И вот тогда, согласно старой историографической традиции, персидский блицкриг натолкнулся на неожиданно серьезное препятствие, называемое «Фермопилы».
Небольшой греческий отряд под командованием спартанского царя Леонида занимает Фермопильское ущелье и преграждает персам путь в Среднюю Грецию. Далее историки (в частности Геродот) сообщают о том, что Ксеркс направил к Леониду парламентеров с требованием сложить оружие и отдать его персам. Леонид ответил: «Приди и возьми». Тогда один из парламентеров заметил: «Наши стрелы закроют от вас солнце», на что спартанец отреагировал такой фразой: «Что ж, будем сражаться в тени».
Два дня персы безуспешно атаковали греков, пока следующей ночью предатель-грек не указал персам обходной путь через горы. Царь Леонид приказал отступить всему своему отряду, исключая спартанцев. Он и триста его соотечественников пали смертью храбрых в неравном бою, задержав наступление персов и тем самым дав возможность греческому войску отступить с возможно меньшими потерями.
Эта битва, подобно Марафонской, представлена историками как отчаянная борьба горстки героев-греков против неисчислимых полчищ свирепых варваров. Геродот даже приводит точную численность персов — 5 383 220 человек. Многие историки преподносят эту цифру как данность, однако она весьма спорна, и прежде всего потому, что такое войско практически не могло разместиться на поле битвы между греками и персами.
Немецкий историк Ганс Дельбрюк писал, что такая армада при движении к Фермопилам должна была растянуться на 420 миль, то есть когда первые персы подошли бы к ущелью, хвост колонны еще не покинул бы побережья. Но стереотип такой: миллионы персов и всего триста спартанцев. Они ведь и без того совершили величайший подвиг, эти триста, но зачем же омрачать память о нем такой вот забубенной ложью?
В этих войнах греки проявили поистине легендарный героизм, хорошо отдавая себе отчет в том, что на их земле происходит не просто военный конфликт, а решение греческого вопроса: быть или не быть далее их нации, их великой цивилизации.
И вот в Саламинском проливе, на глазах у сотен тысяч греков, стоящих на прибрежных скалах, разворачивается грандиозная битва между греческим и персидским флотами, битва, в которой победа должна была стать абсолютным понятием, и она стала им. Персидский флот, потеряв 200 боевых судов, скрылся за морским горизонтом, причем — если говорить именно об этом периоде Истории, — навсегда.
А войны с персами продолжались еще целых тридцать лет, но, разумеется, уже без фермопильского или саламинского накала. В итоге был заключен мирный договор, в котором Персия признала право Эллады на полную независимость.
После заключения мира с Персией образовался так называемый Афинский морской союз, куда входило 200 городов-государств, которые содержали общий флот и армию. Афины, заняв главенствующее положение в этом союзе, достигли невиданного ранее расцвета и положения некоего «старшего брата» среди других греческих полисов.
Бурно развивались торговля, промышленность, ремесла, искусства.
Общественная жизнь, как это всегда бывает после войны, стала более регламентированной, и вместе с тем в ее лексиконе все чаще встречается слово «народ» («народные нужды», «воля народа», «совесть народа», «мудрость народа»).
Весьма опасный симптом.

КСТАТИ:
«Не рассуждай с детьми, женщинами и народом».
Пифагор
Да, исходя из соображений здравого смысла этого делать ни в коем случае не следует, и если в первых двух случаях рассуждения попросту бессмысленны, то в третьем они чреваты заведомо тяжкими последствиями.

Итак, в V веке до н.э. высшая власть в Афинах принадлежала так называемому народному собранию, которое еженедельно в яростных спорах решало проблемы войны и мира, экономики, законотворчества и многого другого, требующего знаний, опыта, интеллекта и прочих показателей, абсолютно недоступных сборищу случайных особей, как ни назови это сборище — народным собранием, парламентом, думой, верховным советом или как-то по-иному.
А сам принцип управления обществом посредством сборища избранников, воплотивших в себе самые примитивные, самые худшие свойства своих избирателей, получил название: демократия.
То есть «власть демоса».
Или — «власть тьмы».

