— Это интересно…
— «Да» или «нет» я должен услышать немедленно. Если «да», мы прямо сейчас подписываем контракт и я начинаю действовать: въездные визы, билеты на пароход… Рейсы из Англии в Штаты нерегулярны, и о билетах надо позаботиться заранее, чтобы плыть с комфортом. Я хотел бы, маэстро, услышать ваш ответ сейчас же. Итак… «Да» или «нет»?
— Да, господин Хорш, — перебил Николай Константинович, — я согласен.
Телеграмма, отправленная из Лондона 24 июня 1920 года:
КИТАЙ, ХАРБИН
ПОЧТАМТ, ДО ВОСТРЕБОВАНИЯ
РЕРИХУ ВЛАДИМИРУ КОНСТАНТИНОВИЧУ
СЕНТЯБРЕ СЕГО ГОДА ОТПЛЫВАЕМ США. ОБОСНОВАВШИСЬ ТЕЛЕГРАФИРУЕМ. ИЗ НЬЮ-ЙОРКА ЖДИ ПОДРОБНОЕ ПИСЬМО
ЕЛЕНА, НИКОЛАЙ, ЮРИЙ
Такая же телеграмма в тот же день была отправлена Владимиру Петровичу и по другому адресу: Россия, Читинская губерния, Даурия, штаб войска атамана Семенова.
Трехпалубный пассажирский пароход «Зеландия» покинул лондонский порт девятнадцатого сентября 1920 года, чтобы, согласно расписанию, 3 октября бросить якорь в порту Нью-Йорка.
Рерихи — Николай Константинович, Елена Ивановна и Юрий Николаевич (младший сын Святослав остался продолжать образование в Европе) — занимали каюту из трех комнат, на второй палубе, рядом с музыкальным салоном.
Первые двое суток в океане бушевал семибалльный шторм, Николай Константинович чувствовал себя неважно, его укачивало, и он не выходил из каюты.
На третий день — было 22 сентября — стихии начали успокаиваться, и Рерих решил выйти на палубу подышать свежим океанским воздухом.
— Мне пойти с тобой? — спросила Елена Ивановна.
— Нет. Мне хочется побыть одному.
— Хорошо, милый. Только не простудись — сильный ветер. Закрывай горло шарфом.
Он подошел по плавно раскачивавшейся палубе к высокому ограждению, невольно судорожно вцепился в него руками и замер, исполненный восторга и сладкого ужаса, пред ликом океана, который простирался вокруг, во все стороны до туманного горизонта, лениво и глухо рокотал внизу, успокаиваясь после шторма, влажно, глубоко дышал утробной сырой свежестью, и это был запах глубинных вод, водорослей, рыб, запах того загадочного страшного мира, который скрывался за километровой бездной океанской пучины.
И Рерих на миг — может быть, только на миг — почувствовал себя маленьким, слабым, ничтожным и смертным перед живым существом, самым могучим и грозным на Земле, каким ему казался сейчас океан.
Его плеча осторожно коснулась рука, и прозвучал знакомый голос:
— Здравствуйте, Николай Константинович!
Рерих резко повернулся — изумлению его не было предела:
— Вы? Вы — здесь?..

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 1
МОСКВА, 5 МАЯ 1921 ГОДА
Двадцатого августа 1920 года народный комиссар иностранных дел Российской Федерации Георгий Васильевич Чичерин в официальном письме, напечатанном на бланке Наркомата, среди самой разнообразной информации сообщал главе советского государства Ленину:
Иностранные правительства имеют более сложные шифры, чем употребляемые нами. Если ключ мы постоянно меняем, то сама система в настоящее время известна многим царским чиновникам и военным, находящимся в стане белогвардейцев за границей. Расшифровку наших посланий я считаю поэтому вполне допустимой.
Прошел почти год, прежде чем поднятая наркомом иностранных дел проблема государственной важности была решена: 5 мая 1921 года на заседании Малого Совнаркома отдельным постановлением была создана советская криптографическая служба — Специальный отдел при Всероссийской чрезвычайной комиссии. Тогда никто из членов Малого Совнаркома не обратил внимания на это словечко — «при». А если и обратил, то не обмолвился и словом. По этому постановлению новый отдел получил статус определенной автономии — по сравнению с другими подразделениями уже тогда многослойного и громоздкого ведомства Феликса Дзержинского: собранную отделом информацию надлежало адресовать непосредственно Политбюро или Центральному комитету партии, которым он и подчинялся напрямую, то есть новая служба выводилась из-под руководства ВЧК. Этот пункт в принимаемом решении был записан по горячей рекомендации Владимира Ильича. Он и вел то заседание Малого Совнаркома. И когда возник вопрос о кандидатуре руководителя спецотдела, вождь молодого государства рабочих и крестьян поднялся со стула и зорко, с прищуром осмотрел всех, кто сидел за длинным столом, покрытым темно-бордовой плюшевой скатертью. Он сказал:
— Товарищи! Есть мнение… И я его полностью разделяю. Давайте поручим новый отдел Глебу Ивановичу Бокию! Все мы его давно знаем как замечательного работника, преданного нашему делу. На всех постах, которые поручала ему партия, он работал самоотверженно, умело, по-боевому. — Владимир Ильич помолчал с полминуты. — Или есть другие кандидатуры? Предлагайте!
