, но я продлю и дам тебе на следующей неделе.
Она выглянула в окно, — они подъезжали к остановке.
— Я выхожу здесь, — сказала она. Он пошел к выходу вместе с ней.
— Я провожу тебя до дому.
— Не надо, незачем. Со мной все будет в порядке.
— Но ведь уже почти полночь, — сказал он твердо. — Я провожу тебя до дому.
— Тогда тебе придется ждать слудующего автобуса.
— Ничего страшного, подожду. У дверей своего дома она сказала:
— Огромное тебе спасибо, Мартин. Он попрощался с нею за руку.
— Это тебе спасибо, Джери-Ли. Не забудь, ты обещала пойти со мной в кино.
— Не забуду.
— А я не забуду, что обещал дать тебе книгу, — сказал он. — Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Мартин! — она задумчиво смотрела, как он спускался со ступенек крыльца, потом повернулась и вошла в дом.
Родители сидели в гостиной и смотрели телевизор. Когда она вошла, оба обернулись к ней.
— Я не слышала, как подъехала машина Берни, — сказала Вероника.
— Я приехала автобусом. Мне не захотелось оставаться там до конца танцев.
— С тобой все в порядке, дорогая моя? — спросила Вероника.
— Все о'кей, ма. Просто немного устала, вот и все.
— Ты возвращалась одна? — спросил Джон. — Не могу сказать, что мне по душе такие поздние возвращения. Может быть, в следующий раз, если ты решишь уйти пораньше, ты позвонишь мне, и я приеду за тобой на машине?
— Я была не одна. Мартин Финнеган провожал меня до самых дверей, — сказала она и заметила, как что-то изменилось в выражении лица отчима. — Он был очень мил. И очень вежлив.
— Он — может быть, не стану ничего говорить. Но его семья пользуется плохой репутацией. Его отец годами не работает и тем не менее он и его жена проводят все время в барах. Не могу себе представить, на какие средства они существуют.
— Мартин совсем на такой. Знаешь, кроме того, что днем он работает в клубе, он еще у Ласски работает п0 утрам.
— Все это очень мило, но все же я бы рекомендовал тебе не проводить с ним слишком много времени. Я не хочу, чтобы люди считали, что я одобряю семьи, подобные его.
— Не понимаю, кому какое дело, с кем я встречаюсь или не встречаюсь.
— Если ты работаешь в банке, — все, что ты делаешь, касается твоих соседей и вкладчиков. Как иначе, по-твоему, можно заслужить их доверие?
Она подумала о мистере Карсоне, президенте банка, и о том, что рассказал ей Мартин. Ей захотелось рассказать об этом отцу и какой-то момент она испытывала сильное желание так и сделать, но промолчала.
— Я очень устала, — сказала она. — Приму горячую ванную и лягу спать.
Она поцеловала родителей, пожелала им спокойной ночи и поднялась по внутренней лестнице в свою комнату.
Пустив горячую воду в ванну, она начала раздеваться. Подумала о Мартине, потом ее мысли перескочили-на Уолта. И опять по всему телу прошла теплая волна, и она почувствовала, как ослабели ноги.
Она поглядела на свое обнаженное тело в зеркало.
Ослепительная белизна грудей и темное, загорелое тело. Соски набухшие, твердые, казалось вот-вот взорвутся. Они болели. Она потрогала их пальцами, и вдруг во всем теле возникло волнение, возбуждение. Горячая волна прокатилась по животу и сконцентрировалась там, внизу, между ног, да так сильно, что ей пришлось опереться на подзеркальник.
Она медленно опустилась в горячую воду и легла на спину. Внизу живота болело, ныло, тянуло, в сосках покалывало и тоже болело, но боль была приятной, такой, какую она никогда до этого не испытывала. Горячая вода обняла ее нежно. Она начала намыливаться. Рука двинулась вниз — возбуждение и удовольствие возросли. Почти в полусне она прикоснулась к волосам на лобке, стала намыливать их, двигая рукой вверх и вниз, потом, почти против ее воли, пальцы скользнули вниз, внутрь, она откинулась, закрыла глаза, прислушиваясь к тому, как в ней нарастает возбуждение — и тут движения пальцев стали ускоряться, независимо от нее...
Перед мысленным взором возникло лицо Уолта — и сразу все мышцы напряглись, что-то внутри ее взорвалось, ее пронзила вспышка болезненного белого огня, она едва не вскрикнула, изгибаясь в консульсиях от первого в ее жизни оргазма. Потом все прошло, и она осталась лежать в ванне, безжизненная, слабая, удовлетворенная и одновременно опустошенная.
«Это и есть в действительности любовь?» — подумала она лениво.
Она продолжала удивляться новому ощущению, далеко заполночь лежа без сна в своей удобной, теплой постели.
«Это и есть любовь?» — думала она.
Глава 6
Неожиданно оказалось, что этой новой «любовью» наполнено все, что окружало ее: и в журналах, и в газетах, и в книгах, которые она читала, в фильмах, на которые она ходила, в рекламе, и в коммерческих передачах по телевизору, в разговорах друзей и знакомых. И то, что она видела во всем, говорило ей о ее растущей сексуальности.