АРГУМЕНТЫ:
«Признание народной воли верховным началом общественной жизни может быть лишь поклонением формальному, бессодержательному началу, лишь обоготворением человеческого произвола. Не то важно, чего хочет человек, а то, чтобы было то, чего он хочет. Хочу, чтобы было то, чего захочу. Вот предельная формула демократии, народовластия. Глубже она идти не может. Само содержание народной воли не интересует демократический принцип. Народная воля может захотеть самого страшного зла, и демократический принцип ничего не может возразить против этого».
Николай Бердяев
А еще Бердяев писал, что самодержавие народа — самое страшное из всех возможных, потому что «воля немногих не может так далеко простирать свои притязания, как воля всех».
Фильм ужасов с элементами сюрреализма.
Одно лишь утешает: в чистом, так сказать, лабораторном виде демократия практически не встречается. Как правило, она либо вырождается в охлократию (власть толпы), что неизбежно приводит к быстрой избавительной агонии общества, либо передает бразды своего правления в руки некоего человека, у которого хватает ума играть роль покорнейшего слуги народа, на самом деле будучи кучером, погоняющим свою упряжку довольно жестко, а подчас и немилосердно.
Таким был, вернее, пытался быть один из главных героев этого периода — Перикл (ок. 495—429 гг. до н.э.), который почти четыре десятилетия являлся фактическим царем Афинского государства.
Аристократ и эстет, он в молодые годы настолько опасался разрушительной активности народных масс, что пришел к оригинальной мысли возглавить эти самые массы, дабы облагородить и направить в нужное русло убийственный коллективный энтузиазм, обуздать амбиции алчной толпы, укротить ее дикий нрав, придать хоть какой-то смысл ее хаотическому существованию…
Ему удалось достичь если не всего намеченного, то весьма и весьма многого: он укрепил греческие колонии на приобретенных территориях, он не только сохранил целостность Афинского морского союза, но и расширил его где с помощью дипломатии, а где и с помощью военной силы, он учредил выдачу казенного жалованья беднейшим из граждан за исполнение государственных обязанностей и выдачу продовольствия просто так…
Чего он только ни делал, чтобы угодить совершенно неуемному в своих требованиях народу, но все это воспринималось лишь как должное или как очередной ход в конкурентной борьбе между ним и его политическими оппонентами, в частности с Фукидидом и Кимоном. Последний, закусив удила, дошел до того, что ежедневно угощал обедом любого нуждающегося афинянина (то есть любого желающего поесть на дармовщину), пожилых нахлебников он еще и снабжал одеждой и в довершение всего снес заборы, окружавшие его владения, чтобы все желающие могли беспрепятственно вкушать плоды в садах и виноградниках.
И некому было остановить этих людей, вразумить, пристыдить их, так бездумно мечущих бисер перед свиньями… некому было рассказать, чем заканчиваются такие выходки…
Плутарх, достаточно доброжелательно настроенный в отношении афинского благодетеля, тем не менее отмечал, что вследствие его действий народ «усвоил дурные привычки и стал… привередливым нераспущенным, хотя прежде был скромным и трудолюбивым».
Народ был постоянно чем-то недоволен, постоянно капризничал и упрекал Перикла в недостаточном рвении на стезе служения ему, народу.

КСТАТИ:
«Если ты прежде всего и при всех возможных обстоятельствах не внушаешь страха, то никто не примет тебя настолько всерьез, чтобы в конце концов полюбить тебя».
Фридрих Ницше
Перикл не внушал, следовательно…
А ведь было же с кем посоветоваться, хотя бы со своим учителем Анаксагором , знаменитым философом, подлинным украшением своей эпохи, мудрым наставником, освободившим трепетное сознание своего подопечного от гнета суеверий и вооружившим его пониманием тленности мира и вообще всего сущего.