Других кандидатур не было. Владимир Ильич встретил только быстрый, напряженный взгляд рысьих глаз Сталина, и что-то зловещее почудилось ему в этом взгляде.
Проголосовали за товарища Бокия дружно, единогласно. Сталин, как заметил вождь мирового пролетариата, поднял руку одним из первых.
В повестке заседания Малого Совнаркома 5 мая 1921 года вопрос о Спецотделе был последним.
Ленин решил еще поработать, хотя был уже восьмой час вечера, и по длинным кремлевским коридорам отправился в свой кабинет.
Секретарю он сказал:
— Позвоните, пожалуйста, товарищу Бокию, пригласите ко мне. Глеб Иванович у себя, мы с ним договорились о встрече.
Глеб Иванович Бокий (1879 — 1937)34
Появился на свет в Тифлисе, в семье интеллигентов из старинного рода, и Грузия стала его второй родиной. Его предок по отцовской линии Федор Бокий-Печихвостский, третейский судья в Литве, упоминается в переписке Ивана Грозного с Андреем Курбским. Прадедом Глеба Ивановича был известный русский математик Михаил Васильевич Остроградский. Отец Глеба Иван Дмитриевич Бокий, действительный статский советник, ученый и преподаватель, был автором учебника по основам химии — по нему училось несколько поколений русских гимназистов.
Старший брат и сестра нашего героя пошли по педагогическим стопам отца. Борис Бокий окончил Горный кадетский корпус, впоследствии переименованный в Горный институт имени императрицы Екатерины II, получил квалификацию инженера, несколько лет работал по специальности, потом стал преподавателем в этом же институте; он считался одним из основоположников отечественного горного дела. Сестра Наталья выбрала специальность историка, несколько лет преподавала в Сорбонне и, когда грянул «Великий Октябрь», навсегда осталась во Франции.
Вначале все говорило о том, что Глеба Ивановича Бокия ждет блестящая карьера на государственной службе: он, как и старший брат, после окончания реального училища в 1896 году поступил в Горный институт.
Но дальше… Как говорится, угораздило: на втором курсе он становится членом петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». И этот шаг определил выбор жизненного пути Глеба Бокия. Некоторую роль тут сыграл старший брат Борис: в 1898 году он предложил Глебу и Наталье, их сестре, принять участие в студенческой демонстрации. Произошло столкновение с полицией, все трое были арестованы, а Глеб, оказавший при задержании сопротивление, был жестоко избит. Брата и сестру освободили по ходатайству отца, но больное сердце Ивана Дмитриевича не выдержало позора и спустя несколько дней после злополучной демонстрации он скончался.
Потрясенные общим горем, братья, однако, приняли диаметрально противоположные решения: раскаявшийся Борис, который считал себя виновником гибели отца, навсегда порвал с политикой и революционной борьбой; Глеб, наоборот, встал на путь профессионального революционера, бесповоротно и навсегда.
Вот краткая хроника этого пути Глеба Ивановича Бокия до 1920 года.
1900 год — вступает в Российскую социал-демократическую партию (РСДРП).
1902 год — первая ссылка в Восточную Сибирь за подготовку демонстрации.
1904 год — Глеб Бокий введен в состав Петербургского комитета РСДРП как организатор объединенного комитета социал-демократической фракции высших учебных заведений.
1905 год, апрель — арестован по делу «Группы вооруженного восстания РСДРП»; амнистирован по октябрьскому царскому манифесту.
1906 год — очередной арест по делу «Сорока четырех» («Петербургского комитета и боевых дружин»).
Всего Глеб Бокий подвергался арестам двенадцать раз. Провел полтора года в одиночной камере, два с половиной года — в сибирской ссылке, от побоев в тюрьме получил травматический туберкулез. Но каждый раз, оказавшись на свободе, он вновь и вновь яростно включался в революционную борьбу. На протяжении двадцати лет (1897-1917) Глеб Иванович являлся одним из руководителей петроградского большевистского подполья.
Период с 1914 по 1915 год оказался для подпольщиков особенно трудным. Правительство, учитывая тяжкие уроки русской революции 1905 — 1907 годов, усилило репрессивные меры по отношению к революционным организациям. Чтобы оградить себя от участившихся провалов, петербургские большевики организовали так называемую «Группу 1915 года при ЦК», куда вошли самые надежные, много раз проверенные люди. В их числе был Бокий. Ужесточилась партийная дисциплина, самые серьезные требования предъявлялись к соблюдению конспирации. Именно тогда проявилось одно качество Бокия, которое безусловно учитывал Ленин, рекомендуя его на должность руководителя спецотдела.