Произошло так, словно Уолт нажал на таинственный спусковой крючок, который вызвал в ней бурную реакцию, и теперь словно ее увлекают на дорогу, по которой ей вовсе не хочется двигаться. Во всяком случае, она еще не уверена, что ей хочется вступать на нее... У нее не было уверенности, что она хочет исследовать новый путь, и потому ей приходилось бороться со смутным желанием все же вступить на него. Видимо, из-за того, что она так и не могла понять, что же она хотела бы — или не хотела — открыть на нем.
А тем временем ее сны наполнялись фантастическими сексуальными картинами, в которых участвовали все, кого она знала, даже родители и младший брат. По утрам она теперь просыпалась измученной от бесплодного желания спокойно уснуть.
Теперь она занималась мастурбацией регулярно. Вначале только в своей ванне, затем и в кровати. Но вскоре и этого оказалось недостаточно. День между сном и бодрствованием стал казаться ей слишком долгим. Она научилась так манипулировать, что умудрялась избавиться от напряжения буквально за считанные минуты. Несколько раз в день во время работы в клубе она вдруг исчезала в дамском туалете. Тщательно запирала за собой дверь. Лихорадочно задирала платье. Спускала трусики. Откидывалась на сидении унитаза и отдавалась тому сладостному чувству, которое приносили ей ее собственные нежные пальцы. Через несколько минут она уже возвращалась на работу, словно ничего не произошло.
Но за все то время, пока в ней развивался этот бурный внутренний процесс, внешне она почти не менялась. Во всяком случае, на ее лице ничего не отражалось. Может быть, она стала вести себя с молодыми людьми чуть более напряженно, резко просто потому, что не доверяла себе. Она теперь избегала парней, старалась не прикасаться к ним и не позволять им прикасаться к ней. Даже Берни, если, конечно, ей удавалось. Теперь она не дожидалась, чтобы он подвез ее на машине, а уходила сразу же после окончания работы, стараясь как можно скорее укрыться в безопасности своей постели.
Однажды Берни остановил ее.
— В чем дело, Джери-Ли? — спросил он. — Я что-то не так сделал?
Она покраснела.
— Не понимаю, о чем ты говоришь. Ничего не произошло.
— Уже больше двух недель прошло с тех пор, как мы были вместе. И ты ни разу больше не просила подвезти тебя домой.
— Я последнее время слишком устаю, чтобы ждать, когда ты освободишься.
— Это правда? Ты уверена, что причина только в этом?
— Уверена.
— А сегодня подождешь меня?
Она поколебалась мгновение, затем кивнула: О'кеи!". В горле возник комок, и со странным ощущением, что она вот-вот расплачется, она поспешила в обеденный зал накрывать к обеду свои столы.
По дороге домой Берни свернул к площадке на мысе.
— Не останавливайся, Берни, — попросила Джери-Ли напряженным, чужим голосом. — Я действительно очень устала.
— Я хочу поговорить с тобой, вот и все, — сказал Берни, останавливаясь и выключая мотор.
В тишине стала слышной музыка, льющаяся из автомобильного радиоприемника. Звуки ее уплывали к морю, растворяясь в ночном воздухе...
Он достал сигареты.
— Ты все еще куришь?
— Угу... — он обернулся к ней и посмотрел на нее в профиль. Она сидела, прислонившись к дверце так, чтобы быть как можно дальше от него. — Я тебе больше не нравлюсь, Джери-Ли?
— Ты мне нравишься по-прежнему, так же, как и всегда.
— Появился кто-то еще другой? — спросил он. — Я знаю, ты ходила в кино с Мартином пару недель назад. Она медленно покачала головой.
— Тогда я ничего не понимаю, — сказал он растерянно и обиженно одновременно.
— Отвези меня домой, Берни.
— Джери-Ли, я люблю тебя!
Его слова будто прорвали незримую плотину — она почувствовала, что из глаз у нее потекли слезы, и, закрывая лицо руками, она сотрясалась от рыданий.
Он перегнулся к ней и привлек к себе.
— Джери-Ли, — прошептал он мягко. — Что с тобой? Что случилось? В чем дело, девочка?
— Не знаю... Ничего не знаю, — ответила она еле слышно, так как уткнулась ему в плечо. — Мне иногда кажется, что я схожу с ума... У меня появляются такие дикие мысли...
— Дикие мысли?
— Я просто не могу даже сказать вслух! Это слишком... это ужасно, — ей удалось взять себя в руки. — Прости, Берни.
— Господи, Джери-Ли, за что я должен тебя прощать? Я хотел бы помочь, если бы смог.
Он осторожно взял ее за подбородок и, повернув ее лицо к себе, нежно поцеловал.
В первый момент губы ее были мягкими, дрожащими. Но вдруг ее язык проник между его губ. Сначала он растерялся от изумления, затем ее возбуждение передалось ему. С силой, даже с откровенной грубостью он привлек ее к себе так, что ее упругие груди вдавились где-то около его сильно бьющегося сердца. Она замерла. Тогда он, словно пробуя, осторожно взял одну ее грудь в свою широкую ладонь и сразу же почувствовал, как участилось ее дыхание. Но она не оттолкнула его, как делала прежде.
Ее покорность придала ему смелости, — он просунул руку под платье, а затем и под бюстгалтер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60