ФАКТЫ:
Анаксагор из Клазомен (500—428 гг. до н.э.) Греческий философ, подаривший миру фразу: «Во всем заключается часть всего».
А еще он заявил, что Солнце — это всего-навсего огненная глыба, но никак не бог. И что в мире царит не знание, а мнение, так что мир — это сумма наших представлений о нем, не более того.
За такой образ мыслей Анаксагор не раз подвергался преследованиям и даже сидел в тюрьме, откуда его вызволил Перикл, правда, не очень решительно.
Анаксагор был настолько поглощен философией, что забросил все хозяйственные дела, и его имение превратилось в пастбище для скота его соседей.
Окончательно убедившись в том, что его ученик настолько погряз в государственной благотворительности, что напрочь забыл о нем, философ, больной и всеми покинутый, решил покончить с собой, уморив себя голодом. Когда Периклу сообщили об этом, он побежал к Анаксагору и начал умолять его отказаться от своего намерения во имя общественного блага, на что старик ответил: «Тот, что нуждается в светильнике, наливает в него масло» .
И это при том, что Перикл проявлял самую трогательную заботу о всяком отребье…
Но не только о нем. Перикл вошел в историю Греции и как неутомимый строитель, украсивший Афины целым рядом величественных зданий, каждое из которых стало признанным шедевром архитектуры. Достаточно упомянуть среди них Парфенон и Одеон, возведенные под непосредственным руководством гениального скульптора Фидия , друга Перикла. Их стараниями Афины за короткий срок превратились в подлинный музей, поражающий благородным величием и вызывающей роскошью своих монументальных экспонатов.
В те времена, когда еще не было традиционных средств массовой информации, их роль исполняли авторы комедий. Эти люди, в массе своей, конечно же, не представляющие ни малейшего интереса для истории литературы, довольно оперативно откликались на злобу дня, а скорее на злобу сплетен.
Они обвинили Перикла в вопиющем разврате, утверждая, будто на строительной площадке Парфенона (!) Фидий устраивал Периклу любовные свидания со свободными женщинами! Глупость, конечно, но каков размах! Строительная площадка Парфенона в качестве холостяцкой квартиры! Ни больше ни меньше!
Мало того, авторы народных комедий обвиняли Пирилампа, друга Перикла, в том, что он дарил павлинов из своего птичника тем женщинам, которые отдавались Периклу.
Павлины во все времена ценились очень высоко, так что женщина, достойная павлина, должна была бы обладать либо неземной красотой, либо неземным интеллектом, что обнаружить весьма и весьма проблематично.

КСТАТИ:
«Историческому исследованию, очевидно, чрезвычайно трудно и мучительно установить истину: более поздним писателям продолжительность истекшего времени мешает определить, каков был действительный ход событий; история же, современная описываемым событиям и людям, искажает и извращает истину, частью из зависти и вражды, частью из угождения и лести».
Плутарх
Относительно павлинов и адекватных им красоток можно высказать достаточно серьезные сомнения, но роман Перикла и Аспасии является неоспоримым фактом, ни в коей мере не зависящим от прославляющих или проклинающих его уст.

ФАКТЫ:
Аспасия (ок. 470 гг. до н.э.) — знаменитая афинская гетера. С 445 года — жена Перикла.
Интеллектуалка высочайшего уровня, у которой сам Сократ учился ораторскому искусству.
Самая авторитетная и квалифицированная из всех советников Перикла в вопросах государственного управления и международной политики. Будучи «первой леди» государства, содержала публичный дом.
Она была свободной женщиной, но не гражданкой Афин, и поэтому ее брак с Периклом не считался законным.
Один из борзописцев-комедиографов по имени Кратин так высказался об этой чете:
«Аспасию — Геру родила богиня Похоти ему,
Содержанку — суку, тварь бесстыдную и гнусную…»
А в другом подобном «шедевре» Перикл спрашивает о своем сыне, которого родила ему Аспасия:
«А мой ублюдок жив?» На что ему отвечает другой персонаж:
«Он мужем был бы уже, Коль не стыдился б, что от шлюхи он рожден».
И ничего им за это не было (авторам): как же, демократия… Но как смаковали эти строки афинские обыватели! А тут еще Перикл бросает очередной вызов сложившимся стереотипам: он прилюдно целует Аспасию, причем дважды в день, уходя из дому и возвращаясь после самоотверженной службы интересам народа. Это настолько противоречило нормам супружеских отношений, что попросту повергало в шок.

Построенные им храмы и театры тоже вызывали массовое брожение умов. Дело дошло до того, что в народном собрании прозвучало недвусмысленное обвинение в разбазаривании государственных денег. Перикл поставил вопрос ребром: «Итак, народ считает, что я истратил много денег?» В ответ послышались крики: «Много! Слишком много!» И тогда Перикл сказал: «Хорошо, в таком случае все расходы на эти сооружения я беру на себя». Народные избранники выразили горячее одобрение. «Но, — продолжал Перикл, — в таком случае на всех этих зданиях будут вывешены мраморные доски с именем владельца, то есть моим». Народ возмутился: «Как так?» Перикл в ответ лишь пожал плечами. И тогда народ постановил, что отныне Перикл волен единолично распоряжаться государственной казной.
Пройдет совсем немного времени, и они попомнят этот эпизод…
Наступил довольно длительный период войн, порожденных, в основном, неуемной алчностью афинян, жаждущих новых земель, богатств, рабов, и при этом не желающих чем-то пожертвовать, рискнуть или испытать какие-либо лишения, а если уж случится подобное, то готовых найти виновного во всех бедах народных, и тогда, конечно, горькая пилюля подслащивается осознанием справедливости отмщения…

КСТАТИ:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78