Из воспоминаний старой большевички, члена партии с 1915 года Алексеевой:
При аресте Глеба Ивановича забирали и его по виду самые обыкновенные ученические тетради, исписанные математическими формулами, а на самом деле записями о подполъных делах, зашифрованными математическим шифром. Шифр этот являлся изобретением Глеба Ивановича, и ключ к нему был известен ему только одному. Лучшие шифровальщики, какими тогда располагала царская охранка, ломали головы над этими «формулами», подозревая в них шифр. Однако раскусить этот орешек они так и не смогли.
— Сознайтесь, — говорили Глебу Ивановичу следователи, — это шифр?
А Глеб Иванович невозмутимо отвечал:
— Если шифр, то расшифруйте.
С досадой следователь возвращал ему «загадочные тетради».
1916 год, декабрь — Бокий введен в состав Русского бюро ЦК РСДРП. Сразу после падения самодержавия он в Русском бюро возглавляет отдел сношений с провинцией.
1917 год, декабрь — Глеб Иванович Бокий — член петербургского военно-революционного комитета, один из руководителей вооруженного восстания.
1918 год, февраль-март — Брестский мир еще не подписан, немецкие войска наступают на всех направлениях; Глеб Бокий — член комитета революционной обороны Петрограда. С марта он заместитель петроградской ЧК.
После убийства председателя петроградской Чрезвычайки Моисея Урицкого в 1918 году его пост занимает Бокий, бескомпромиссный и жестокий. По решению ЦК партии он становится организатором красного террора в Петрограде и на всем европейском севере, где власть находится в руках большевиков.
1919 год — Г.И. Бокий возглавляет Особые отделы ВЧК Восточного и Туркестанского фронтов.
Наконец, в 1920 году он уже в Москве, работает в центральном аппарате ВЧК.
И теперь необходимо сказать об одной тайной страсти, которая завладела этим незаурядным человеком в дореволюционную пору, на заре самостоятельной жизни, когда он еще был студентом Горного института. И страсть эта не отпускала его всю жизнь, до смертного часа, и пожалуй, была даже сильнее главного дела жизни — профессиональной революционной работы (если это работа — все-таки замечу я в скобках).
Всю сознательную жизнь Глеб Иванович Бокий увлекался всякого рода тайными восточными учениями, мистикой и историей оккультизма. Его наставником в десятые годы в области эзотерических опытов стал Павел Васильевич Макиевский, врач, теософ, гипнотизер. Известный столичной публике как заведующий отделом философии научно-публицистического журнала «Русское богатство», он был членом масонской ложи мартинистов, куда в свое время рекомендовал, представьте себе, Александра Васильевича Барченко, и мистический ученый стал ее членом, правда, успев взойти лишь на низшую ступень посвящения.
Читатели уже знают, что к этой же ложе принадлежал Николай Константинович Рерих, накануне большевистского переворота занимая в ней одно из руководящих мест.
В 1909 году Макиевский ввел Глеба Ивановича Бокия, который вернулся в Петербург из очередной ссылки, в свою ложу, скорее всего таким образом надеясь отдалить молодого друга от «поганой», как он выражался, революции. В Глебе Ивановиче он усмотрел недюжинные способности эзотерического, оккультного плана. В этой связи интересен такой эпизод: в 1906 году полиция — в который раз! — арестовала студента Горного института Бокия, создавшего под прикрытием бесплатной столовой для студентов большевистскую явку. Макиевский внес за него залог в три тысячи рублей, после чего неутомимого молодого революционера выпустили на свободу.
Итак, до «Великого Октября» в петербургской масонской ложе мартинистов, пусть и с разными степенями посвящения, оказываются три основных персонажа нашей истории: Рерих, Барченко и Бокий. Опять случайное совпадение, скажете вы? Или «мир тесен»? Нет, дамы и господа! То промысел не высших божественных сил, а оккультно-мистических, где переплелись цели белой и черной магий.
Глеб Иванович Бокий живет в двух, внешне не пересекающихся мирах: реальном, физически и зримо существующем, в котором сейчас бушует революционная стихия, и в оккультно-эзотерическом, где выхода на материальную поверхность пока нет. До поры, до поры! Ждать осталось недолго. То есть миры, в которых существует наш герой, только внешне не пересекаются.
С такой двойственностью в душе входит Глеб Иванович Бокий в ленинский кабинет вечером пятого мая 1921 года.
Время 19 часов 45 минут…
— А! Вот и вы! — Ленин стремительно поднимается со стула, покинув письменный стол, на котором круг от настольной лампы под стеклянным колпаком освещает разбросанные листы бумаги, исписанные мелким неразборчивым почерком, кипу газет с абзацами и строками, сильно, раздраженно подчеркнутыми красным и синим карандашами, и быстро шагает навстречу Глебу Ивановичу, слегка набычив лысую голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78